Andante, andante...

Пенсионерка. Обычно это слово ассоциировалось у Маргариты Легасовой с ворчливыми старухами на скамейках у подъезда, лузгающими семечки и всех громко обсуждающими. Либо со школьными училками, с которых уже песок сыпется, а она поднимает трясущуюся указку к доске и визгливым голосом оскорбляет сидящих перед ней пионеров и пионерок в новеньких выглаженных красных галстучках. А сегодня, причёсываясь перед зеркалом и наводя парадный марафет, она сама готовилась весь день принимать поздравления с юбилеем, который для советских женщин был чертой между молодостью и старостью. Теперь и она пенсионерка. Всё прошло. Как и подавляющее большинство её ровесниц, она так или иначе вырастила детей (о том, что младший сейчас в тюрьме, она старалась не думать, чтобы не портить себе праздник, и без того пропитанный горечью ушедших лет), похоронила мужа и теперь готовилась встретить одинокую старость, дряхлеть и до конца жизни быть никому не нужной. Ну, может быть ещё её книга о гениальном супруге-герое вызовет к ней интерес как к личности, когда выйдет в тираж, но на этом всё. Пенсионерка – она и есть пенсионерка. Никто о ней даже не вспомнит. Ещё вчера это казалось странным, а цифра пятьдесят пять – недостижимой, чем-то таким, что случается с кем угодно, но только не с ней. А сегодня она надевает полупрозрачную ярко-красную блузку, наносит на веки золотистые блёстки, которые вряд ли кто-то даже разглядит за стёклами очков, на губы – кофейного оттенка помаду, чтобы не выглядеть совсем уж вульгарно, и покидает всё ещё непривычно тихий дом, где компанию ей вот уже несколько месяцев составляет только мохнатый грустный пёс. К вечеру от макияжа уже хотелось избавиться, чтобы тереть устающие глаза, ноги болели от парадных лакированных туфель, которые надеваются только по большим праздникам и оттого жмут, не разносившись как следует, но Маргарита терпела до самого порога коттеджа, зачем-то пытаясь сберечь никому не интересную репутацию и остатки своей теперь уже пенсионерской гордости. Она успела только с блаженным вздохом скинуть обувь, когда в поле зрения появился Малыш – непривычно весёлый по сравнению с самим собой в последнее время, и Легасовой пришлось собрать в кулак всю силу воли. Рано она обрадовалась, что ноги вот-вот отдохнут, а со зверем ведь теперь кроме неё некому гулять. Однако спустя ещё пару секунд, пока она пыталась отдышаться, нос уловил запах духо́в, которые точно не являлись её собственными, а потом взгляд упал на коврик у двери: там стояли старомодные светлые туфли, и над ними, на крючочке, висел непонятного цвета плащ-дождевик. Сердце сбилось с ритма в сумасшедшей догадке, и Легасова, забыв и про пса, и про пенсионный возраст, и про всё остальное, бросилась на кухню и в действительности увидела того, кого больше всего хотела и в то же время не ожидала в ближайшее время, тем более сегодня. Ульяна Хомюк встала, услышав звук поспешных шагов, и женщины крепко обнялись, широко улыбаясь, прижимаясь друг ко другу с нежностью и нетерпением. – Уля, боже мой, неужели это правда ты? – ласково пропела Маргарита, отстраняясь и обхватывая щёки Ульяны ладонями. Хомюк счастливо улыбнулась ещё шире, и взгляд её сиял восхищением. – Ты только посмотри на себя, радость моя! – проворковала она. – Тебе так идёт красный! И фасон просто невероятный, а какие тени... – Ты первая за сегодня, кто заметил мои тени. – Как всегда идеальна, Рита. Легасова закатила глаза. – Я просто накрашена. – Нет, нет, ты великолепна всегда. Я уже, кажется, говорила тебе, чтобы ты не спорила. Легасова фыркнула, а потом внезапно смутилась и поникла. – Чёрт, ты так неожиданно... У меня тут шаром покати. На праздничный стол ничего не тянет. На работу какой-то невнятный торт носила, а тебя даже нечем порадовать. – Нет, нет, любимая! – тепло усмехнулась Хомюк. – И хорошо, что ты не подготовилась, для того и существуют сюрпризы! Я привезла тебе вкусностей. Смотри. Только теперь Маргарита заметила объёмную сумку около стола и не смогла унять укол нечаянной надежды, что в этот раз Ульяна останется дольше, чем на пару дней, что разделит с ней не только постель и один обед, но и прогулки с псом, и чтение утренних газет, и все остальные дурацкие повседневные хлопоты, с которыми она так боится остаться наедине коротать свою увядающую жизнь. Сама Ульяна в этот раз была в миленьком клетчатом серо-голубом костюме и не сочетающейся с ним пепельно-розовой блузке с каким-то странным бантиком. Возможно, стоит с ней сходить к знакомому товароведу и подобрать ей что-нибудь более элегантное. И даже какие-нибудь серёжки, может быть. Пока Легасова обдумывала всё это с каким-то странным душевным подъёмом, Хомюк достала из сумки огромную и наверняка тяжёлую форму для выпечки, завёрнутую в фольгу, и пакетик поменьше, внутри которого что-то было упрятано в бумагу. – Их только подогреть на сковородке, но они свежие, сделала накануне отъезда, – приподняв фольгу, Ульяна гордо продемонстрировала содержимое. – Настоящие белорусские драники! Маргарита не смогла сдержать слёз, глядя на всё это. Женщина, не привыкшая к заботе и утешению, она до сих пор не верила, что достойна подобной доброты, что это вообще происходит, действительно происходит с ней. Она просто подалась вперёд и впилась в губы Ульяны, даже не пытаясь скрыть обуревавших её эмоций. – Спасибо, – прошептала Маргарита, чуть оторвавшись от поцелуя, и снова приникла к губам, которые за пару дней в прошедшие два года подарили ей нежности и тепла едва ли не больше, чем тридцать лет супружества. Немного погодя совесть напомнила Маргарите, что Ульяна всё ещё держит в руках тяжеленную форму с драниками, и только тогда она отстранилась, размазывая по лицу тушь и блёстки. – Я очень тронута, Уля, – всхлипнула Легасова. – Это всего лишь еда. Я не ожидала такой бурной реакции, – покачала головой Хомюк, хотя наверняка прекрасно понимала, как сильно изголодалось сердце сильной женщины по заботе и безусловному принятию. И знала, что только точно такая же сильная женщина способна понять это. – Похоже, говорить, что здесь ещё сырники, будет несколько лишне. Маргарита хмыкнула сквозь слёзы. – Иди, умойся, а я пока разогрею нам ужин. – Я хотела посидеть с тобой при параде хоть раз, хоть в честь праздника, – удручённо сообщила Легасова. – Всё, ничего не хочу слышать, – Хомюк чмокнула зарёванную виновницу торжества в кончик носа. – Жду тебя, моя красавица. – Чёрт, ещё с Малышом надо погулять... – Мы уже погуляли, так что теперь я только твоя. Легасова всхлипнула и покачала головой, но ничего говорить не стала, поскольку у неё просто не было слов. Когда Маргарита вернулась на кухню, без макияжа, без очков и заодно распустив причёску (она помнила, какое впечатление производила её «грива» на Ульяну, и не могла отказать себе в удовольствии немного её поздразнить), свет был приглушён, шторы задёрнуты, по помещению витал аромат румяных драников на шкворчащем масле, а на столе стояли зажжённые свечи. Сама Хомюк, облачившись в хозяйский фартук, который был ей чуть длинноват, наполняла тарелки, одновременно закидывая на сковородку ещё штуки четыре. Маргарита убрала остатки драников в холодильник, а потом обняла Ульяну со спины, преисполненная благодарности и признательности. Ульяна чуть обернулась, и Маргарита снова завладела её губами, щекоча шею распущенными волосами и без смущения проходясь широко раскрытой ладонью по округлостям её грудей, скрытых блузкой и фартуком, легко и дразняще сжимая пальцы. Ульяна отстранилась с хитрой улыбкой. – Не сейчас, дорогая. Сначала ужин. – Судя по свечам, у нас романтический ужин? – прошептала Маргарита, не в силах скрыть в голосе желание и обожание к этой странной женщине, ворвавшейся в её разрушающийся мир и строящей новый на негодных обломках. – Если ты этого хочешь, – заигрывающе ответила Ульяна. – Тогда я принесу нам вина, – решила хозяйка и с трудом заставила себя отстраниться. Возможно, ей должно быть стыдно, что не прошло и полугода с трагической кончины мужа, а она так радуется жизни в присутствии другого человека, соглашаясь на романтический ужин... Но Легасова не чувствовала стыда. Она не могла себя винить в том, что хотела выбраться из пучины боли и тоски, в которой погрязла. Ульяна