Могло ли быть иначе?

Только когда солнце давно скрылось за горизонтом, а жизнь в крепости перестала течь бурным потоком, только тогда лорд Химринга, Маэдрос Высокий, оказался в своих покоях. Тихо прикрыл за собой дверь и повалился в кресло у камина, не озаботившись даже тем, чтобы его разжечь. Полумрак разгонял только серебристый лунный свет. Жизнь по соседству с самим Врагом — нелегкое дело, но не только из-за битв. С мечом нолдор научились обращаться на удивление легко, будто в руках их была не смертельная сталь, а кузнечный молот. Слишком быстро рубящие и колющие удары стали привычными. Как удары по наковальне. Нет, не за битвы Маэдрос возненавидел войну. За вечное напряжение. Поиск компромисса, чтобы не разорвать хрупкий союз с Дориатом какой-нибудь глупой выходкой одного из братьев. Тревоги из-за неурожая (Неурожай! Каким странным это слово казалось после Благословенного Края) и поиска провианта. Постоянные «мой лорд, там!..», «лорд Маэдрос, на границе!..», «мой лорд!» и… — Государь! — раздался возглас из коридора. Феанаринг вскочил на ноги и в несколько широких шагов оказался около входа в комнату, резко дергая дверь на себя. В голове пронеслись тысячи вариантов, какую же тревожную весть может принести гонец в такой поздний час. Неужели на них напали? Почему же он не услышал звук рога? Или его братцы все же довели Эльвэ и ему разбираться с последствиями? Турко опять что-то натворил? Морьо поругался с наугрим и те объявили им войну? — Что?! Перед ним стоял Фингон с высоко поднятыми бровями и явно не ожидавшего увидеть настолько яростного первенца Феанора. Но удивление его быстро сменилось весельем, когда он увидел растерянность и недоумение уже на лице Высокого. — Кхм… Финьо? Что ты делаешь тут? Рыжий рассеянно оглядел принца нолдор с головы до ног, точно это могло бы дать ответ на его вопрос. — Я хотел сказать: «Мой пресветлый государь, не соблаговолите ли вы разделить выпивку с вашим покорнейшим слугой в столь звёздную ночь?» Но, видимо, у кого-то был очень тяжелый день и мне стоит уйти, — нолдо печально вздохнул, что совсем не вязалось с насмешливым взглядом голубых глаз. Маэдрос только рукой махнул и отошел, пропуская ночного гостя внутрь. — Ты же знаешь, для тебя моя дверь всегда открыта. Не успел он обернуться, как увидел во всю хозяйничавшего в его покоях Фингона. Тот уже разжигал сухие поленья в камине. Пара мгновений — и лицо его осветилось огненными всполохами, янтарем отразившимися на черных с золотым волосах. Гость обернулся и оглядел лорда Химринга с головы до ног. — О, видно, я и правда пришел не очень вовремя. Только вернулся? Сначала феаноринг не понял, о чем он. Но потом заметил, что на самом Фингоне только просторная синяя котта, а сам он — в камзоле, наручах, да ещё и в алом плаще в придачу. Он снова махнул рукой. — Ты всегда приходишь неожиданно, но это не значит, что не вовремя, — улыбнулся, — Располагайся, я сейчас. Переодевшись, он присел в кресло напротив Фингона и устало вытянул ноги к огню. С кузеном можно не церемониться. И, несмотря ни на поздний визит, ни на внезапный приезд в целом, первенец Феанора был очень рад видеть своего друга. Они редко виделись с того самого дня, когда он передал корону Финголфину. Обоим привалило дел. Ему — как лорду Химринга и первому защитнику от Врага, а Фингону — как принцу нолдор. Им было не до посиделок и разговоров. Даже сегодня, когда кузен наконец-то смог вырваться из плена рутины, они не смогли увидеться из-за абсолютно безумного дня Маэдроса. За это он ненавидел войну тоже. Какое-то время они молчали, просто глядя в огонь и пробуя терпкое вино. Тишина в комнате подарила долгожданное спокойствие, тени, пляшущие на стенах и их лицах, выкладывали невероятные узоры, а треск от поленьев прекрасно заполнял собой пространство, лаская слух. — Прошла целая вечность с нашей последней встречи. Я скучал, — синева глаз нолдо блеснула, когда он метнул взгляд на феаноринга. И в этой синеве, где-то на краю вечной насмешливости, можно было увидеть тревогу. — Я тоже. Они снова замолчали. Каждый пребывал в своих мыслях, совсем не чувствуя себя неуютно в возникшей