***
В юности, под впечатлением чувств, которые кажутся такими невероятно сильными, мы совершаем опрометчивые поступки, последствия которых осознаем лишь спустя время. И даже умные и рациональные люди не являются исключением. Наоборот — они-то как раз долгое время снисходительно поджимают губы, сыплют умными словами, а потом в один момент бросаются в омут с головой, причем не потрудившись даже задержать дыхание. Они, поддавшись наивности, верят, что внезапно обретут способность дышать под водой и всё будет просто замечательно. Ох, какое сильное заблуждение. Гермиона и предположить не могла, что тоже так поступит, хотя тревожные звоночки были и достаточно. Чего стоила ревность к приторно слащавой Лаванде и злость на Балу в честь Турнира Трех Волшебников. Знай Гермиона, что из этого выйдет спустя несколько лет, она спокойно бы послала к черту и Рона, и Лаванду, да и вообще всех и вся. Но она не знала, даже предугадать не могла. И окрыленная победой и взаимностью чувств, она конечно же сказала «Да» на предложение Рональда выйти за него замуж. И не имело значение ни то, какую большую роль в этом играла его мама, ни то, что будет заключен брачный договор. Гермиона чувствовала себя счастливой. Было ощущение, что паззл сложился именно так, как надо. Но никто не сказал, что считать себя счастливой, потому что всё наконец сложилось так, как надо, и быть счастливой — это разные вещи, которые просто легко перепутать. Вообще-то всё было хорошо сначала. После её убедительных доводов они переехали и стали жить отдельно, как и полагается женатой паре. Гермиона хотела вернуться в Хогвартс и полностью пройти седьмой курс, но Рон сказал, что это не очень умно, и она сдала экзамены экстерном. Она стала хозяйкой, обустраивала их дом и строила планы на будущее, пока Рон с Гарри стали аврорами и гонялись за сбежавшими с поля битвы Пожирателями. Всё было хорошо. Гермиона сосредотачивала своё внимание на доме и муже, уверяя себя, что скоро и она займётся серьёзной работой. А потом прошёл год и посыпались весьма тонкие и прозрачные намёки. Вначале от самого Рона, потом и от Молли. «Пора задуматься о продолжении, милая». «Ах, помню, как в твоём возрасте я уже качала на руках своего маленького малыша». «Разве тебе не одиноко в этом доме одной?» И наконец лучшее: «Дети — это лучшее, что может быть в жизни женщины, Гермиона. Для этого мы и рождаемся. И живем». Гермионе с трудом удавалось сдерживать тошноту во время этих разговоров. Точнее монологов. Она же только слушала и периодически кивала в нужных местах. Это напоминало ужасный сон. Кошмар, в который её неожиданно затянуло, а просыпаться никак не получалось. Хуже всего было, что Рон, который её муж, который должен был быть опорой и поддержкой для неё, лишь улыбался и кивал, как болванчик, руководимый матерью. А так и было. Он соглашался на всё, что она предлагала, делал так, как говорила она. И Гермиона поняла, что от неё ждут того же. А ещё поняла, что не может так. Но у них был брачный договор. И путём не слишком-то убедительных аргументов она решила, что ребёнок не помешает ей достичь вершин в работе, которой у неё всё ещё не было. Спустя полгода близость с мужем стала рутиной, обязанностью, как мытье посуды или вроде того. А спустя ещё полгода целитель в Святом Мунго сочувствующе покачал головой, вынося приговор. И что-то внутри Гермионы оборвалась в тот момент. Рон даже не посмотрел в её сторону, не говоря уже о хотя бы прикосновении руки. Это был самый ужасный день в жизни Гермионы. Отвратительный, полный липкого молчания и жалости. Как и следующие пару месяцев. А ещё тот день стал днём некоторого освобождения, хоть и звучит это ужасно. Обязанность заниматься сексом с мужем для продолжения рода исчезла. Рон почти перестал с ней контактировать, ограничиваясь лишь пустыми банальными репликами. Пожиратели к тому времени были отловлены, работа стала более монотонной и Уизли начал задерживаться после работы, чтобы выпить с другими парнями из отдела. Гермиона не возражала. К ней пришло равнодушие. Был муж дома или нет — разницы никакой. Это стало идеальным моментом, чтобы наконец заняться работой, что она и сделала. Вспомнив ту Гермиону Грейнджер, которой была когда-то, она составила список мест, куда хотела пойти на собеседования. А потом встретила Снейпа.***
Он очнулся в Мунго с перевязанным горлом и гулом в ушах, но очень даже живой, к собственному удивлению. Через две недели выписался оттуда и направился в Тупик Прядильщиков — мрачновато, но тихо. Никаких вспышек камер и назойливых журналистов, распрашивающих о его давней любви и трагической роли в войне. Спасибо Поттеру. Он, конечно, дал свои показания, благодаря чему зельевара оправдали, да и ещё и наградили (как будто ему это было нужно), но теперь все знали то, что он передал мальчишке в той хижине. Ну и к черту. Следующие дни были насыщенны встречами и гостями, которые сами заявлялись к нему домой. Был Кингсли с той самой наградой, естественно и Поттер, желающий излить душу, извиниться и поблагодарить. Была и Минерва, предлагающая прежний пост зельевара и декана Слизерина. Она говорила, что школу нужно восстановить и ей нужны надёжные сильные люди рядом. Фарс на фарсе. Даже если предположить, что она уговорит совет Попечителей, то возвращаться туда, ловить настороженные взгляды коллег и учеников… не безосновательные, кстати говоря. Нет, спасибо. Он вежливо отказался, поблагодарил за предложение и закрыл за ней дверь. За ней и за той жизнью, что была у него раньше. Было очень даже хорошо ни о чем не беспокоиться и просто находиться дома. Но Снейп не слишком-то любил долго бездействовать и потому довольно скоро принялся за то, что доставляло ему удовольствие, в чём он отлично разбирался, был одним из лучших — зелья. Он занялся исследованиями, на которые раньше не хватало времени, и взял несколько заказов. Людям выгоднее заказать нужное зелье не в какой-то компании, а у одного-единственного человека, который точно сделает так, как надо. Да и цену он ставил ниже, так что довольно быстро появилось достаточно клиентов и о деньгах беспокоиться не приходилось Его просили об обучении, как Мастера в зельеварении, предлагали работу в нескольких крупных фирмах и довольно выгодное сотрудничество, но он от всего отказывался. Снейп был одиночкой и никакие гонорары не изменяли его мнения. А потом он встретил свою бывшую ученицу — Гермиону Грейнджер.***
