Откуда ты взялась, Восхитительная мразь, Я не играл в эти игры.
Мукуро нормальные человеческие отношения не интересовали. Дружба, семья, любовь — пустая трата времени и сил, бесполезный балласт, навязанный обществом, делающий тебя нормальным в глазах окружающих. Но Мукуро был далёк от нормальности, как и от общества. Он вообще плевал на это всё с высокой колокольни. Захват теневого мира, контроль мафии, исправление всего того, что успели наворотить убийцы, работорговцы и наркоторговцы; разрушение всей той вековой грязи, скопившейся как пыль на древних, не нужных уже никому полках или столах. Это его цель, его предназначение. Ведь если не он, то кто? Кто разгребёт всё это дерьмо? Правильно, только он достоин подобного. Это казалось ему логичным. Правильным и логичным… Ровно до того момента, как в его мрачную жизнь пришла она. Савада Тсунаёши. Девочка-одуванчик. Мамина помощница. Девчонка-неудачница. Маленький воробушек. Хрупкая.Неказистая.
Странная.
Просто… ВосхитительнаяПочему никто не спас, Когда из радужек глаз В меня брызнули иглы?
Она была какой-то неправильной, и Мукуро это категорически не нравилось. Слишком любит играть в героя, но при этом трусливая. Слишком понимающая (небо, как же!), но тупая, как пробка. Слишком юная, но рассуждающая порой мудрее, чем многие знакомые ему люди. А уж, поверьте, за шесть перерождений он научился отличать мудрость от тупого повторения истин, понятных и пятилетнему ребёнку. Слишком покорная, но при этом умудряющаяся своей покорностью перекраивать весь мир под себя. Слишком много «слишком». Уйма противоречий, режущих глаз, как сломанная перспектива на рисунке. И сама Савада казалась ему такой же: произведением чьих-то кривых рук, абстракцией на грунтованном холсте этого мира. Цветасто-искажённой. Раздражающей. Но стоило только подумать, что конкретно с ней не так, как глаза не могли ухватиться за что-то определённое, а слова резали кончик языка, так и оставаясь неозвученными. И Мукуро постоянно путался в мыслях, находясь рядом с ней, не понимая, почему каждый чёртов раз, оказываясь около Савады, он не мог оторвать взгляд, а руки бессильно сжимались и разжимались — он так и не решался на какие-то действия. Стоит только Тсунаёши посмотреть на него своим извечно-добрым и всепрощающим — но колючим до пронзительной боли по всему телу — взглядом, как он окончательно теряется, сдерживая истерический смех. И снова эти чёртовы иглы в глазах. И снова его остановил просто чёртов взгляд. Рокудо справедливо опасался девочки-неудачницы Савады Тсунаёши, стараясь свести общение к минимуму. Вот только Судьба смеялась ему в лицо, каждый раз умудряясь сводить их вместе всё чаще и чаще. Просто до неприличия.Савада.
Савада.
Не девчонка, а наркотик какой-то! Разносимый кровью по всему организму, дурманящий мозг, застилающий пеленой бессильного бешенства глаза, колючей болью отдающийся по всему телу. Как бы он хотел её задушить, лишь бы только она исчезла из его мыслей! Лишь бы исчезла, лишь бы перестала каждый чёртов раз смотреть на него своими глазами-иголками, лишь бы отстала от него со своей сломанной улыбкой!..Я поплакался коту — Бесполезное дерьмо — Это знаем мы оба. Я поставил не на ту, Толку с этого всего, Что в летний зной от сугроба.
Он хотел смеяться до слёз, когда понял, что никому не сможет объяснить, почему от Савады у него буквально волосы дыбом встают на затылке. Не сможет указать на её противоречивость и иглы в каре-медовых радужках глаз, не сможет её убить. Она была словно его зеркалом. А в её глазах он видел лишь себя и свой надорванный, как лист бумаги, мир. От этого Рокудо стало ещё хуже на душе. Неправильность Тсунаёши была в том, что она позволяла людям взглянуть на их омерзительные души и ужаснуться собственного внутреннего мира, просто глядя им в глаза. От этого хотелось кричать. Но никто этого не замечал! Ни верный пёс Гокудера, ни Ямамото, тонко чувствующий настроение людей, ни брат и сестра Сасагавы, которые знали Тсуну дольше всех остальных, ни Ламбо — дети априори чувствительнее к подобным вещам, а их, видимо, бракованный, — ни даже вездесущий Реборн, живший чёрт уже знает сколько и повидавший немало фриков. Ни сама Тсунаёши, продолжающая улыбаться ему как и всем. Ни-кто. Абсолютно никто. Как же бесит.И я не в курсе, что за группы Нравятся твоим парням, А они не в курсе, что их трупы Я сложу к твоим ногам, ведь… В моём тихом омуте звери, В квартире твоего бойфренда выбиты двери, Его тело болтается в петле на качели, И в новостях нам сообщат, что…
Узел бессилия и непонимания, который будто бы заставлял Рокудо ходить всё время натянутой струной и работать его мозг более, чем на сто процентов, начал развязываться лишь тогда, когда за Савадой начал ухаживать какой-то парень из школы. Тсунаёши просто мило улыбалась, не соглашалась, но и не отвергала паренька. Мучая. Её хранители пацана готовы были буквально закопать, а Мукуро… Просто взял и сделал. И только закуривая сигарету после того, как подвесил пацана, как на качели, к люстре в комнате, понимает, что его демоны впервые за всё время успокоились. Урчат и затихают, давая наконец-то простор мыслям. Его голова больше не забита проблемой неправильности Савады. И он не знает, как это всё взаимосвязано, но точно выяснит. Мукуро совершенно плевать, что он убил невинного гражданского, плевать, что это всё не имеет смысла, плевать, что эффект временный; плевать, что он это сделал только из-за Савады, плевать, что он уже конкретно едет крышей из-за своего Неба. К чёрту. Всё в топку. Если понадобится, он принесёт этот труп к ногам своего «милого неба», лишь бы только она перестала заполнять девяносто девять процентов его мыслей. Лишь бы только это помогло.В моём тихом омуте звери, Бета-самец из твоей стаи удушен в постели, Омежка мордой вниз пропылесосил бассейн —
Это ли не повод чтоб набрать меня?
За последнюю пару месяцев к Саваде столько раз подкатывали парни… …И столько же раз их находили мёртвыми. Тсунаёши это привело к нескольким паническим атакам, в итоге она перестала выходить из дома, постоянно находясь в трауре, буквально уже не вылезая из чёрного платья. Хотя, казалось бы, почему она льёт слёзы по этим никому не известным людям? К чему это бесполезное сострадание? И при виде заплаканной Савады у Мукуро чесались руки, как будто кто-то изнутри раздирал его вены. Но в те мгновения, когда она, беспомощная и беззащитная, с опухшими глазами, льнула к нему, выговариваясь и крича, Тсунаёши казалась ему правильной. Не лживо-абстрактной, а живой; ни игл в глазах, ни сломанной перспективы. Мукуро казалось, что он даже начал дышать свободнее от мысли, что Савада сидит, самоизолировав себя от общества. Его мысли перестали быть забитыми лишь одной Тсунаёши. Но почему-то спустя жалкие пару дней всё снова вернулось на круги своя.Я весь в розовых соплях, Твои парни все в цепях, Боже, где мои шансы? На трясущихся ногах подойду и позову С собою на танцы. Но конечно не приду, Потому что побоюсь, Ведь ты не такая, Чтоб кататься по утрам под любимое музло В пустом трамвае.
Мукуро навещал изредка Тсунаёши, выполняя свой долг хранителя, с садистским удовольствием наблюдая за той, словно говоря: «Вот чего ты добилась. Ты мучила меня. Ты не давала мне спокойно жить. Это ты виновата во всех смертях. Только ты — и никто другой. Это моя ответная тебе месть». И только теперь ему было вполне комфортно оставаться наедине со своим небом. С этой мрачной девочкой-неудачницей, мёртвым одуванчиком. Настоящей Савадой Тсунаёши. Зеркалом, накрытым траурной тряпкой. И запечатывая в памяти образ своего «милого неба», он продолжал гладить её по голове, говоря совершенную чушь, плетя кружева лжи, лицемеря на каждом вдохе. А демоны внутри него ликовали — чёртики в глазах плясали, как всполохи костра. Тсунаёши же его не боялась, считая единственным утешением среди чёрной полосы её жизни. Ведь кто поймёт небо лучше, чем туман? И даже не догадывалась, в какой омут она нырнула с головой. …А спустя ещё три месяца, полностью оправившись, она вышла на улицу, снова оказавшись в окружении людей. И Мукуро показалось, что в голове у него что-то щёлкнуло, треснуло и окончательно рассыпалось...Кажется, это была его адекватность.
Вселенная не знает, о чём нам говорить. Просто смотри, как дом твоего бывшего горит. Давай поцелуемся в отблесках огня, Ведь связанной тебе уже не скрыться от меня.
Мукуро выдохнул облегчённо, когда Савада, услышавшая от сестры хранителя солнца о пожаре в доме своего двадцать четвёртого* — последнего — парня, побежала туда на всех парах, спотыкаясь и падая. Но она застала лишь оглушительный шум сирен и гвалт пожарных, которые не смогли пробраться внутрь из-за обвала несущих балок, и крики людей. Это окончательно завязало на ней удавку. Она сама себя вогнала в петлю, просто из-за того, что не удосужилась подумать хотя бы немного и понять, чьих это всё рук дело. Отблески огня в потускневших и блестящих от слёз медово-карих глазах казались Мукуро самой восхитительной картиной, которую он когда-либо видел. Тсунаёши бессвязно что-то лепетала, а после судорожно оглянулась, словно чувствуя, что её туман здесь. Поэтому особо долго не скрываясь, он появился перед ней. У Рокудо в глазах плясали уже не черти — самые настоящие демоны, а губы, как всегда, были подёрнуты ехидной улыбкой, граничащей с оскалом дикого животного, готового откусить своей жертве голову в любой момент. Он молча, сдерживая ликование и своих внутренних монстров, стараясь не пересекаться с Тсунаёши взглядом, протянул руку, а Савада сама ухватилась за неё, скользнув в его объятия, и шумно, надрывно дыша, крича вместе с треском огня. Окончательно сломленная.Беспомощная.
На коротком поводке у своего тумана.
Мукуро, смотря украдкой на её бледное и уставшее от слёз лицо, видел теперь лишь мёртвую печаль и всепоглощающее отчаяние, уже без робкой надежды на то, что всё это закончится. Она больше не пыталась проткнуть его иглами радужки глаз, не ломала его перспективу мира. Теперь она была сломанным зеркалом, по осколкам которого он готов был пройти босиком. И Рокудо, смакуя победу кончиком языка, нежно — завтра на этом месте у неё останется синяк синюшно-красного цвета, — беря Тсунаёши за запястье, целуя пальчики её руки — Саваде кажется, что у неё в этих местах кровь вскипает и открываются до слёз на глазах болезненные язвы, — а после тихо смеясь, притягивает к себе и целует, совсем не так, как в романтичных фильмах: жадно, прикусывая её губу, словно отмечая, что она только его. Его персональный трофей, его загадка, его отражение в этом бездушном мире. А Тсунаёши кажется, что это самый горький яд, который она когда-либо пробовала. Пихая Мукуро ладошкой в грудь, она робко попыталась отстраниться, а после и сама поняла, что это бесполезно. Из всевозможных зол Савада выбрала всё-таки самое худшее. Небесный огонь в её глазах вспыхивает оранжевыми искрами, а после потухает навсегда, оставляя лишь мрачную бездну и колючие иглы на глубине радужки Тсунаёши.В моём тихом омуте звери…