любит её не на словах, а на деле, она и вправду делает для неё всё, чтобы вытащить её из болота самообвинения, самоистязания и нелюбви, и Маргарита как никогда готова поддаться на этот порыв. Драники оказались и вправду безумно вкусными, а со сметаной, под вино и дорогой сыр, который Маргарита достала в качестве закуски, они превратились в почти что изысканное блюдо. – Меня соседка научила, как готовить настоящие драники. Там в рецепте есть один секрет, – заговорщически поведала Ульяна. Маргарита иронично приподняла бровь. – Какой же? – Есть один ингредиент, который нужно обязательно добавить. Нужно готовить их с любовью. Маргарита смущённо захихикала, словно девочка на первом свидании, чувствуя, как горячо в груди, и голова кружится от смеси вина и удивительного ощущения себя нужной и желанной. Боже, она даже в свои двадцать пять с Валерием себя так не вела! – А у меня тост, – продолжила Ульяна приглушённым голосом, поднимая бокал, и взгляд её блестел над хрустальным ободком. Легасова отложила вилку и нож и скользнула к свободной руке Хомюк, переплетая пальцы. Она просто не могла не прикоснуться к этой невероятной женщине сейчас. – Знаешь, обычно женщинам, таким, как мы с тобой, желают вечного восемнадцатилетия. Но я в корне с этим не согласна. Я не желаю тебе вечной молодости, потому что ты не зря прожила несколько десятков лет, ты накопила опыт, стала интереснее как человек. В зрелости гораздо больше обаяния. И ты великолепна, Рита. Я люблю тебя именно такой, какая ты сейчас. Так что я хочу выпить за тебя, за твои пятьдесят пять, которые не хочу маскировать за глупыми сожалениями о вечной молодости. С днём рождения! Они чокнулись и выпили, и Маргарита долго после этого молчала, не зная, как реагировать. Ей никто никогда не говорил ничего подобного, более того, она даже не представляла, что такое можно думать и говорить. Ульяна, кажется, не испытывала неловкости от воцарившейся тишины, она ела и без стеснения разглядывала именинницу, словно какое-то необыкновенное сокровище, заставляя Легасову ещё сильнее стушеваться и при этом посылая токи любви и желания по всему телу. Маргарита невольно поёжилась, чувствуя, как от взгляда женщины напротив побежали мурашки и стало горячо в паху, а движения казались неловкими от того, как предательски реагировало собственное тело. Как у Хомюк получалось это, для Маргариты оставалось загадкой. – Как ты узнала про мой день рождения? – наконец с трудом смогла нарушить паузу Легасова. – Просто позвонила в отдел кадров у тебя на работе. И спросила, – самодовольно ухмыльнулась Хомюк. – И всё? – И всё. Я решила, что найду способ сделать тебе подарок, и вот я здесь. Маргарита судорожно выдохнула и отложила приборы, не в силах больше скрывать своё состояние: она дрожала просто вся от обуревавших её чувств. Ульяна мгновенно поняла, что происходит, встала из-за стола и потянула Маргариту к себе. – Похоже, самое время вручить тебе подарок, – сказала Хомюк с игривым огоньком в глазах. – А это всё был не подарок? – округлила глаза Легасова. – Уля, прекрати, ничего больше не надо, я тебя умоляю... – Надо, Федя, надо. Смотри сюда, – и Ульяна продемонстрировала Маргарите магнитофонную кассету. – Что это? Музыка? – Да, западная, – гордо выпятила грудь Ульяна. – Группа «Абба», альбом восьмидесятого года. Давай включим и немного потанцуем, чтобы потом, когда кассета у тебя останется, она напоминала тебе о чём-то хорошем. Маргарита сходила за магнитофоном, который примостила около плиты. – Это... Новый. Я не смогла смотреть на тот... Тот... Ну... Я подарила его Губареву. – Чшшш... Не будем об этом, – нежно произнесла Хомюк. – Сегодня радостный день. Легасова кивнула, и гостья вставила кассету, немного её перематывая. – Я слушала сама, и эта песня напомнила мне о тебе, – негромко сказала Ульяна, включая музыку и подходя к Маргарите. Хозяйка позволила обнять себя и начать покачивать себя в такт хрустальной, нежной мелодии, а потом... Потом она почувствовала это. Каким-то образом она точно могла определить, где заканчиваются дружеские и утешающие прикосновения Ульяны и начинаются страстные, даже