тишине. Они слишком долго знали друг друга и не пытались набить каждую встречу пустой болтовней. Даже после всего, что случилось. Маэдрос смотрел на Фингона. Даже в таком простом наряде, расслабленно развалившись в кресле, он не был тем беззаботным нолдо, каким был в Валиноре. Во взгляде его появилась сталь, в руке — твердость. Веселый нрав зачастую обманывает незнакомцев, но Маэдроса не проведешь. — Какого тебе быть принцем нолдор? Если уж кто здесь теперь и «государь», то ты, — напомнил вдруг Рыжий, в доброй усмешке приподнимая уголки губ. В ответ ему пожали плечами. — А какого было тебе? По мне, так всё то же. Разве что отец чаще обращается с поручениями. Он немного нервничает из-за того, что некоторые нолдор до сих пор считают королем тебя. Что-то внутри Маэдроса напряглось. Он много раз слышал о том, что в землях сыновей Феанора королем нолдор Финголфина не честят. Да что там — сами сыновья Феанора тоже хороши! Когда их старший брат отдал корону, они назвали его предателем. Турко и Курво даже не разговаривали с ним долгое время. И даже после того, как они помирились, братья отказывались называть дядю королём. И валар с ними, это их право. Но доводить слухи до самого Финголфина… — Я не претендую на власть, — наконец отозвался он и прямо посмотрел в глаза Фингона, — но и указывать народу, за кем ему идти, не могу. Фингон пару мгновений просто смотрел в серые глаза феаноринга, а затем на его губах вдруг показалась виноватая улыбка. — Прости. Я ни в чем тебя не виню. Я просто… Я не хотел бы снова устраивать всё то безумие с борьбой за корону деда, — он отвел взгляд. — Поэтому я и отрекся от верховенства. Мой отец ревностно оберегал этот титул и, быть может, не стоило мне так легко его отдавать. Но мир сейчас так шаток, а под боком враг… — он поджал губы и признался, — порой я думаю об этом. Он снова смотрел на пляшущие языки пламени. Многие говорили, что Феанор тоже был похож на пламя. Маэдрос был согласен с этим. Он сам видел, как оно сожрало его изнутри. И глядя на горевшие поленья, он скорее не увидел, а почувствовал вопросительный взгляд друга, который всё ещё ждал продолжения. — О том, что я предал отца. Он так долго добивался, чтобы корона оставалась в нашей семье. Он хотел, чтобы я продолжил его дело, и думал, что я так и сделаю. Но сейчас… Я будто отдал честь нашего Дома. Хотя, — он невесело усмехнулся, — дела обстоят совсем наоборот, и я это знаю. Я всегда шёл за отцом. Считал, что делаю всё правильно. Клятва, Альквалондэ. Понял ужас преступления только в Лосгаре. Рыжий кинул осторожный взгляд на кузена. Они не говорили об Исходе, но он много слышал про него от других. Про Аргона* и жену Тургона… На этот раз молчание было наполнено напряжением. Казалось, пламя сейчас вырвется наружу и поглотит всё вокруг. Но мгновения тянулись друг за другом, а комната оставалась той же. Кровать, два кресла, лунная дорожка на полу и камин с мирно потрескивающими дровами. — Ты ненавидишь меня? Казалось, мир успел перевернуться, прежде чем чужие губы разомкнулись, чтобы ответить. — Нет. Уже нет, — Фингон покачал головой и липкий страх отпустил горло феаноринга, — Сначала я не понимал. Потом оправдывал. Затем обвинял, но когда… Когда всё стало совсем плохо — ненавидел. Я думал, что при встрече первым делом ударю. Мне уже не хотелось даже объяснений. Просто… Я не знаю, как это описать. Он неуютно поежился и налил в свой пустой кубок еще таргелионского вина. Ему было некомфортно об этом говорить, сын Феанора ясно это видел. Но он понимал. Понимал ненависть, которая владела кузеном в ту пору. Иногда он и сам себя ненавидел. — Но, когда мы пришли… Я пришел к вам, но тебя там не было. Тогда не было ненависти, она отпустила моё сердце. Только страх. Оттого я и пошел за тобой, — он резко поддался вперед, — Порой мы должны наступить на горло обидам и быть верными себе и другим. Я никогда не простил бы себя, если бы оставил тебя. Нельяфинвэ кивнул, соглашаясь. Жаль, что сам он не смог остаться верным. Он проклят Валар и связан Клятвой. — Могут ли вестись речи о верности, когда по пятам за тобой следует злой рок?.. — он и сам не заметил, как произнес