— Три поворота вправо, — скомандовал Снейп. — Я знаю. Конечно, она знала. Но избавиться от привычки контролировать каждое движение было очень сложно, особенно если ты делал это на протяжении многих лет. В Хогвартсе стоило отвлечься лишь на мгновение и замок мог взлететь на воздух, благодаря какому-то ученику. — Вы никогда не думали вернуться в Хогвартс к преподаванию? Подайте маленький нож, пожалуйста. — Вот, держите. Нет, мне хватило. А что? Она пожала плечами, не отрываясь от нарезки ингредиента. — Мне казалось, вам это нравится. Навевать ужас на учеников, учить, контролировать. Разве не так? Он немного поднимает бровь в удивлении, потому что раньше все их беседы ограничивались строго рабочими темами. Ни больше, ни меньше. Это первый раз, когда Гермиона вдруг заговаривает о чем-то другом, отвлеченном, причем таким лёгким будничным тоном, что ему не хочется препятствовать этому. Не хочется обрывать нить беседы. — Да, полагаю, так и было. Со временем я, можно сказать, вошёл во вкус, это стало нравиться мне больше, чем я мог предполагать. Но я занимался этим довольно много, так что, когда всё закончилось, понял, что больше не хочу. Никто из них никогда не говорит «после того, как мы победили». Всегда только, когда всё закончилось. Они оба видели, сколько людей погибали, скольких очень серьёзно ранили. Это для них не победа. Это была война, главный враг подвержен, но что насчёт всех тех, кто отдал свои жизни в ту ночь? Кто лишился магии навсегда, став сквибом? Кто проклят? Кто не может больше ходить или видеть? Уж для них это точно не победа. — Вы скучаете по Хогвартсу? Хоть иногда? — Иногда, — кивает он. — А по преподаванию? — А почему же я принял ваше предложение? Её щеки тут же заалели от возмущения, а глаза грозно заблестели. — Вы не учите меня, мы работаем вместе! Я больше не ваша ученица! Он усмехнулся, довольный такой реакцией. — Тогда вы можете обращаться ко мне по имени, не так ли? Раз уж мы коллеги.***
— Ты сегодня опять допоздна? — спрашивает она скучающе. — Да, много дел, — отвечает Рон с набитым ртом, не смотря на неё. Это давно уже не игра. Никаких уловок и хотя бы немного правдоподобности. Рон не пытается придумывать причины на каждый день, она не спрашивает. Он стандартно обходится фразами «много работы» и «сегодня посидим с мужиками». Она же кивает, зная, что последняя фраза ещё может быть правдивой. Может, он действительно посидит со своими коллегами в каком-нибудь баре, они будут много пить, смешивая дрянной алкоголь, и отвратно пошло шутить о «тупых бабах» и прочем. А может, он снимет себе какую-то шлюху или даже у него есть любовница. Хотя последнее очень маловероятно, по мнению Гермионы. Гермиона чувствует некое облегчение, зная, что Гарри с ними не ходит туда, да и вообще после работы спешит домой к Джинни и детям. У Гарри настоящая счастливая семья, но она ничуть не завидует, только искренне рада. Уизли доедает, оставляет две грязные тарелки на столе и встаёт, сразу направляясь в коридор. Двадцать секунд и хлопок двери. Вот и всё. Ни «до вечера, дорогая», ни поцелуя в щеку. Они также уже давно не играют в счастливых мужа и жену. В этом просто нет необходимости. Рон потерял к ней интерес почти сразу после известия о том, что ребёнка она ему родить не сможет. Она же потеряла к нему интерес ещё до того. Вот так жизнь, казавшаяся воплощением мечты, обернулась не кошмаром, нет, а просто серым разочарованием. Хотя кое-что хорошее в этом всё же было. Убрав и отмыв грязную посуду, она пошла в спальню, чтобы переодеться. Там поменяла домашнюю одежду на черное бельё и такого же цвета платье чуть выше колена с юбкой, развевающейся при каждом шаге. Не самая подходящая одежда для работы в лаборатории, но кто упрекнет её в этом?***
Это был январь, удививший жителей Англии сильным снегом, который долго не таял. Гермиона торопилась на одно из запланированных собеседований, щурясь от бьющих в лицо снежинок, когда столкнулась с кем-то и чуть не упала, но было удержана. Одна рука мужчины держала её за запястье, другая обняла за талию. Только для равновесия, не более. — Простите, я вас не увидела… Она осеклась, подняв голову и осознав, кто перед ней. — Неужели я такой незаметный, мисс Грейнджер? — мужские губы изогнулись в такой знакомой усмешке, что она помнила ещё со школы. Но в голосе, надо отметить, ни капли яда или неприязни. Только лёгкий подкол, вот и всё. Молчание затягивалось, он всё ещё держал её, хотя никто уже падать и не собирался. — Вы выглядите так, будто увидели призрака, но ведь вряд ли вы не знали, что я жив, — он склонил голову, будто пытаясь удостовериться, что до неё доходит смысл слов. — Я… Да, конечно, знала… И нет, вы очень даже заметный. Сообразив, что ляпнула, она тут же пожелала провалиться сквозь землю от стыда, но он всё ещё держал её, хотя и мягко, ненавязчиво. Ей стоило сделать один шаг, одно движение и его руки бы исчезли. Ей стоило так сделать сразу же. Он же усмехнулся ещё шире, хотя тут же постарался сделать озабоченный вид. — Надо же, вы не упали, а ведёте себя так, будто неплохо ударились головой. Это вывело её из транса и Гермиона наконец отступила, а его руки тут же исчезли в карманах зимнего пальто. Черного, разумеется. — А вы не изменились и всё также язвите при любой возможности. Он пожал плечами. — Зачем избавляться от любимых привычек? Вы вся дрожите, замёрзли до костей. Да и я не намерен превратиться в ледышку. Как насчет чая? Она два раза моргнула, дезориентированная резкой сменой разговора. — Если у вас нет срочных дел, конечно. Собеседование через десять минут. Она успеет на него, если обойдёт Снейпа и пойдет туда сейчас. Может, даже придёт раньше на минуты две. — Нет, никаких дел. И они пошли уже в одном направлении.***
