Банальные причины

      — Здравствуйте, — голос разносится по учительской прежде, чем высокий темноволосый мужчина входит в помещение. — Я по поводу Рейгена Аратаки.       Ясуда-сенсей не сразу понимает, что стоящая перед ним, кажущаяся бесконечно длинной фигура — тот, кто поздоровался. Посреди просторной, хорошо освещённой учительской человек кажется слепым пятном, будто солнечные лучи, легко преодолев расстояние в сто пятьдесят миллионов километров, боязливо стелются у начищенных ботинок, не желая подползать ближе. Ясуда-сенсей отмирает, стирая с лица глупо-поражённое выражение, и приветливо улыбается: удивительно, какие мысли закрадываются в голову после восьми уроков классической литературы.       — Рейген Аратака? О, вы, должно быть, его отец? — он поднимается со старого скрипящего стула и внимательно смотрит на вошедшего. Сенсей рад встретиться с отцом ученика, давно пора. Ища черты сходства между образом мальчика в памяти и мужчиной, он болезненно моргает. Странно, но чем больше он всматривается, тем настойчивее изгибы лица ускользают из хватки зрения. Ясуда-сенсей снимает с переносицы угловатые очки, принимаясь протирать их платком, предусмотрительно припасённым в кармане пиджака. Похоже, ему не стоит отказываться от отпуска в следующем месяце.       Мужчина не выглядит доброжелательным.       — Нет, — камнем падает под ноги. Вновь прозвучавший голос не умаляет настороженности, напротив, давление тишины лишь усугубляется. — Меня зовут Кагеяма Шигео, — реплики коротки и обрывисты. Каждая точка подобна напору, с которым мужчина мог бы вжать палец в плечо сенсея. — Я друг семьи Аратаки.       Ясуда-сенсей хмурится, неосознанно отступая на шаг. Что значит «друг семьи»? И какое имеет право некий «друг» выяснять подробности из школьной жизни чужого ребёнка?       — Вы… — сенсей, как и всякий хороший педагог, не объявил бы войну первому встречному, но наработанный стаж позволяет ему грубость в тоне. Вот только Ясуда-сенсей осекается. В голове щёлкает — сознание ослепляет вспышка, яркая, пурпурно-розовая, словно взорвавшаяся в голове петарда, и его губы сами собой расплываются в добродушной улыбке. Ведь это друг семьи, как он сразу не догадался? — Ах, давний друг, давний друг, конечно. Кажется, Рейген-чан упоминал о вас как-то раз… Да, точно-точно, теперь я вспомнил. Родители сильно заняты, не так ли? Сейчас всем приходится много работать. Пожалуйста, присаживайтесь.       Ясуда-сенсей вновь опускается на стул.       Нечёткая фигура откидывает полы строгого пальто. Садится напротив, изящно закидывая ногу на ногу, и впивается в учителя цепким взглядом, блестящим, подобно вулканическому стеклу.       — Итак… Что Аратака натворил?.. .       Аратака вздрагивает, стоит двери офиса с грохотом захлопнуться. Мальчишка, встревоженный, подскакивает с дивана, на котором с час назад забылся мёртвым сном в самой неудобной позе из доступных человеческому телу. Замирает, повернувшись на шум, и мысленно молится, как бы не увидеть чёрное, подёрнутое шумами нечто, ведомое лишь одним желанием — убить подростка. Не хочется вспоминать случай, когда именно таким Аратака застал экстрасенса, в чьём подчинении подрабатывает добрую половину своей недолгой жизни. Удивительно, как он ещё не метнулся на сторону духов.       Моб встаёт посреди комнаты, привычно ссутулившись и спрятав руки в недрах необъятного пальто. Аратака неловко откашливается — стоит проверить настроение мастера, прежде чем открывать рот. Реакцией служит нечитаемый взгляд: что проверяй, что не проверяй — результат один.       — О, ты уже вернулся, — уголки губ растягиваются в широкой улыбке. Может, всё обошлось? Верится слабо, но Аратака всегда был проклятым везунчиком. — Как быстро! Обычно сенсей любит поразглагольствовать, он точно не промыл тебе мозг? Это он запросто, — мальчишка тараторит. В попытке занять руки и заодно задобрить отвлечь Моба перед неизбежной выволочкой, ловко выпутывает чужое запястье из ручки дипломата, а затем и самого Моба — из объятий угольного старого безобразия. Знает ведь, сорванец, что раздражает сильнее обычного, когда мельтешит. Аратака никогда не понимал, в чём смысл «последней трапезы» перед смертной казнью, так что пусть лучше так, чем сидеть и смиренно ждать, пока Моб подберёт слова. — Хорошо поговорили? Он ничего не сказал, раз ты посторонний? Он так любит все эти формальности…       — Он не запомнил меня, — чеканят за спиной. Аратака, на мгновение охваченный паникой, сдавившей горло, едва не роняет из рук дипломат. Он спокойно опускает портфель, сочувствующе сжавший запястья исхудавшими лямками, на стол, как и было задумано. По голосу слышно — грядёт буря.       Аратака дёргано улыбается, скашивая глаза за плечо. Он знал, так и будет, но наивно надеялся на более выгодный расклад: например, что Моб забьёт.       — Так ты всё-таки…       Договорить не позволяет облачённая в перчатку рука, лёгшая на загривок.       — Да, — равнодушно, но нетерпеливо произносит Моб. Режет, как сталью по стеклу.       Судорожный выдох прокатывается по языку и рассеивается в тёплом воздухе. Аратака безрезультатно старается сдержать дрожь в теле. Под отчётливым ощущением холодной полимерной ткани по голой шее ползут мураши. У рёбер съёживаются в колкие комки нервы, скатываются под сердце и бьются о внутренние стенки; а мальчишка, вразрез с желанием сжаться и спрятаться от пальцев, против воли вытягивается и опускает плечи. Сглатывает: он слышит только свои выдохи.       — Учитель очень любит тебя. Хвалит за успеваемость, — шуршат над ухом пустые, лишённые эмоциональной окраски слова. Мужчина не пытается обмануть себя или мальчишку: констатирует, как есть, ради резонности, но на вопрос, заслуженно ли, не отвечает.       Задержать дыхание и притвориться мебелью стало бы выходом, не будь Аратака в ловушке.       — А теперь объясни мне… — Моб неспешно разворачивает его лицом к себе, не выпуская из крепкого захвата. Мальчишка встречается с опасно прищуренными глазами: в них дрожит нечто, что мужчина скрывает за металлическими прутьями и обычно показывать опасается. Оно скребётся и грозится достать когтями до тощих плеч. Аратака уповает на святой самоконтроль Кагеямы Шигео и не понимает, что в его поступке смогло нарушить многолетнюю ледяную корку, ту, за которой наставник прячется. Ультимативный тон. Стремление сократить расстояния меж лицами. — Почему ты, тот, кто из раза в раз твердит мне и Рицу решать всё «цивилизованным», «дипломатичным» путём… Без применения силы… физической или психической…       Моб говорит выверено. Желает донести до мальчишки каждое слово без искажений и недопонимания, но в коротких паузах между словами слышно: ему не терпится подобраться к сути. Аратака жмурится. В носу щиплет от резкого запаха — одеколона Моба.       Аратака дышит глубже.       — …почему ты, тот, кто может договориться даже с самым злобным призраком… опаснейшим членом Когтя, с самым ненормальным клиентом…       Пальцы, стёкшие с шеи, сдавливают челюсть. Аратака распахивает глаза: Моб оказывается слишком близко.       — …именно ты полез в драку?       Моб щурится, и мальчишка понимает: он очень, очень разозлил его.       — Объяснись, — требует мужчина, разжав пальцы. Угольная фигура выпрямляется, возвращая привычную угловатость. Моб смотрит строго, но с напускной безучастностью. При правильном освещении сквозь трещины на корке темноты можно разглядеть смятение. Диссонанс. Потеряв опору, Аратака отшатывается и машинально опирается рукой на столешницу позади. Шея, покрасневшая, пульсирует. Моб выгибает бровь: — Если ты думал, что гнев твоей матери будет страшнее моего, ты ошибся.       