если они пока что – бледная тень того, что уже было между ними раньше. Но Маргарита чётко поняла, что будет дальше, и не сопротивлялась, потому что сама уже была немного возбуждена. Она хотела быть желанной, хотела чувствовать себя лелеемой. Пусть на несколько часов, но забыть про настоящее и грядущее одиночество. Она понимала, что привязываться к этой страсти глупо, а если придётся разочароваться – будет больно, но сегодня и сейчас ей хотелось принадлежать умелым рукам этой женщины и её чувственному телу и ощущать свою нужность и свою увядающую, но пока ещё существующую сексуальность. Будь что будет дальше с ними, Ульяна права – сегодня её день, её праздник, и Маргарита имеет право получить то, что хочет, особенно если ей это так откровенно предлагают. Ульяна медленно прошлась кончиком носа по её шее, опаляя вмиг откликающуюся нежную кожу дыханием и дразня почти-прикосновением губ. Поцелуй-обещание. Пальцы её блуждали по спине Маргариты, вырисовывая подушечками через тонкую ткань странные узоры. Эти недо-касания заводили с такой интенсивностью, что в одно мгновение Маргарита даже испугалась, но потом успокоилась и смогла отдаться на милость ощущениям. Пока голос иностранной солистки тепло пел о любви, такая же любовь вновь рождалась здесь, на кухне вдовы Легасовой. Ульяна дразнила, возбуждала, покоряла, Маргарита – смирялась и пропадала в происходящем. Ладони Ульяны так же невесомо, многообещающе обхватили ягодицы и почти сразу вернулись к своему едва ощутимому блужданию по спине, но Маргарита ощущала отголосок тепла прикосновения даже через ткань. Когда губы по-настоящему приникли к её шее, Маргарита неожиданно сама для себя застонала и крепко вцепилась в волосы своей чувственной мучительницы. Ответом ей был такой же полный бесконечного желания стон, который горячими вибрациями проник под кожу и вместе с кровью устремился в низ живота, который сладко потянуло. – Мммм... – выдохнула Маргарита, подаваясь бёдрами вперёд, но в этот момент Ульяна отступила от неё на полшага, не давая прижаться пахом к паху. – Тише, любимая, не торопись, – проворковала Ульяна, обводя пальцами абрис лица, на мгновение мягко прикасаясь к чувствительной коже губ и тут же убирая руку. – У нас с тобой много времени. Позволь себе это. Позволь себе... Маргарита прикрыла глаза, почти что мурлыкая от этого глубокого, нежного голоса, произносящего такие полные страсти слова. За один только этот голос можно было без промедления броситься в омут с головой. Прежняя Маргарита, образцовая советская жена и мать с кучей ответственности и принципов никогда бы себе это не позволила, но теперь она вдова и пенсионерка, и рядом странная и желанная Ульяна, которая одним своим присутствием сносит все привычные границы, которые выстраивались так долго, но по сути не имели значения и не принесли много счастья. Хомюк переплела их пальцы, подаваясь вперёд и целуя легко и практически целомудренно, не размыкая губ. Легасова попыталась углубить поцелуй, и Ульяна тут же отстранилась снова, с хитрой улыбкой. Вот такие, значит, у нас правила игры сегодня, подумалось Маргарите. Сегодня вся инициатива в руках гостьи, и как только Маргарита пытается её перехватить, Ульяна отступает, создавая мучительное и сладкое напряжение, усиливая предвкушение грядущего. В этот момент закончилась песня, и Хомюк отошла, чтобы остановить кассету, задула свечи, а потом нежно, но очень по-хозяйски обхватила ладонь Легасовой и отвела её в спальню. Там, в полумраке, в свете одного только торшера, Ульяна просто стояла, склонив голову набок и смотрела так долго и пристально, что Маргарита начала невольно дрожать под этим взглядом. Боже, как она это делает, даже не прикасаясь?.. – Уля... – прошептала Маргарита умоляюще. – Пожалуйста... Это слишком... – Ты просто настолько прекрасна, что мне кажется, я могла бы кончить, просто глядя на тебя, – отозвалась Ульяна, и от этих развратных словечек, таким повседневным тоном слетающих с её губ, Маргарита бесстыже застонала, запрокидывая голову назад. – Ты даже не представляешь, какая ты соблазнительная, желанная моя. И, наконец, подойдя