Даже сейчас, столько месяцев спустя, она не знала, почему тогда сделала такой выбор. Почему наплевала на собеседование, которое наверняка прошла бы, на весьма неплохую должность и вместо этого пошла со своим бывшим профессором по зельеварению пить чай. В его дом, между прочим. Он вот так просто повёл её в свой дом, словно так было сто раз до этого. Не было никаких вопросов о личном. Когда он снова назвал её по девичьей фамилии, она сказала «я теперь миссис Уизли, профессор», а он ответил «я больше не профессор ни для вас, ни для кого-либо ещё» и продолжил обращаться к ней «мисс Грейнджер». Она не возражала. Они говорили о работе друг друга, и она не знала, что её побудило, что вообще позволило предположить, что это возможно, но она вдруг предложила ему работать вместе. Варить зелья, заниматься исследованиями. Вдвоём они могли охватить больший объем работы, а значит, и заработок бы существенно поднялся. Ему и так хватало на жизнь, но деньги лишними не бывают, верно? Он мог не сомневаться в её компетенции, сам же всему обучил. Ей не нужно было свыкаться с нелёгким характером — практики во время учёбы хватило. Теперь можно было смело браться и за зелья, для которых необходима именно женская рука. Крайне выгодный союз. Стоило ему заговорить о договоре, как Гермиона вздрогнула и болезненно скривилась, хотя речь шла о работе. Такое не ускользнуло от его внимания и они сошлись на обычном маггловском контракте. Работать решили каждый день, кроме выходных. Снейп посвящал зельям всё время, для Гермионы это тоже не было проблемой, но когда он сказал о том, что она очевидно два дня захочет проводить дома с мужем, она не нашлась, что сказать, и просто кивнула. Было определённо неуместным говорить ему тогда, что дома с мужем она не хочет проводить ни дня, да и сам муж тоже желанием не горит. Гермиона сама не знала, почему она в секунду отбросила все другие варианты работы и предложила Снейпу это. Но решение отчего-то казалось очень правильным. Рон, услышав от неё новость вечером, только нахмурился немного и сказал, чтоб она «не переняла характер этой летучей мыши». Она было спохватилась одернуть его, но не стала. Если он вырос, стал взрослым мужчиной и всё ещё не избавился от каких-то детских обид и привычек, то тут уже ничего не исправить. В чем-то её муж был совершенно безнадёжен. А вот Снейп наоборот удивил. Его замечания стали не так резки и теперь скорее забавляли. Он был интересным собеседником и для неё было невероятным облегчением наконец за всё это время найти человека, с которым можно обсуждать не квиддич, детей или счастье семейного очага, а разные книги, науки и всё то, что ей правда было интересно. Начав работать с ним, она снова почувствовала себя живой и полной сил Гермионой. Она вспомнила, сколько у неё разных интересов и на что она способна. Она вспомнила, как ставила перед собой цели и добивалась их. Было обидно, что она спрятала ту способную Гермиону куда-то глубоко внутрь, но теперь всё можно было наверстать.***
Услышав стук в дверь, он недоуменно обернулся. Сегодня суббота и гостей он не ждет, это точно. Тем более учитывая, что на улице дождь льёт стеной с самого утра. Стук повторился, но уже менее решительно и любопытство победило. — Мисс Грейнджер? Она стояла под черным маггловским зонтом, волосы убраны назад в причёску, а на лице облегчение вместе с нерешительностью. — Добрый день, профессор. Я… Я подумала, может, мы поработаем сегодня. — Сегодня суббота. — У меня все в порядке с памятью, — отозвалась она и сделала еле заметное движение назад, будто готовилась развернуться и уйти. Он понял, что так и есть. Ещё секунда промедления и она исчезнет, а в понедельник придёт, словно этого не было, но они оба будут знать что это было. Казалось ошибкой отпустить её вот так. Она должна быть дома с мужем, но пришла сюда, работать с ним, так почему бы просто не впустить её, верно? — Заходите, мисс Грейнджер. Простуда никому из нас на пользу не пойдет. Она внесла с собой в его дом запах дождя — такой свежий и вместе с тем уютный. Оставила возле двери зонт и длинный плащ, а потом без слов направилась прямо в лабораторию и он пошел за ней. Гермиона была расстроена, но он не допытывался. Подозревал, в чем кроется причина, но спрашивать не стал. Не хотелось, чтобы она тут же сбежала. Они работали четыре часа без отдыха, состояние Гермионы стало заметно лучше. Она больше не нервничала и вошла в спокойное рабочее русло, ловко орудуя то ножом, то ступкой. Это был тот самый первый раз, когда она заговорила с ним на отвлеченную тему. И через четыре часа они вышли оттуда и замерли в его гостиной. — Я пойду. До понедельника, Северус. Он мог просто попрощаться в ответ и закрыть за ней дверь, как делал множество раз прежде. Но то ли дело было в том, что она пришла сюда сегодня, когда явно нуждалась в какой-то компании и выбрала его, то ли в том, как она пока ещё неуверенно произносила его имя, но зельевар не хотел так быстро заканчивать сегодняшнюю встречу с ней. И ему казалось, что она тоже не хочет, но следует правилам приличия. — Гермиона, — он впервые назвал её по имени и она обернулась, ошеломленная, будто они не договорились об этом час назад. — Не хотите чаю? Он никогда прежде не видел, чтобы она улыбалась так тепло. Гермиона села в одно из кресел у камина. В него она села впервые, когда они встретились одним снежным днем. А он в это время заварил чай с яблоками и сушеной гвоздикой, а после разлил по кружкам. Она свою обхватывала тонкими пальцами, будто эти четыре часа провела не в теплой лаборатории, а на промозглой улице, и говорила с ним о Хогвартсе, преподавании и учёбе там. Он не упустил возможности припомнить ей поджог мантии и, видя смущение на её лице, не смог не рассмеяться. Гермиона ушла только вечером, а он, закрыв за ней дверь, убирал посуду и думал, что возможно они смогут стать друзьями, а не только коллегами.***