это вслух. — Только тогда и может, брат, — отозвался Финдекано и поднял кубок в руке, полыхающий алым от багряного света огня, — Поднимем же чаши за верность в это смутное время! Выпили. Вино было хорошим — Карантир никогда бы не позволил себе доставить брату плохой выпивки**. Он подходил к этому, как к своей обязанности, а этот сын Феанора подходил к любой своей обязанности со всей ответственностью. В этом Маэдрос ему был признателен и часто сетовал, что другие братья с него пример брать не спешат. — Часто видишься с братьями? — спросил Фингон, будто бы угадав мысли Рыжего. — Реже, чем надо бы и чаще, чем хотелось бы, — феаноринг вздохнул у чуть улыбнулся, на что кузен понимающе усмехнулся, — но даже на расстоянии они умудряются выводить меня из себя! — Воистину удивительны сыны Феанаро, — кивнул темноволосый нолдо, — и всё же жизнь лорда пришлась тебе по вкусу. Даже не думай спорить и просто признайся, что тебе нравится прохлаждаться в этой северной дыре, рубя головы оркам. Маэдрос и не стал бы спорить и только улыбнулся такой формулировке. Финдекано слишком хорошо его знал и, как бы порой ни было тяжело признавать, Майтимо действительно нередко такая жизнь казалась куда милее той, прежней. — Знаешь, Финьо, иногда мне кажется, что это моё предназначение. Я чувствую, что на своём месте. Быть может, свет Валинора не был тем, для чего я рожден. А может статься, что Искажение оставило след на всех нас. Кто ж теперь ответит? Вдруг в комнату залетел морозный ветер, заставляя кожу покрыться мурашками. Фингон первым встал, чтобы закрыть створки окна. Маэдрос уже давно заметил, что кузен всегда первым старается прогнать холод. Закрыть ставни, дверь, поскорее зайти в дом, укутаться в самый теплый плащ. И это заставляло феаноринга задуматься: оттого ли это, что ему правда холодно или всё из-за воспоминаний о Хэлькараксэ? Фингон вернулся на место и бросил мимолетный взгляд на Рыжего, тут же закатывая глаза. — Руссо, умоляю, не делай такое лицо! — Это какое же? — Такое! Как будто я сейчас лягу прямо здесь и отойду в Чертоги Мандоса, — глаза принца нолдор недовольно блеснули, — всякий раз, когда ты делаешь вот такое лицо, я чувствую себя живым мертвецом, который по какой-то причине не ведает о своей смерти и как ни в чем не бывало заявляется на огонек к друзьям. — Слушаюсь и повинуюсь, мой государь, не могу вам отказать в вашей мольбе, — феаноринг почтительно склонил голову. Фингон изогнул бровь и хмыкнул. Маэдрос со смирением смотрел на своего кузена, а тот с сомнением на Маэдроса. На пару мгновений в комнате образовалась тишина, но вдруг оба разразились смехом. В глазах у обоих заплясали искорки веселья, добавляя взгляду жизни, которой им там не хватало. Нолдор откинулись на спинки кресел, не переставая улыбаться. — И всё же, Руссо, я серьезно. Да, я вспоминаю Льды. Но это моё прошлое и ничего я с ним уже не сделаю. Оно часть меня и глупо из-за него страдать. — И тебя совсем оно не беспокоит? Прошлое? Улыбка угасла на лице Фингона и он отвернулся к огню, вновь взяв кубок в руку и делая глоток вина. Маэдросу показалось, что он просто дает себе отсрочку. — Мне порой снятся кошмары. Снится голод, холодные ветра и смерть. Я видел столько смертей, Руссо, и ничего не мог с этим поделать, — голос снизился до шепота, — там, в кошмарах, я ощущаю только свое бессилие от невозможности помочь. И отчаяние. Я не верил, что мы куда-то придём, брат. Я думал, что мы останемся погребенными под снегами, и наши ноги уже не ступят на мягкую траву. Надежда угасла во мне. Но всё же я здесь. С тобой. И Льды тоже здесь. Ладонь нолдо легла на грудь, как раз туда, где стучало сердце. Маэдрос смотрел на него, сжимая челюсти и поджимая губы. Фингон грустно улыбнулся. — Ты снова делаешь такое лицо. В конце-концов, Руссо, не мне одному выпала горькая доля. И в тебе тоже живет твое прошлое. Маэдрос отвернулся, скрывая лицо от внимательного взгляда синих глаз. Да. В нем оно тоже живет. Сколько раз он просыпался с криками в этой самой комнате? Начинал биться в припадке, приняв опутавшее его одеяло за веревки? Но говорить об этом так же, как и Финьо? Принять? Нет. