Кошмары

«Пади же, Энни». Энни резко открывает глаза, вскакивает на кровати. Сердце бьется – часто-часто так. В груди – предательски больно, пусто. В голове – кавардак. Детям их поколения, видевших титанов вблизи, снятся кошмары – тяжелая поступь, гнилостное дыхание… все это отдается в ушах каждую чертову ночь, и дети просыпаются в холодном поту, комкают одеяла. И в уши им забирается тишина ночи – окутывает и поглощает весь мрак. Но дети все равно бегут к родителям, стуча голыми пятками по половицам. А Энни бежать не к кому. Точнее – есть к кому, только вот, будет ли она рада видеть ее, холодную и не менее неприступную, чем она сама, Энни растрепанной, в холодном поту… Энни сомневается, не ударит ли ее Микаса. Точнее, на удары ей глубоко плевать – боль для нее, титана, ничего не значит. Боль физическая – для нее пустой звук. А вот духовная… моральная, или как там говорится? Титан его знает. Главное, Энни больно. Больно просыпаться по ночам в холодном поту, с яростно бьющимся сердцем и предательской пустотой в груди. Больно смотреть на нее – сильную такую, лучшую. С Эреном. С Жаном. Да, хоть с Армином, черт подери! Энни просто больно – просыпаться так, с острым желанием прижаться к теплой ладони, увидеть мягкий и сонный взгляд… и просто быть любимой. Но с Энни такого никогда не будет. Потому что она – титан, гроза человечества. А Микаса – против этих же титанов и бороться решила. На пару с Эреном. С этим проклятым Джегером! Энни комкает в руках одеяло, рычит едва слышно – от бессилия, от ноющей боли в груди. Ей взвыть бы – на луну хоть, от этой разъедающей пустоты. Больно так. Слишком больно даже для нее. Энни упорно не замечает взглядов Джегера. Может, он и догадывается. Кто его знает, этого смертника проклятого? Лично Энни предпочла бы, чтобы его и не было – Микаса была бы с нею. Только с нею. Навеки. Детям их времени, определенно снятся кошмары – поступь тяжелая такая, гнилостное дыхание, кривые зубы… а Энни снится Микаса в форме разведотряда, четко говорящая ей одно слово – нет. И Энни этого хватает, чтобы упасть – куда-то глубоко вниз, в Бездну. Хотя, нет – Микаса четко говорит ей: «Пади же,… Энни». И Энни падает – послушно так, потому что жить ей больше незачем, наверное. Эта фраза рушит все – несуществующее и невозможное. А придыхание, с которым Микаса произносит ее имя… это просто больно. И Энни закрывает глаза. Руки сжимают мокрое одеяло, на которое падают скупые слезы – редкие. До чертиков. Но сейчас можно – никто не видит. И, только успокоившись, Энни вновь засыпает – уже под утро, с мыслями о ней. Но – молчит, не подходит. Потому что боится. И когда позже, уже другая – смелая и отважная Микаса говорит ей так же: «Пади же,… Энни». И то же придыхание, тот же тяжелые и полный решимости взгляд, как в ее кошмарах… Энни так же послушно падает, чувствуя, как под ней словно разверзается Бездна, – но ей плевать. Она готова умереть. Здесь и сейчас. Потому что чертовы кошмары претворились в жизнь. Только детям их поколения снились титаны, их поступь и гнилостное дыхание. А ей снилась она – Микаса, полная глупой решимости и до чертиков отважная. Говорящая ей упасть. И Энни это делает. Только потому, что чертовы кошмары претворились в жизнь. 21:58, 15.06.13