Дело было не в запретном и оттого ещё более желанном. У неё были и другие возможности изменить Рону. Другие мужчины, видящие в ней, в отличии от мужа, красивую женщину. Зачастую они знали, что и как говорить, чтобы понравиться, делали всё верно. И она знала, что это останется между ними, они не станут распространяться или хвастаться об этом перед друзьями. Для них это также было бы лишь одной хорошо проведённой ночью, как и для неё. Но им чего-то не хватало. Гермиона сама не знала чего, но не хотела соглашаться просто потому, что могла. Если быть до конца честной, да, она понимала, что Северус привлекает её, как мужчина, но она не собиралась портить их рабочие и дружеские отношения из-за минутной слабости. А сказать наверняка, что одна ночь могла не испортить их ежевечерние разговоры после часов, проведённых в лаборатории, было нельзя. Поэтому она сказала себе «да, Северус привлекательный мужчина, но я взрослая женщина и понимаю, что мне важнее». Для убедительности она повторяла себе эти слова каждый раз утром перед тем, как идти к нему. Это был день её рождения. Девятнадцатое сентября. Пятница. Они работали вместе уже восемь месяцев, шесть из которых были друзьями. Рон подарил ей утром букет цветов при том, сколько раз она повторяла ему, что не любит цветы в букете, а предпочитает домашние в горшках, которые не завянут ни через неделю, ни через две. Северусу она ничего о празднике не говорила, потому что и не считала это праздником, честно говоря, уже года три, как минимум. Так что он открыл ей дверь и они пошли в лабораторию, где работали весь день, сделав один перерыв в обед на перекус с кофе. Разговоры у камина после работы давно стали приятной традицией по молчаливому согласию обоих. Обычно они пили крепкий черный чай, иногда что-то алкогольное. В дни, когда настроение было весьма паршивым, Снейп будто чувствовал это, хотя скорее замечал каждую мелочь, и наливал ей Огневиски. Не столько, чтобы перестать контролировать свои действия, но достаточно, чтобы расслабиться и, может, немного развязать язык. Тогда беседа текла веселее. Но в тот раз он вдруг достал бутылку вина и два бокала, а потом отлеветировал поднос с закусками. Красный виноград без косточек, крэкеры и сыр с лёгким солёным послевкусием, — то, что она любит. — Зачем это? — спросила она настороженно, а он усмехнулся. — Неужели ты думала, что я не знаю, когда у тебя день рождения? Именно так она и думала. Откуда ему было знать? Сама она не говорила, а он точно не общался с кем-то, с кем общалась она. Но факт оставался фактом — он знал и подготовился. Гермиона была поражена и польщена, так что скрывала радостную улыбку за бокалом полусладкого. Говорить самой не хотелось, а потому она с удовольствием слушала то, что рассказывал Северус. Они не обсуждали, почему она сейчас не дома с мужем. Один только раз, когда они пили Огневиски после неудачного эксперимента, она задержалась позже, чем обычно. Зельевар тогда спросил, не будет ли волноваться Уизли, а она ответила «будто ему есть до меня дело», и все вопросы отпали сами собой. Она не хотела говорить о муже и в принципе её замужестве здесь, с Северусом, не потому, что не доверяла ему, вовсе нет, а потому, что здесь с ним она была не Гермионой, женой и хранительницей семейного очага, которая не оправдала возложенных на неё ожиданий. Здесь она была Гермионой, которая является умной молодой женщиной, способной цитировать художественную литературу и древние научные фолианты. Здесь она проявляла свой ум, говорила о своих интересах и её слушали, потому что хотели слышать. Она встала с кресла и подошла к полкам с книгами. Несмотря на то, что видела их уже сотню раз, брала в руки и читала, они по-прежнему привлекали её внимание. До немного затуманенного вином разума не сразу дошло, что голос зельевара смолк. Но когда пришло осознание, Гермиона обернулась как раз вовремя, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. Это был момент, когда не нужно было ничего спрашивать и уточнять. Когда все намерения они видели также ясно, как и глаза друг друга. С первых секунд поцелуя она почувствовала, что рука не способна удержать бокал, и Северус, будто прочитав её мысли, забрал хрупкое стекло и отставил, а после обнял за талию, прижимая ближе к себе, пока Гермиона обвила руками его шею. Они распаляли друг друга поцелуями до тех пор, пока он не прижал её к стене, проводя одной рукой вдоль женского тела и начиная целовать шею. Его пальцы легко расправились с молнией сбоку её черной юбки, но прежде, чем она бы упала, Гермиона отстранилась, смотря на мужчину. — Я замужем, — зачем-то напомнила она, словно золотого ободка на безымянном пальце было недостаточно. — Я не жалуюсь на память, Гермиона, — улыбнулся он, но при этом развёл руки в стороны, давая ей самой сделать выбор. И ткань упала на пол. А потом ещё одна и ещё. Гермиона наслаждалась чувством свободы, которое усиливалось вместе с тем, как одежды на ней становилось всё меньше и