вплотную, Ульяна обхватила Маргариту руками, прижимая её к себе всем телом, и глубоко, собственнически поцеловала. Жар, копившийся в животе, резко выплеснулся наружу в виде вязкого секрета возбуждения, и в этот миг Ульяна просунула своё бедро между ног Маргариты, чуя влажность и мягкий запах, исходивший от белья. Маргарита ничего не смогла с собой поделать: тело действовало отдельно от помутнённого сознания, потираясь о столь любезно предоставленную мягкую и тёплую ногу Ульяны. Чуткая любовница гладила Маргариту по волосам, иногда чуть оттягивая их, но почти сразу отпуская, щекотала вдоль рёбер, продолжая неистово целовать, и всё вместе это было едва ли не самым эротичным переживанием в жизни Легасовой. Столько ощущений сразу, каждое из них невозможно сексуальное, но ни одно из них, ни всё в совокупности не приводило к разрядке, заставляя тонуть в этом, наслаждаясь каждой волной мурашек и дрожи, проходящим вдоль тела. В конце концов Хомюк выпустила именинницу из объятий, но только затем, чтобы начать раздевать её настолько мучительно-медленно, насколько это возможно. Ульяна добавила перчинки даже в такое простое действие, как раздевание, произнося комплименты каждой обнажающейся части тела. – Я очень люблю твои плечи. Они такие сильные, они столько вынесли. А на ключице у тебя несколько родинок, я их с первого раза заметила. И твой мягкий животик, в него так приятно уткнуться носом. У тебя просто идеальный пупок, я бы сказала, скульптурный. Твои бёдра – это просто сокровище, мне нравится их изгиб... А посмотри на свои изящные запястья! Кисти рук просто королевские. А ещё я люблю твою грудь, твои тёмные ареолы, которые так приятно ласкать языком. Я никогда не устану любоваться тобой. Ложись на кровать, великолепная моя. Маргариту била уже крупная дрожь. Каждое слово, каждое лёгкое прикосновение, каждое собственное движение вызывали просто бурю внутри, клитор набух и легко пульсировал, внутри было горячо, а снаружи – очень влажно от выделяющейся смазки. Боясь достигнуть финала раньше времени, Маргарита поспешно легла и постаралась замереть и не шевелиться, чтобы хоть немного успокоиться. Стоя около кровати, Ульяна скинула пиджак, юбку и чулки, и расстегнула рубашку, после чего скользнула в постель. – Ты не собираешься раздеться полностью? – менторским тоном переспросила Легасова. Хомюк прихватила нижнюю губу зубами и на секунду зажмурилась. Было видно, как румянец хлынул ей в лицо. – Ты настолько прекрасна, когда ты командуешь, Рита, – выдала та, наконец открывая глаза. – Ты остаёшься собой даже в постели. Такая правильная. Такая настоящая. Знаешь, это лучшее, что есть в тебе – ты не носишь масок. Ты искренняя всегда. Маргарита фыркнула, польщённо улыбаясь. – Дай мне позаботиться о тебе, дай мне ублажить тебя сегодня, – пропела Ульяна, гладя Маргариту по ложбинке между грудей. – Но я хочу тоже смотреть на тебя! – резонно возразила именинница, неприкрыто подаваясь навстречу гладящей её руке. – Всё будет, постепенно. Я клянусь, сегодня всё будет восхитительно, – ответила Ульяна, склоняясь к чувствительной коже, которую она только что гладила, и начиная вылизывать, влажно, развратно и очень медленно, словно дегустируя какое-то неизведанное блюдо. Маргарита выстанывала и выкрикивала имя своей мучительницы, хаотично хватаясь то за простынь, то за плечи Хомюк, то вцепляясь в собственные волосы. Ульяна всё нежнее и нежнее целовала разгорячённое, податливое тело, спускаясь всё ниже, и наконец добралась до паха. Нос её тут же зарылся в лобковые волосы, а потом горячий язык коснулся половых губ. – Уля, прекрати!!! – закричала Маргарита, сжимая подушку. Ульяна тут же поднялась на локтях, обеспокоенно глядя в лицо Легасовой. – Рита, что такое, радость моя? Тебе плохо?.. – Мне слишком хорошо!!! – простонала Маргарита, чувствуя, как внутренности буквально скручивает от удовольствия. Хомюк улыбнулась и легла рядом, завладевая губами Маргариты и потираясь о её бедро клитором, всё ещё скрытым под трикотажным бельём. – Как ты... Как ты можешь целовать меня... Там?.. – бездыханно пробормотала Маргарита, отрываясь от