***
Погоня за Саске была… отрадной. В юности она могла притвориться, что он был ее судьбой. Саске, разбитый, искалеченный и покрытый шрамами, так сильно напомнил ей те дрожащие руки, которые она видела каждую ночь, и дугообразные огни, вспыхивающие в ее снах. Он был призраком возлюбленного, который у нее должен был быть. Сакуре стало горько. Она ничего не могла с собой поделать. Она попыталась скрыть это. Некоторые люди находят любовь, не встречая своего соулмейта, но как же так получилось, что ее любовь была заперта в прошлом? Все это однажды завершилось поразительным заключением поздним вечером, когда она лениво просматривала древние свитки. Путешествие во времени. Путешествие во времени было бы единственным способом добраться до ее предназначенного. Возможно, это и было ее заветом, ее истинным призванием — нарушить законы физики и гравитации, чтобы быть с человеком, чья душа была соткана из ее сущности. Если бы только Сакура знала, на что подписывается.***
Времена первого Хокаге были долгим непрекращающимся кошмаром. Сакура попала в мир легенд совершенно не подготовленной к тому, что должно было ее встретить, что ей придется оставить позади, если она вернется в свой мир. Остроумия Тобирамы-самы и доброты Хаширамы-самы было бы достаточно, чтобы заставить любого смутиться и занервничать. Именно неистовый ад гнева, пылающий под кожей Мадары Учихи, притянул ее к себе. Он всегда стоял гордый и высокий, угрожающий, не поднимая при этом ни одного пальца. При желании его взгляд, казалось, мог разорвать ее на части. Разве нет? — она задумалась об этих проклятых глазах и о том, на что они способны. Иногда он пристально смотрел на нее жестокими черными глазами и скрытым проблеском работающего разума. То, что она станет объектом его пристального внимания, заставило бы ее сердце учащенно биться, а колени ослабеть. Но этот мужчина никак не мог быть ее родственной душой. Эффект от присутствия этого человека был столь велик, что казалось, будто весь мир рухнет у него под ногами. Ее предназначенный дрожал по ночам, иногда плакал, был таким разбитым, что ей хотелось просто прижать его к себе и забрать эту боль. Мадара, вероятно, мог бы сотрясти землю, и этих рук не коснулась бы ни одна жалкая дрожь. Если бы он смотрел на мир ее глазами, то, конечно же, не держался бы от нее на расстоянии. Он никогда даже не разговаривал с ней, кроме тех встреч, которые устраивал Тобирама, чтобы обсудить ее затруднительное положение. Мадара считал ее идиоткой, поскольку она отправилась на целый век назад в прошлое в поисках безликого, безымянного мужчины. Может, она ей и была. Может быть, она была самой большой идиоткой, которую носила земля, но тоска, разворачивавшаяся в ее груди каждую ночь, парализовывала — ее соулмейт был одинок, у него никого не было. Он спал один, ел один и гулял один. Он нес на себе тяжесть, которую она смогла бы почувствовать даже на расстоянии нескольких световых лет. Она хотела проникнуть в прошлое и вырвать его из предательского времени, которое пыталось сломить его. — Что ты о нем знаешь? — Спросил ее Хаширама во время одной из их личных встреч с Тобирамой и Мадарой, лидерами новой Конохагакуре. Ей снова захотелось солгать, как когда-то Ино. Сакура невидящим взглядом уставилась на свои колени и попыталась рассказать достаточно, но не слишком много, нет — он принадлежал ей, чтобы защитить, она не могла выдать его, ни здесь, ни где-либо еще. — Он ест помидоры посреди ночи… — она начала нерешительно, тихо, — делает улыбающиеся рожицы из лука в своем супе. Он никогда не убивает пауков, он уносит их… Иногда он гладит бездомных кошек, и его шрамы все еще кровоточат после многих лет. Она не осмелилась поднять глаза и пробормотала последнее признание. — И если я его не найду, то, наверное, умру. Когда она все-таки подняла глаза, то увидела на лице Мадары Учихи какое-то странное выражение. Он уставился на нее, как громом пораженный, на его лице отразилось больше эмоций, чем Сакура когда-либо видела раньше, и тогда она поняла, что это был он. Это вообще не имело никакого смысла. Прежде чем Мадара успел открыть рот, Сакура обнаружила, что поднимается с дрожащих колен. Их глаза встретились на один удар сердца, достаточный, чтобы выбить воздух из ее легких, достаточный, чтобы вызвать боль в ее груди. Тобирама начал выражать свое замешательство, и момент был упущен. Сакура развернулась на каблуках и выбежала из комнаты с торопливым извинением на губах и слезами, жгущими глаза. Как такое могло быть — как мог ее предназначенный быть тем монстром, которым родители пугают своих детей? Ее нежный, покрытый шрамами мужчина с дрожащими руками и тенью одиночества… это было немыслимо. И все же было больно, очень больно убегать от него.***
Он погнался за ней. Конечно же, он погнался за ней. Все эти годы, наблюдая, как маленькие ручки превращаются в измученные боем кулаки, которые кровоточат… все эти годы плача вместе с ней, разваливаясь вместе с ней… зеленый свет, который он стал ассоциировать с домом и надеждой… конечно, это была она, конечно, она. У Мадары больше не было ни тени сомнения. С того самого момента, как он увидел ее, он почувствовал — знал это. Эти покрытые шрамами костяшки пальцев, тонкие запястья и потрескавшиеся ладони. Он выгнал ее из этой комнаты, не заботясь о том, кто знает, что это он, оставив гнев и боль позади, чтобы рассеяться, позволив отчаянию и надежде занять их место. Ему было все равно, если Тобирама подавится этим, пусть Хаширама выпутывает их из паутины страданий, в которой он сам запутался. Ему было все равно, что они узнают, что он любит помидоры и гладить бродячих кошек и не является тем монстром во тьме, за которого его принимает Тобирама, и не является тем несокрушимым человеком, как его называет Хаширама. Он догнал ее в саду, где она упала на колени, как марионетка, у которой перерезали веревочки. — Нет, — прошептала она, когда он шагнул к ней. — Не надо. …Если его родственная душа тоже отвергнет его, он не знал, что с собой сделает. — Пожалуйста, — сказал он вместо этого и даже не понял, о чем просит. — Ты — это он, — немного судорожно рассмеялась она. — Ты же мой предназначенный, это ты, не так ли? — Мне очень жаль, — это было все, что он мог ей предложить. Ему было жаль, что она оказалась с ним. Ему было жаль, что он не тот человек, которого она хотела бы видеть. Мадара хотел, чтобы она была счастлива, с внезапной и всеохватывающей потребностью, даже если это сломает его. — Это не должно ничего значить. Смех Сакуры перешел в тихие всхлипывания — Как ты можешь так говорить? — А как ты можешь хотеть кого-то вроде меня? — Возразил он, резко шагнув вперед. Желание придвинуться поближе было ошеломляющим. — Потому что это все, что я когда-либо знала, — она покачала головой, вытирая лицо. — Всю свою жизнь я только тебя и знала. Я не могла… я не могла жить, зная, что ты существуешь только в моих снах… Я не могу провести остаток своей жизни, сбегая в сон, чтобы еще хоть немного побыть с тобой… Колени Мадары коснулись земли, когда он опустился на ее уровень. Он не осмеливался дотронуться до нее. — Итак, ты перенеслась сквозь пространство и время, чтобы найти меня… и теперь ты нашла, — сказал он ей мягко, так мягко, как только мог. — Разве от этого тебе не хочется сбежать? Ее рыдания были достаточным ответом. Сердце у него в груди горело огнем. Он начал подниматься — это было слишком, видеть ее такой, тяжесть этого чудовищного отказа. Она ухватилась за край его рубашки как раз в тот момент, когда он повернулся, чтобы уйти. — Нет, — взмолилась она, — прости меня, пожалуйста, я люблю тебя, пожалуйста, не уходи. И она снова опрокинула его на колени. Она наложила на него проклятые чары, и ей даже не пришлось стараться. Она любила его, несмотря на то, кем он был.***
Сначала он не осмеливался приблизиться к ней из-за страха перед той хрупкой вещью, которую они сломали. Сакура ненавидела себя за то, что отпугнула его. За то, что заставила его думать, что она не принадлежит ему, чтобы быть с ним и любить. Хуже всего было то, что она не знала, как это исправить. Поэтому она улыбнулась ему в два раза добрее, села рядом с ним в два раза ближе и, когда никто не смотрел, протянула ладонь между ними и взяла его покрытую шрамами руку в свою. Тогда он смотрел на нее с тем же самым неземным выражением, от которого ей хотелось плакать. — Все в порядке, — успокаивала она его и сжимала его руку. — Мы можем это сделать. Постепенно он позволил себе погрузиться в нее–постепенно он начал доверять ей и тому, что укрепляло их отношения. День за днем они проводили вместе, пока расставание не стало болезненным, пока Сакура не задалась вопросом, сможет ли она когда-нибудь вернуться в свой мир, пока она не обнаружила, что зарывается в его объятия глубокой ночью. — Можно? — прошептала она, положив голову ему на бицепс. Его дыхание щекотало ее кожу, когда он мягко выдохнул и обнял ее за талию. — Можно.***
Все больше дней они проводили, валяясь на его матрасе — переплетая руки и ноги и шепча тихие признания. Она говорила о времени, уходящем на десятилетия в будущее, о более яркой Конохе, которую он не мог себе представить. Он говорил о боли в глазах и проклятии ненависти, которая хотела обрушиться на него. Она хотела знать о нем все: что заставляло его улыбаться, плакать, почему он притворялся таким бессердечным, когда его сердце рыдало и истекало кровью под покровом темноты. Она должна была знать, о чем же ты скорбишь каждую ночь? Ее голова покоилась на его груди, его тепло согревало ее бок. От такой близости наполнялась та часть ее, которая так долго была пуста. Сакура рисовала невидимые круги на покрытой шрамами коже его торса, ожидая ответа. Прислушалась к его сердцебиению и глубокому, ровному дыханию. Мадара гладил вверх и вниз ее руку, когда они смотрели, как в его комнате вращается потолочный вентилятор; жужжит… жужжит… жужжит… Это почти заставило ее уснуть, веки потяжелели, ресницы неуверенно ласкали его кожу. Мадара сделал глубокий вдох и неуверенно выдохнул ей в макушку, от чего ее розовые пряди всколыхнулись. — О потере всего этого, — пробормотал он, прижимая ладонь к ее голове, тяжелую и горячую. У нее перехватило дыхание от такой уязвимости, от скрипучего спокойствия его голоса в этом интимном пространстве. — Неужели тебя никто никогда не любил? — Сакура взглянула на него снизу вверх, в эти бездонные глаза, полные такой боли — он был так прекрасен, что смотреть на него было почти мучительно. — Мой брат… но его больше нет, — Мадара снова погладил ее по волосам, все еще нежно, все еще слабо. Сакуре хотелось плакать. — Ты хоть представляешь, каково это? Мадара притянул ее руку к центру своей груди и прижал ладонь к коже. Его сердце билось в прерывистом ритме. — Я представляю себе… что-то вроде этого. Сакура закрыла глаза и прислушалась к неровным ударам его сердца. Как она вообще могла все это бросить? Когда она вернулась в прошлое, это была последняя отчаянная попытка найти свою судьбу. На самом деле она и не надеялась найти. Сакура отстранилась в кольце его рук, его хватка ослабла, позволяя ей повернуться и посмотреть на него. — Пойдем со мной в будущее, — выпалила она еще до того, как эта мысль полностью сформировалась в ее голове. Мадара пристально смотрел на нее из-под изогнутых темных ресниц, его глаза были похожи на бесконечное пространство, устилающее бездну, запертую внутри него. — Зачем? — Ты будешь счастливее, — Сакура провела пальцами по его волосам, — мы могли бы жить в Конохе или на острове. Где захочешь. Я бы познакомила тебя с Цунаде-шишоу, Какаши-сенсеем, бакой-Наруто, Саске-куном и Ино-чан. Его губы приподнялись в уголке: — А ты весьма популярна, не так ли? — Сакура наклонилась, чтобы поцеловать улыбку с его губ. — Заткнись. — Заставь меня, — в ее улыбающиеся губы прошептал Мадара. Она отодвинулась, показывая ему гримасу. — Как банально, — обвинила она, но потянулась, чтобы погладить его нижнюю губу подушечкой большого пальца, — пойдем со мной в будущее. — А что, если я не смогу? — он накрутил на палец прядь ее розовых волос и нежно потянул. — Что, если я не пойду? Сакура закусила губу. Не то чтобы она могла оставить свой мир, но Мадара постепенно становился центром ее вселенной, поскольку их притягивала сила, превосходящая их обоих. — Тогда я останусь, — пробормотала она и сама удивилась, насколько серьезно это прозвучало. Рука Мадары обхватила ее за голову и потянула вниз для нового поцелуя — в них он становился все смелее, поглаживая своим языком ее, кусая ее губы и ловя мягкие звуки, которые вырывались из ее рта в его. Его большой палец коснулся мягкой кожи за ее ухом, заставив ее вздрогнуть. — Я не могу просить тебя об этом, — прошептал Мадара ей в губы. — Я попросила тебя об этом, — ответила Сакура, когда они оторвались друг от друга, чтобы глотнуть воздуха. — Ты храбрее меня, — сказал он ей, неуверенно улыбаясь. Ей снова захотелось его поцеловать. — Ты хочешь, чтобы я осталась? — спросила она, прижимая большой палец к губам, скользким от поцелуя. Мадара долго смотрел на нее, погрузившись в молчание. — Я не хочу, чтобы ты уходила, — наконец, сказал он. — …Ты делаешь меня счастливым. Сердце Сакуры дрогнуло, и она обнаружила, что не может сдержать улыбку, расцветающую на ее лице. — Ты тоже делаешь меня счастливой, — прошептала она чуть хриплым от волнения голосом. Сакура нежно поцеловала его в щеку, подбородок, позволив своим губам порхать вдоль уголков его губ, пробуя на вкус его тепло. — Я не смогла бы оставить тебя, даже если бы захотела, — это последнее, что она бормочет в ту ночь, и их губы снова соединяются вместе. В конце концов, не особо важно, где они решили остановиться. Пока они были вместе, пока они могли быть вместе, это все, что имеет значение для них обоих.