меньше. Рон не был совсем плох в постели, хотя бы поначалу он пытался. Но он не мог идти ни в какое сравнение с Северусом, который знал, как нужно действовать, и при этом слушал её, следил за её реакцией. Он не торопился. Целовал, оглаживал, прикусывал, выводил языком узоры на коже. И он не сделал ничего для своего удовольствия до того, как не доставил его ей в первую очередь. И потом, двигаясь в ней, целуя её губы, он сделал это снова, заставив её выгнуть спину в удовольствии, вцепившись ногтями в его плечи. И после, лежа к нему лицом, пока пальцы скользили по её обнаженному бедру, Гермиона понимала, что ей не ничуть не стыдно и уж тем более нет и капли сожаления. Зная, что позже к ней домой нагрянет семейство Уизли, к которому сама себя не относила, она довольно скоро начала собираться. Гермиона крутилась, ища взглядом бюстгальтер, когда неподалеку раздался голос Снейпа. — Зачем? Он держал тот самый бюстгальтер и, несмотря на то, что вопрос представлял собой всего одно слово, она поняла, о чём именно он спрашивает. Когда-то Рон убедил, что ей нужно использовать пуш-ап, потому что грудь у неё не большая и так намного лучше. И в тот момент, стоя перед зельеваром в одной юбке, она смогла только выдавить из себя то самое: — Так лучше. Он покачал головой и притянул к себе, настойчиво целуя. А после отстранился и провел по длинным волосам. — Не носи то, что тебе неудобно. И не говори то, чего не думаешь на самом деле. Позже, вечером, пока в гостиной все разговаривали и веселились, Гермиона пошла в спальню и там одним заклинанием избавилась от всех своих бюстгальтеров, решив, что завтра же пойдет и обновит гардероб.***
Несмотря на то, что тогда всё было хорошо, она не знала, как себя вести. То есть, что ей делать, если она хочет повторить случившееся? Если все выходные ни о чем другом и думать не могла? Ну, а что если он повторять не захочет? С этими мыслями она шла в понедельник к Северусу, который встретил её, как обычно, ничем не показывая, что рад ей хоть немного больше. Они работали в лаборатории, разговаривали о зелье и Гермиона тщательно пыталась скрыть, что разочарование затапливало её. Но в обед, когда они вышли из лаборатории, оставив зелье настаиваться, Снейп вдруг спросил: — Ты голодная? — Да не особо, — ей кусок в горло не лез и вообще хотелось уйти. — Я тоже, — ответил он и в следующий момент развернул её к себе, выбирая воздух из легких настойчивым поцелуем. Он целует так, будто тоже все выходные думал о ней, прокручивал в голове тот вечер. И Гермиона думает, что сильно поспешила с выводами, расстегивая пуговицы на его сюртуке.***
От Рона несёт смесью дешёвого пива и дрянными закусками, а также слащавыми духами, которые точно не принадлежат Гермионе, но она чувствует лишь странное смирение. Обычно она ложится спать до того, как он возвращается, но тут зачиталась книгой, что взяла у Северуса, желая быстрее найти решение проблемы, с которой они столкнулись. — Снова зубришь? — скалится он. — Даже дома не можешь забыть о своём Снейпе? Она думает, что находится сейчас не дома. Это не дом для неё. Просто помещение, в которое ей приходится возвращаться и в котором нужно находиться в определённое время. Но не дом в том смысле слова. А еще думает, что в одном её муженёк прав: даже здесь она не может забыть о Северусе. Да и не хочет. — А знаешь что? Я тебе изменяю! — он падает на диван, развязывая галстук. Похожий разговор уже был в прошлом месяце. Наутро Рон ничего не вспомнил из произошедшего. — Не забывай о предохранении, — роняет она возвращаясь к книге. — Ты тоже, — рыкнул он. — Сама-то небось трахаешься на стороне. Она игнорирует эти слова, словно жужжание назойливого насекомого. Чем быстрее это закончится, тем быстрее он ляжет спать. — Ну, что молчишь? Язык проглотила? — он наконец кидает галстук куда-то за диван. — Хорошо, что ты хоть залететь не можешь. Он встает, сильно покачиваясь, и выходит из комнаты, словно получив желаемое удовольствие. Выплеснув яд, что копит. Гермиона же сидит, стиснув книгу дрожащими пальцами, и стараясь не заплакать. Она не хотела детей, когда в их дом вошла Молли Уизли и начала обступать её. И сейчас не стала бы рожать. Но она определённо хотела их когда-то. Хотела быть мамой и чтобы рядом был их папа — её заботливый любящий муж. Она хотела счастливую семью. И Рон знал об этом, прекрасно знал, черт возьми! Но оказался слишком эгоистичен, чтобы хотя бы поддержать её, когда им стало известно, что детей она иметь не сможет. Она проводит ночь на диване в гостиной, оставляя Рону спальню наверху. Утром готовит омлет с помидорами и крепкий кофе. — Доброе утро, — бросает через плечо вошедшему мужу, — зелье на столе. Он осушает склянку, запивает холодной водой, а потом делает пару глотков кофе, после чего подходит к ней и целует в щеку. — Спасибо, ты лучшая, — говорит таким тоном, будто подмечает погоду на улице, и она лишь кивает. В горле всё ещё осадок его ночной фразы — правдивой и оттого более гадкой. Фразы, которой он разумеется не помнит, как и всё, что было вчера. Когда он уходит, Гермиона быстро переодевается, чувствуя, что не может сейчас находиться в этих стенах. Сегодня суббота и хорошая погода, чтобы прогуляться в одиночестве: солнца нет, слабый ветер и белое-белое небо. Для обычно серой и дождливой Англии в самый раз. Она накидывает плащ цвета топлёного молока, завязывает пояс на талии и уходит. Пройдя несколько кварталов, заходит в одну из своих любимых кофеен и через десять минут выходит оттуда со стаканчиком карамельного капучино, заходит за угол и аппарирует к берегу Северного моря. Оно редко штормит и вот сегодня тоже спокойное. Волны словно лениво бьются о песчаный берег, который по цвету близок к её плащу. Обхватив стаканчик двумя руками, Гермиона