В Цинхэ почти все серое

Неласковый рассвет занимается над Нечистой Юдолью. Тяжелые темные тучи недовольно плывут мимо, злобно урча раскатами грома, первого вестника долгих холодных дождей. Редкие в это время года птицы жмутся ближе к домам, нахохливая перья, из-за чего кажутся причудливыми украшениями на резных балках домов. В приоткрытые окна вползает хмурый серый свет. От них тянет предгрозовым холодом, особым, напоенным влажностью и ожиданием бури. Казалось, все застыло в преддверии затяжной непогоды, которая размоет дороги до Цинхэ, затопит улицы и вымочит жителей, спешаших по делам. Сегодня можно слегка расслабиться. Глава Ордена позволяет себе полежать чуть дольше, чем обычно, окончательно просыпаясь только после легкого касания теплой руки к плечу. — Дагэ? У Хуайсана голос тихий, как шелест травы на ветру. Они почти не разговаривают — Хуайсан непривычно задумчив, Минцзюэ же не может подобрать тему, все красноречие забрали его названные братья. Особенно Гуанъяо — вот уж кто умеет заговаривать зубы! Мягко стелет, да жестко спать. В такую погоду и разговаривать-то не хочется, если честно, не то, что тренироваться или заниматься делами. Они неспешно пересекают несколько залов, слушая, как первые капли тяжело падают на серые крыши домов. В цзинши Хуайсана сладко пахнет сандалом. Веера тончайшей работы аккуратно расставлены по полкам, развешаны по стенам, разных размеров и цветов. Минцзюэ наметанным глазом заметил несколько боевых, удовлетворенно хмыкнув, — быть может, брат и не настолько безнадежен, как он думал. Изящный туалетный столик завален дорогими заколками и гребнями для волос. Глава Ордена редко бывает здесь. Обычно младший брат помогает в покоях Минцзюэ, чтобы не тратить время на брожение по резиденции. Сегодня — исключение из правил. В небольшом зеркале легко заметить, как преображается Хуайсан. Робость и неуверенность исчезают, словно смытые шуршащим за окном дождем, уступая сосредоточенности и аккуратности. Тонкие пальцы ловко и осторожно расчесывают длинные волосы, спутавшиеся после сна, неспешно и плавно. Такое лицо он видел у Сичэня, когда тот настраивает гуцинь — полная отрешенность от внешнего мира и ювелирная точность в действиях. Это успокаивает. Не многочасовое прослушивание игры названных братьев, не купание в ледяном озере в Гусу, не долгая медитация. Успокаивает звук падающих на серый гранит капель, невесомые пальцы Хуайсана, закрепляющие длинные волосы в сложную прическу поверх широкого полукруга серой заколки. В Цинхэ почти все серое — серые дома, серое небо, серый гранит и серые одежды. Все, кроме цзинши Хуайсана. Здесь всегда много света и воздуха, пестрых вееров и гобеленов, ярких украшений для волос. Они не яркие, не темные, они не похожи ни на что в этом мире. Не траурная строгость Гусу Лань, не вычурное золото Ланьлин Цзинь. Его покои живые. Наконец гребень с тихим стуком опускается на столик, и сонное оцепенение отступает. — Готово, дагэ. Хуайсан чуть улыбается, и эта легкая улыбка делает его еще более юным на вид. В Цинхэ почти все серое — кроме ласковой улыбки Хуайсана.