поцелуя. – Ты вкусная, – глубоким, вибрирующим голосом произнесла Ульяна. – Ты похожа на заварной крем с корицей. Лицо Маргариты было теперь цвета её алой блузки, которая в данный момент беспечно валялась где-то на полу около кровати. – Я бы... Можно мне... Тоже?.. попробовать тебя?.. – с трудом выдавила Маргарита. Ульяна нежно рыкнула, а потом быстро поднялась, скинула трусы и повернулась к Маргарите, демонстрируя свои интимные лепестки, блестящие от сока возбуждения. Маргарита содрогнулась вновь, едва удерживаясь на краю сознания от чувственности развернувшейся сцены. Ульяна перед нею, на четвереньках, всё ещё в блузке и в бюстгальтере, но без нижнего белья, такая бесстыжая и в то же время уязвимая... Сколько раз их, женщин, видят такими их молодые люди и мужья? И неужели у них не ёкает сердце, и не странно и не страшно им прикоснуться к этой нежной области? Маргарита подползла ближе, сдерживая судорожный вздох, и, чуть прикрыв глаза, лизнула вход Ульяны, смакуя незнакомый, терпкий вкус и аромат. Это было восхитительное ощущение, и оно усилилось тем, что сверху раздался тихий, но отчётливый скулёж Ульяны, от которого снова зашлось в диком танце сердце. Слишком хорошо. Маргарита с упоением вылизывала её половые губы, жалея, что не может с этого ракурса коснуться клитора, когда услышала дрожащий от возбуждения голос женщины: – Хочешь кончить вместе со мной? – Да, – шепнула Маргарита, обдавая чувствительные лепестки горячим дыханием, а потом выпрямилась и повторила громче. – Да. Хочу. Ульяна достала что-то из потайного кармашка блузки, прежде чем откинуть её вместе с бюстгальтером, заставила Легасову снова лечь на спину и продемонстрировала что-то маленькое и блестящее, похожее на капсулу крупнокалиберной пули. Маргарита охнула, когда это нечто прошлось по её предплечью с лёгкой вибрацией. – Что это?! Откуда ты это взяла? – изумилась именинница, глядя на самодовольную улыбку своей соблазнительницы. – Сама собрала. Тут делов-то, кнопка, моторчик, кожух да мизинчиковая батарейка. А служит мне уже пять лет. Ульяна немного подержала устройство в ладонях, согревая дыханием, а потом аккуратно вложила в складку между большими половыми губами Маргариты, так, что оно идеально упиралось в головку клитора. Ульяна приникла к её вульве своей, точно так же прижимаясь клитором к металлической штучке, и включила моторчик. Лёгкие вибрации незамедлительно растревожили и без того возбуждённый орган, и Маргарита задрожала в предчувствии высочайшего наслаждения. Ульяна усиливала ощущения, потираясь о любовницу всем телом, пальцами теребя припухшие, жаждущие внимания соски, рвано целуя губы и глотая почти что болезненные стоны Маргариты. В конце концов Маргариту скрутил такой мощный оргазм, что она сложилась бы пополам, если бы не была придавлена точно так же неистово содрогающимся телом Ульяны, внутри сладко пульсировало, руки и ноги словно занемели от токов удовольствия, пронзающих каждый сосуд, каждую клеточку тела. Волны наслаждения следовали внахлёст одна за другой так, что Маргарита едва могла отдышаться, а отголосок эмоций Ульяны придавал этому всему что-то такое, чему не было определения в человеческом языке. После такого сокрушительного удовольствия Маргарита чувствовала себя измотанной настолько, будто она весь день разгружала вагоны. В комнате остро пахло женским секретом возбуждения, который струился по внутренней стороне бёдер и ложбинке между ягодиц Маргариты в немыслимом количестве. Она никогда не думала, что её организм способен столько выплеснуть за раз. Ульяна блаженно застонала, приходя в себя, и приподняла голову. Несколько мгновений женщины просто смотрели друг другу в глаза, рассеянно улыбаясь, потом Хомюк привстала, чтобы убрать обратно волшебное устройство, а Легасова разобрала постель, сложила под подушку покрывало и легла снова, чувствуя посторгазменную истому во всём теле. Она бы слукавила, если бы попыталась вспомнить, когда ей хоть раз так было хорошо после секса, что даже язык не ворочался и мозг не соображал – разве что в ранней юности, когда желание бывало так велико, что она готова была унять его