Аратака несдержанно хмыкает: если бы его мама узнала, что её сын надрал какому-то парню задницу перед самыми экзаменами, его бездыханное тело уже плыло бы в направлении японского моря.       — Я жду, Аратака, — мрачно одёргивает хриплый голос.       Аратака шумно втягивает воздух через нос, думая, что перед приходом Моба стоило выкурить на парочку сигарет больше. Уговаривая Моба сходить в школу вместо родителей, он отдавал предпочтение зубастому аллигатору и надеялся, что избежит встречи с рассвирепевшей львицей, которая уж точно не оставила бы от него ни косточки. С Мобом можно договориться. А ещё он вряд ли посадит подопечного под домашний арест — не хватит полномочий. И всё-таки объясняться с ним именно сейчас, в этой ситуации… ох, может, стоило пожертвовать приставкой на месяц?.. Аратака опускает глаза, увлекаясь узором на напольном горшке с кустистой монстерой. Пожимает плечами, мол, ну а что вам сказать, уважаемый наставник? Вы-то подростком не были. Вышли в жизнь сразу в древнем пальто.       — Почему тебя это волнует? — Аратака вяло пытается соскочить с крючка, чем только сильнее раздражает мужчину. Мальчишке кажется, сейчас цветочный горшок разобьётся, но нет — всё тихо.       — Я уже объяснил, — с опозданием лениво рыкает Моб. Он держит дистанцию, и Аратака не знает, хорошо ли это. — Не пытайся меня обмануть.       Мальчишка вздыхает, царапая ногтями переносицу. Он отвечает честнее, чем хотел бы, но рядом с Мобом в подобные моменты, когда мужчина ждёт от него искренности, иначе и не получается.       — Я не пытаюсь, ясно? Просто… — чёртов голос, перестань дрожать. Линолеум, терпеливо выдерживающий топорный взгляд, способен прочувствовать душевную драму лучше, чем некоторые человеческие особи в лице малоэмоциональных экстрасенсов. Аратака хмурится, сводя губы в тонкую линию: — Просто это уже личное. Тебе я такое не расскажу.       Над головой считанное мгновение мерцает лампа. Свет сменяется мраком и обратно; Аратаке страшно поднять голову и увидеть откровенную злость на лице Моба, но…       — Я понимаю.       Аратака едва ли шею себе не сворачивает: голос звучит слишком спокойно, чтобы быть правдой. Парень видит, как поджимает губы Моб, но тот молчит, не пытаясь перечить подопечному.       — Ученик не обидел тебя. В противном случае не было бы никакой драки, — спокойно произносит он. От резкой перемены атмосферы, смягчившейся, но словно, как и Моб, отступившей на шаг и оставившей мальчишку в вакууме, Аратаке дурно. Подавив тошноту, он смотрит на мужчину, договаривающего: — Значит, он обидел кого-то, кто тебе дорог.       После точки следует обрыв, отрезающий вывод от сути. Аратака открывает рот, но Моб качает головой, жестом пресекая дальнейшие разговоры.       — На этом всё. — Почему он ведёт себя так, будто хочет закрыться? — Это всё, о чём я способен догадаться. Большего от тебя не требую.       Моб забирает из его опустившихся рук пальто, которое так и не было донесено до вешалки. Аратака, неподвижный, следит, как прячутся в рукава чужие предплечья, как беспрепятственно скользит ткань по ткани, как одна пуговица проникает в петлю за другой. Движения обыденные. Моб размерен, подобно плывущей тени, и проницателен, каким бывает редко. Аратака кусает губы, злясь то ли на него, то ли на себя. Судорожно пытается определить, с каких пор Моб столь легко разбирается в человеческих мотивах. Или, чёрт, неужели он знает Аратаку лучше, чем тот надеялся? Длинные ноги совершают пару шагов до двери. Пальцы ложатся на рукоять, но мальчишка не позволяет двери открыться.       — Стой!       