неспешно идет по берегу так близко, что ещё совсем немного и холодная морская вода омоет её обувь. Она старается не жалеть о том, что тогда сразу приняла предложение Рона, а потом ещё и согласилась на брачный договор, по которому они не могут развестись. Ведь тогда они и не думали, что когда-то захотят этого. А теперь оба задыхаются в стенах купленного дома и мечтают вообще не видеть друг друга. Если бы только она немного переждала тогда, повременила с решением, возможно, всё было бы совсем иначе. Возможно, они бы поняли, что им не стоит быть вместе. Или хотя бы не заключать этот треклятый договор! Хотя, с другой стороны, она бы тогда могла не встретить Снейпа. Или встретить в другой день и не пойти с ним. Тогда бы они не стали работать вместе, не стали бы друзьями и… И кем? Кто они? Любовники? Да, пожалуй. Но кроется ли за этим что-то большее? Нет, нет, нет! Не нужно думать об этом, анализировать. Меньше всего нужно что-то надумать и испортить то, что у них есть. Тем более, что она замужем и тут нет даже смысла думать о большем. Если бы она этого хотела, если бы они оба хотели, такой вариант был бы просто невозможен. Вот и всё. Хватит раздумий. Выкинув стаканчик, Гермиона аппарировала, потом поднялась на крыльцо и постучала в дверь. Он открыл удивительно быстро, словно ожидал её, хотя она не приходила каждый выходные, только иногда. — Здравствуй. — Здравствуй. Она зашла внутрь и, стоило ему закрыть дверь и обернуться, обняла его, уткнувшись лицом в шею. Ничего не спрашивая, он обвил её руками и они стояли так в тишине.***
Пальцы касаются черных волос, виска и скользят ниже. — Что ты делаешь? — спрашивает он лениво, не открывая глаз. — Любуюсь, — она делает затяжку, сидя на нём. Снейп недоверчиво фыркает, но не спорит и на том спасибо. — Вчера прислали приглашение на вечер в честь битвы, — роняет будто невзначай, меняя последнее слово, ведь в письме было «победы». — Да, мне тоже. — Рон хочет пойти, как и вся его семья, так что и мне нужно. Он всё же открывает глаза, оглаживая её бедра. — И ты хочешь, чтобы я пошёл. — Ну, было бы неплохо, — выдыхает дым и закусывает губу. — Конечно, ты не должен, просто… так мне было бы легче всё это перенести. Если ты будешь там хотя бы на расстоянии. — Хорошо, но только если мне можно отравить твоего муженька. — Северус… — Не смертельно, нет, просто сляжет на денёк-другой, — уточняет с ухмылкой, заставляющей её закатить глаза. — О, если бы так можно было, я бы давно воспользовалась шансом, уж поверь. Но тогда к нам на пару дней переедет Молли, а если я пойду к тебе, даже под предлогом работы, то сразу стану ужасной женой, не любящей мужа. — А так ты замечательная жена, любящая мужа, — кивает он. — Ну всё, — она делает попытку подняться, но он не даёт, удерживая на месте. — Ладно, хорошо, я понял. Травить не буду. Но пойду. Гермиона молчит, отвернувшись, и тогда он переворачивает её на спину, нависая сверху. — Вздумали пообижаться, мисс Грейнджер? — Миссис Уизли, — язвительно поправляет она и он качает головой. — Нет, эта фамилия тебе совершенно не идет. Грейнджер намного лучше. «А ещё лучше Снейп», — думает каждый из них, но никто не произносит вслух. И он целует её.***
Гермиона взяла его за локоть перед входом в Хогвартс и отпустила спустя десять минут, когда они поздоровались со всеми, с кем надо, в Большом Зале. Рон надел парадную мантию с алыми вставками как дань их факультету и хотел, чтобы Гермиона надела платье такого же цвета, — как дань факультету и их браку. Она же ответила, что у неё другие планы, и теперь блистала в изумрудном платье с разрезом почти до бедра с правой стороны. Рон злился, что платье такого цвета, а ещё что на неё обращал внимание каждый встречный мужчина, пока она улыбалась и принимала комплименты. Но она надела именно это платье не только ради внимания и зависти. «Надень то, что нравится тебе. То, в чем тебе удобно, Гермиона». Кстати, об этом. Справа на расстоянии мелькнула знакомая черная мантия и, взяв бокал шампанского, Гермиона незаметно потерялась среди толпы, отдаляясь от семьи Уизли. — Ты пришел, — не может не улыбаться. — Я же обещал, — пожимает плечами, а у самого горящие глаза скользят по её наряду. — Ты выглядишь потрясающе. — Благодарю, — она намеренно поворачивается к нему правой стороной, демонстрируя разрез Со стороны жест выглядит вполне невинным, даже случайным, не привлекая чужого внимания, но они оба знают, что это совсем не так. — Кажется, кому-то следовало учиться на Слизерине, — качает он головой. — Ты считаешь? — У тебя есть все задатки. Им приходится прервать разговор, когда появляется Минерва, желающая познакомить её с несколькими представительными женщинами из Министерства. Гермиона ведёт себя свободно и шутит, чего раньше делать бы постеснялась, но общение с Северусом сделало её более уверенной в себе и своих силах. Они вначале обсуждают работу и политику, осторожно прощупывая Гермиону, а потом переходят на темы попроще, невзначай обсуждая то одного, то другого гостя на этом «празднике». — Видите вон ту блондинку возле стола с овощными закусками? — говорит одна из них с волосами, стянутыми в тугую гульку наверху. — Я слышала, что она не слишком-то верна своему ненаглядному и слишком много времени проводит у своего доктора. Вот тебе и медицина. — Какой кошмар, — кривится другая с пушистыми рыжими волосами и помадой точно в цвет. — Женщины, изменяющие мужьям, просто отвратительны. Это же неуважение к своему супругу и самой себе. Гермиона чувствует нарастающий ком в горле, но заставляет себя продолжать улыбаться. — А мужчины, изменяющие жёнам? — интересуется она невзначай. Рыжая фыркает в свой бокал. — Если мужчина не верен своей жене, то значит, с ней что-то не так, это ясно. — Не представляю, чтобы