любыми доступными способами. Хомюк забралась под одеяло рядом с ней, уткнулась лбом в плечо и, кажется, сразу задремала. Маргарита вздохнула и сама с удовольствием сдалась в объятия Морфея. Когда она вновь открыла глаза, в комнате было абсолютно темно, хотя засыпали они с Хомюк при свете торшера. По ощущениям была ещё глубокая ночь, можно спать и не волноваться, но что-то заставило её всё же окончательно проснуться. Легасова приподнялась на локте, стараясь не разбудить свою гостью, но скоро глаза привыкли к темноте, и хозяйка обнаружила, что постель пуста. Ульяны нет. Смутное беспокойство зашевелилось в душе, прогоняя остатки сна и отголоски умопомрачительного удовольствия, явившегося плодом страсти, бушевавшей в этой постели. Маргарита включила ночник и встала в поисках своего халата, и только тогда заметила, что пустует кресло, где обычно лежал плед. Раньше, до климакса, Маргарита часто мёрзла ночью, а после Чернобыля из-за сильной анемии стал мёрзнуть Валерий, поэтому один дополнительный плед всегда находился в спальне. Легасова со вздохом накинула халат, собрала их с Ульяной раскиданную одежду и сложила на пустующее кресло, а потом бесшумно выскользнула в коридор. В кухне было пусто, в комнату сына она заглядывать не стала, а в большую – просто побоялась зайти ночью. Страх перед этим помещением наверняка ещё долго будет преследовать её. А вот из-под двери ванной струился свет, и Маргарита прошла туда. Хомюк стояла, завернувшись в плед наподобие тоги, склонившись над раковиной и обхватив себя руками, какая-то поникшая и нездорово-бледная. – Что ж ты на холодном кафеле босая, – негромко произнесла Легасова. – Хоть бы тапочки надела. Хомюк неопределённо пожала плечами. – Уля... Что случилось? Почему ты не спишь? – Прости, я разбудила тебя, да? – слабым голосом отозвалась гостья. У Маргариты невольно сжалось сердце от этого тона. Она подошла ближе и мягко положила ладони на плечи Ульяне, помня, как этот жест успокаивал её саму. – Я проснулась, а тебя нет, и я просто забеспокоилась, – как можно ласковее пробормотала Легасова. – Ты в порядке? – Рита... Я думаю, я просто... Я уеду утром. Прости. – Нет, нет, почему? – взволнованно воскликнула хозяйка, и её голос эхом отразился от обитых плиткой стен. – Я не прогоняю тебя! Наоборот... Легасова с трудом сглотнула слова о том, как бы она хотела, чтобы Ульяна осталась так надолго, как это возможно. – Прости, Рита, это не твоя вина. Я просто... Мне страшно, Рита. – Отчего? – шепнула Легасова, прижимаясь губами к тёмным вихрам на виске Хомюк. – Что не так? – Ты... Я... – Ульяна глубоко вздохнула, и Маргарита, глядя на её лицо в зеркало, внезапно заметила в красивых глазах гостьи невыплаканные слёзы. Боже, что же случилось с той сильной, уверенной в себе женщиной, какой она была ещё несколько часов назад? – Понимаешь, ты не такая, как я. Ты нормальная. Ты любишь мужчин. Сейчас тебе одиноко и нехорошо после всего произошедшего, но... Ты бодра, полна сил, ты очаровательна, умна, красива. Рано или поздно ты отстрадаешь и сможешь начать всё заново, найдёшь мужчину, и я буду не нужна тебе – и это будет правильно. Ты забудешь меня, а мне будет больно. Потому что я... Чёрт, Рита, я никогда ещё так никому не отдавалась, как тебе. Я просто с первого взгляда запала, ещё тогда, когда приехала и застала тебя пьяной. И я не знаю, что это. Может, я всё себе просто напридумывала, как отчаявшаяся, одинокая женщина, которая всю жизнь прожила с мужчиной, но всегда отчаянно хотела женщину – и дорвалась? Если не считать одной мимолётной анонимной связи в шестнадцать, у меня никогда не было женщины. А я всегда так безумно этого хотела. Понимаешь, Рита? Лучше нам расстаться прямо сейчас, чтобы потом нам обеим было легче... Маргарита судорожно вздохнула, поражённая этой исповедью. Каждое слово, слетающее с подрагивающих губ Ульяны, западало глубоко в душу, такое горькое, но бесконечно желанное и преисполненное смысла. Легасова мягко развернула Хомюк к себе лицом, глядя, как она уже закрывается руками, не желая демонстрировать свою слабость. Маргарита быстро отняла руки Ульяны от её