Аратака отшатывается, не понимая, его ли голос только что пронзил насквозь сгустившуюся тишину. Было бы так просто, оставайся Моб безучастным, не желай он связываться с внутренними переживаниями мальчишки, но нет, он хочет знать. А Аратаке отчего-то хочется рассказать ему. Попросить, чтобы вновь поднял глаза и снял пальто, остался хотя бы в зоне видимости, но с ним, а не за дверью, предав Аратаку пустоте помещения. Подобное желание — ведь это не плохо? Моб не может просто уйти.       Мужчина замирает, и у мальчишки в груди тянет, перехватывает болезненно. Аратака не знает, почему, но пугается собственной паники.       — Я не… — язык отказывается работать согласно указаниям. Там, у порога, не отнимая ладони от дверной ручки, Моб молча наблюдает. — Я просто… Не уходи. Я… аргх…       Аратака запускает пальцы в волосы, с силой оттягивая и заставляя мысли вязаться друг с другом.       — Ты прав, доволен? — тяжело выдыхает, жуя губу и боясь оторвать потупленный взгляд от кед. Неумолимо к ушам ползёт рубиновый оттенок: можно подумать, мама узнала, сколько хлопот он доставил «Кагеяма-сану» и теперь в красках описывает отцу, что ждёт их ребёнка, когда он вернётся домой. Хорошо бы. По крайней мере, удалось бы забыть, как он тут краснел перед Мобом. Мальчишка усиленно трёт шею, вновь вздыхая: — Да, он… сморозил. Кое-что. Я не мог промолчать. Чёрт, он заслужил, ясно? Может, я идиот, но у меня, знаешь ли, всегда мозг отключается, когда о тебе начинают нести какую-то чепуху…       — Что ты сказал?       Аратака поднимает глаза, встречаясь взглядами с встревоженным мужчиной. Тот забыл, что собирался уходить.       — Я, эмн… — Аратака глупо моргает, пытаясь вспомнить хоть что-то из того, о чём говорил секунду назад. — Я идиот?       Моб подходит ближе; мальчишка шугается, но стоит на месте. Столь чувствительным Аратака не видел Моба уже давно — со времён расформирования Когтя, но тогда были драки, психопаты, похищение… Что творится в его голове сейчас — настораживающая тайна.       — Ты подрался, потому что тот ученик сказал что-то про меня?       Лицо, в которое рьяно всматривается Моб, вспыхивает маковым цветом от щёк до кончиков ушей. Мальчишка пытается выдавить из себя хоть звук, но взрывается от подскочившего давления:       — Да, чёрт возьми, я сделал это, — кипит от смущения, но упрямо смотрит на Моба. — Меня достало, что этот придурок постоянно суёт свой скептицизм не к месту! По-твоему, я должен был просто проглотить, пока моего… моего… — мальчишка прикусывает язык, разом потеряв запал, и глупо вперяется в склонившего голову мужчину. Тот вопросительно выгибает бровь. Аратаке хочется распахнуть окно и выйти. Подышать. С четвёртого этажа. Давясь комом волнения, перекрывающим дыхательные пути, Аратака скрипит: — …моего наставника… необоснованно критикуют сомнительные типы.       Тишина шуршит листьями монстеры, качающейся на сквозняке. Смотря друг на друга, мужчина и мальчишка молчат. Аратака клянётся себе, что больше никогда в жизни не станет откровенничать с Мобом, ибо второго раза его слабое юношеское сердце не выдержит — проще и вправду разбиться.       Неожиданно раздаётся смех. Тихий, хрипловатый, слегка царапающий слух. Искренний.       Аратака изумлённо наблюдает, как Моб, пряча улыбку в ладони, старается сдержаться, но в уголках тёмных глаз скапливается лучистое счастье. За рёбрами вновь ноет. Мягко щемит от нежности. Кончиками пальцев мальчишка нащупывает собственную улыбку, смущённую и радостную, хотя и сам не понимает, что здесь весёлого. «Глупый Моб…»       — Не смейся надо мной, — бурчит Аратака, потирая кончик носа.       — Никогда, — честно отвечает мужчина, с добротой глядя в чужие глаза. Он кивает на дверь. — Давай угощу тебя раменом?       — И никакого «больше не дерись»? — удивлённо вскидывает брови мальчишка. Моб неопределённо жмёт плечами, запахивая пальто, и направляется на выход, так ничего и не ответив. Аратака щурится, исследуя удаляющуюся спину, и лишь вздыхает: — Странный ты. Эй. Стой. Моб, подожди! Я хочу рамен, ты обещал!..