Карл изменил мне, — протягивает первая, цепким взглядом тут же находя своего мужа, и машет ему. — Именно, — кивает рыжая. — Потому что ты идеальна, моя дорогая. Мужчины изменяют потому, что их жены не могут удовлетворить их в чем-то: еда, постель и прочее. Чем хуже жена, тем больше любовниц. Эти двое заливаются противным визгливым смехом, а ей хочется как-нибудь проклясть их, чтобы надолго. Но раньше, чем она успевает сделать что-то, о чём пожалеет, или как-то выдать себя, мужская ладонь ложится ей на локоть. — Гермиона, вы не могли бы пройти со мной? — Да, конечно, — она кидает извиняющийся взгляд. — Простите. Северус заводит её за колонну, убирая опустошенный бокал из немного трясущихся пальцев. — Спасибо, — проговаривает она со всей искренностью, но взгляд не поднимает. В голове крутится мысль, что если с ней действительно что-то не так, то однажды и Северус это поймет. Однажды и он найдёт кого-то лучше. И ему не нужно будет возвращаться домой к ней. — Гермиона, посмотри на меня, — он дотрагивается до её подбородка. — Даже не смей задумываться над этой чушью, поняла? Ни они, ни их слова не стоят твоего внимания. — Докажи, — срывается с её губ. Он смотрит несколько секунд, желая удостовериться, что она уверена, а потом кивает и уводит из Большого Зала. Они идут в тишине тёмных коридоров Хогвартса, а потом поднимаются вверх и оказываются на Астрономической Башне. Гермиона оказывается прижатой к стене в спасительном сумраке. Обжигающие поцелуи контрастируют с нежными прикосновениями к груди и талии сквозь прохладную ткань. С губ срывается стон, когда Северус спускается поцелуями к шее, а его ладонь сжимает её правое оголенное бедро, прижимая ближе. Он опускается перед ней на колени, поднимая подол, который она тут же сжимает пальцами, наблюдая за зельеваром. Движется губами и руками вверх и избавляет её от единственного элемента одежды, что на ней есть, не считая самого платья. На всякий случай ставит отводящие чары — предосторожность не помешает. И уже с первым движением языка Гермиона стонет, немного раздвигая ноги шире, давая ему доступ. Она прикусывает костяшки пальцев, чтобы звуки не были такими громкими, но испытывает запрещённое удовольствие от понимания, что их могут услышать. Северус знает её, выучил повадки тела и в нужный момент входит сразу двумя пальцами, заставляя выгнуть спину и пошатнуться на высоких каблуках. Он двигает ими и языком синхронно, и Гермиона зажмуривается, задыхаясь. — Северус… Она успевает сказать только его имя перед тем, как что-то внутри взрывается и ослепляет на несколько секунд — так ярко и прекрасно. Какие-то мгновения проходят в прекрасном забытье и Гермиона медленно возвращается назад, обнаруживая себя в объятиях Северуса прямо на полу. Одна его рука на её талии, а другая нежно проводит по лицу. Он наклоняется к ней, чтобы посмотреть в глаза. — Кто и что бы ни говорил тебе, Гермиона, ты прекрасна. Не какой-то образ, а ты настоящая. Я знаю это и хочу, чтобы знала ты. У неё на глазах выступают слезы. Хочется сказать так много, но ничто не выразило бы всех чувств, кроме трех слов, которые были запрещены по негласной договорённости. Поэтому она поцеловала его. Они вернулись в Большой Зал по отдельности через десять минут.***
— Как же я не хочу возвращаться туда, — вздыхает Гермиона, проводя пальцами по мужской груди. — Можешь остаться. — Ты знаешь, что не могу. Рон поднимет шум, а потом будет очень зол. Снейп напрягается под ней, а потом тихо спрашивает: — Гермиона, он причиняет тебе боль? — Что? — она поднимает голову. — О, нет, нет. Рон никогда не причинял мне боль. Физическую по крайней мере. Зельевар кивает, но всё равно чем-то недоволен, и она терпеливо ждёт. Наблюдает за сосредоточенным выражением его лица, а потом садится, закутываясь в простыню, потому что он делает то же самое. — В чём дело? Ей вдруг становится страшно, что сейчас он закончит всё, но Северус призывает что-то с помощью палочки и зажимает в ладони. — Знаю, что по договору вы не можете развестись, но я нашел информацию, что брак аннулируется сам, если один из вас будет считаться пропавшим без вести один год. И поскольку ты бы не согласилась запереть где-то Уизли на это время, — он усмехнулся и разжал ладонь, показывая ей небольшой камень, — я сделал это. Камень переливался огненными искрами и оказался удивительно теплым, когда она взяла его в руку. — Если однажды ты поймёшь, что пришло время, просто зажми его в руке и назови своё имя. Он перенесёт тебя ко мне и мы исчезнем. Она сидела, потрясенная таким поступком. — Что не так? — теперь уже забеспокоился он. Она тяжело сглотнула и ответила, не поднимая глаз: — Я бесплодна, Северус. Ты должен знать. Было бы нечестно с её стороны утаить такое от него. Лучше сказать сейчас, даже рискуя тем, что у них есть или может быть. Она не переживет, если он узнает потом и разочаруется в ней. Как и остальные. — Посмотри на меня. Сделав над собой усилие, она выполнила просьбу, к своему удивлению замечая, что в его взгляде нет ни одной негативной эмоции, в том числе и разочарования. — Я ничего никогда не потребую от тебя. Если мы оба захотим, то найдём выход. Если нет, то нет. Это никак не повлияет на моё к тебе отношение. Крепко сжав камень, она почувствовала, как слеза скатилась по щеке.***