лица и прижала женщину к себе нежно, но крепко, позволяя плакать у себя на плече. После всего произошедшего вчера, после всего, что Ульяна сделала для Маргариты за предыдущие года, отпустить её оказалось почти невозможным. Когда Хомюк проплакалась и отстранилась, стыдливо вытирая слёзы, Маргарита склонилась, целуя лоб и мокрые щёки своей гостьи и спасительницы. – Ты тогда сказала, что любишь меня, – тихо сказала Легасова, поглаживая женщину перед собой по волосам. – Помнишь, что я ответила? – Ты сказала, что не готова сказать мне то же самое... Ничего, я понимаю. Ты не обязана отвечать взаимностью... – Я сказала так не потому, что ничего не чувствую к тебе, – Легасова прижала руки Хомюк к своей груди, мягко поглаживая костяшки. – Я чувствую, что-то очень тёплое и глубокое, но я не уверена, что это. С тех пор, как случилась вся эта история, моя жизнь начала рушиться, и я просто не знаю, что такое любовь, есть ли она вообще, и если есть, как её отличить от чего-то ещё. Я просто немного боюсь этого, потому что всё так резко изменилось для меня. – Если б на моём месте был бы мужчина, ты бы быстренько разобралась. Вопреки серьёзности ситуации Маргариту разобрал смех, и она фыркнула, чуть закатывая глаза, так искренне, что Ульяна тоже хихикнула сквозь слёзы, ещё стоявшие в её горле. – Ну уж нет! – заявила Маргарита, скептически улыбаясь. – Мужчина, который не понимает, что я думаю и чувствую, который видит только красоту? Ты действительно думаешь, что я хочу вернуться ко всему этому? Стирать его трусы и гладить его рубашки, а на попытки поделиться слышать отповедь "ваше бабское нытьё"? – Твой был таким? – неверяще переспросила Ульяна. – Не совсем, но... Ты же знаешь, что так или иначе, но похожая схема есть у всех. – О даааа... – протянула Хомюк, хмыкнув. – Мне сейчас... Вообще сложно довериться кому-нибудь. Вроде как и нельзя распространяться про Чернобыль. Да и не объяснишь человеку со стороны, как это страшно. Не хочу я... Не хочу я кроме тебя никого, Ульяночка. И не захочу. Я с удовольствием пообещаю тебе, что ты будешь у меня единственной. Что я буду ждать тебя. У тебя, конечно, семья... – Он мне изменяет, и я даже знаю, с кем. У нас уже давно нет ничего. Ещё до Чернобыля не было. Так что... – Ульяна пожала плечами. – Неужели она красивее тебя? – притворно изумилась Маргарита, отчего по заплаканному лицу Ульяны расплылась польщённая улыбка. – Не верю! – Ага, чересчур красива, я сама бы никогда на такую не посмотрела. Резиновая Зина, ей-богу! Женщины засмеялись, стискивая друг друга в объятиях. Ульяна всё ещё подрагивала, то ли от обуревавших её эмоций, то ли от холодного кафеля. Маргарита поцеловала её в шею, нежно прихватывая губами и чуть втягивая кожу. Хомюк тихо ахнула. – Пойдём в постель, родная моя, – шепнула Маргарита в место своего поцелуя в изгибе шеи. Ульяна кивнула, позволяя отконвоировать себя до кровати. Они улеглись, крепко обнимаясь и завернувшись в одеяло. – Как долго ты сможешь остаться со мной? – Неделю. Может, даже дней десять. – Это... Это было бы замечательно, Уля. Только... Как же твоя работа... – Я теперь имею право на неограниченное количество незапланированных больничных. Привилегии, так сказать... Легасова внезапно напряглась. – Я и забыла, что ты тоже была в Зоне Отчуждения, – печально произнесла она, невольно прижимаясь к Хомюк ещё теснее. – Совсем недолго, Рита. Не бойся. Пока у меня никаких признаков, даже отдалённо нет. Я не брошу тебя. Я ещё не умираю, всё хорошо. Маргарита невнятно угукнула. Они обе знали, что, что бы это ни было между ними, оно не продлится так долго, как бы им хотелось. Не только Чернобыль, но и возраст в принципе рано или поздно возьмёт своё, Ульяна заболеет, всё реже будет приезжать в Москву, а там и Маргарита начнёт дряхлеть и превращаться в настоящую пенсионерку. Но пока – пока они были друг у друга, они твёрдо решили наслаждаться каждым мгновением, ничего не боясь и не жалея ни о чём. Закрывая глаза в последний раз, в немыслимом две тысячи восемнадцатом, Маргарита Легасова осознает, что всё-таки это была любовь. Ульяна любила её, а она любила Ульяну.