Они все сидят за столом, на котором полно разной еды, но Гермионе кусок в горло не лезет. Все обсуждают прошлое и радостно говорят тосты в честь победы, а она молчит, поджимая губы, потому что её истинное мнение здесь никому не нужно. Когда Артур в четвёртый раз повторяет шутку и все, кроме Гермионы, смеются, Рон сжимает её руку под столом. Его лицо красное от алкоголя, смеха и недовольства. Выдохнув, она извиняется, встает и покидает комнату, стараясь идти не слишком быстро. Садится на кровать в спальне, слыша шаги. Рон останавливается на проходе и скрещивает руки. — Тебе что, так сложно посмеяться над шуткой моего отца? — В первый раз она была забавной, но к четвёртому явно себя исчерпала. Он шумно дышит и, наверное, уже сорвался бы на крик, если бы не люди внизу. — Какая же ты высокомерная, Миона. — Не называй меня так, — она обходит кровать и открывает шкаф. Роется пару секунд и наконец достает необходимое, засовывая в карман кофты. — Я буду называть тебя так, как хочу, потому что ты моя жена! Ты Гермиона Уизли! Ты носишь мою фамилию. — Пока что, — бросает она, смотря на него. — Что? — лицо вытягивается от непонимания. Качая головой, она улыбается впервые с тех пор, как они вернулись из Хогвартса. Потом снимает кольцо и оставляет на прикроватной тумбочке. — Это, — говорит она, указывая на предмет, — не делало меня твоей собственностью, чтоб ты знал, — потом сжимает левую ладонь. — Несмотря ни на что, я всегда была и буду Гермионой Грейнджер. Раздается хлопок, от которого гости внизу замолкают, прислушиваясь. Рон же стоит, пораженно открыв рот и уставившись на место, где только что стояла его жена. Или бывшая жена?***
Один год и месяц спустя Закончив с ещё одним растением, Гермиона встала и облегчённо вздохнула, а потом подошла к беседке, чтобы снять перчатки и выпить лимонад. Сад выглядел прекрасно, хотя когда они аппарировали сюда, как оказалось, в дом Северуса, здесь уже было кое-что посажено, но за это время всё изменилось. Теперь здесь было два вида роз, вишня, яблоня и три десятка трав для зелий. Впрочем, изменился не только сад. Изменилась вся жизнь Гермионы. Этот дом находился не то чтобы в глуши, но до ближайшей деревни, а значит, и других домов, нужно было идти полтора часа. Здесь были только они с Северусом. Ей больше не нужно было уходить от него туда, куда совсем не хочется, потому что здесь был её дом. Их дом. Они проводили много времени друг с другом: работали, готовили, читали вслух книги. Но иногда могли спокойно разойтись по разным комнатам, заняться чем-то отдельно, чувствуя друг друга даже на расстоянии. Ей нравилась эта свобода, нравилась возможность в любой момент прийти к нему и обнять. Здесь были только они. Никто не приходил периодически под предлогом семейного визита и не указывал ей, как и что делать. Один только раз пришел Гарри, спустя три дня после её исчезновения. Ей очень хотелось выйти к нему и обнять, ибо выглядел он искренне подавленным, тем более, что пришёл её друг без других авроров, показывая, что ни в чем Северуса не подозревает, но должен спросить и проверить. Он задавал стандартные вопросы: как давно зельевар видел её, не была ли она грустной в последнее время и прочее. Слово «грустная» однозначно не описывала всю гамму эмоций, что овладевали ей на протяжении всей совместной жизни с Роном. Может, Гарри бы сохранил тайну, но рисковать нельзя было, потому что не было никаких гарантий. И ей не хотелось вешать на него эту тайну, заставлять врать жене и другу. Так что она терпеливо ждала в спальне, когда он уйдет, а потом вышла и устроилась на коленях у Северуса, который молча гладил её по волосам. В тот вечер она долго не могла заснуть, но когда это всё же произошло, сон был крепким и спокойным, а проснулась Гермиона от восхитительного запаха жареного бекона. Умывшись и заплетя небрежную косу, она спустилась вниз и вошла на кухню, чтобы увидеть Северуса. Он стоял возле плиты в домашних брюках и футболке — такой необычно уютный и вовсе не официальный. — Доброе утро, Гермиона, — сказал он, всё также стоя к ней спиной. — Доброе, — она подошла ближе. — Что ты делаешь? До этого они каждое утро просыпались в одно и то же время, вместе. — Готовлю нам завтрак, — ответил он легко, пожав плечами, ведь это было очевидно. А она вдруг замерла рядом. — Что-то не так? — он нахмурился, смотря то на неё, то на еду. — Тебе же нравится бекон. — Я люблю тебя. Вот так просто и прямо. Они оба столько сдерживали себя от произношения этих слов, а она сказала их ему за завтраком. И стояла всё также, боясь шевельнуться. — Я тоже тебя люблю, — он поцеловал её, а потом повернулся обратно, разбивая яйца на раскалённую сковороду. Так просто, так честно и так искренне. — Разлей, пожалуйста, кофе. — Да… Да, конечно, — встрепенулась она и взяла две матовые черные чашки, которые уже успела полюбить. И эти три слова больше не были чем-то запрещённым. Больше никаких правил и условностей. Никакого притворства и фальши. Теперь они были друг у друга и это было главным. — О чем задумалась? Он обнял её сзади, вырывая из воспоминаний и возвращая в сад. — О нас, — улыбнулась Гермиона. — Хочешь лимонад? — Да, давай, — он принял стакан. — А это для тебя. Она взяла газету и сразу же увидела колдографию Рона, который шёл с какой-то блондинкой по улице недалеко от дома, где они жили. Рядом была статья, написанная в несколько издевательском тоне, из которой Гермиона поняла главное: прошёл ровно год с тех пор, как она стала без вести пропавшей. Вот оно что — уже прошёл год, надо же. Отложив газету, она сделала шаг назад и кивнула Северусу. — Давай. Ей нужно было знать, что всё действительно позади. Простое заклинание, проверяющие действителен ли всё ещё брачный договор, что она подписала когда-то. Зельевар сделал несколько движений палочкой, произнося заклинание, и место на пальце девушки, на котором она когда-то носила обручальное кольцо, засветилось голубым. Всё позади. Порывисто обняв мужчину, девушка засмеялась и оказалась легко поднята им над землёй. Теперь, если кто-то увидит её, то ничего не случится. Теперь она была свободна и не обязана была находиться там, где не хочет, и жить так, как не хочет. Теперь она была счастлива. Они оба.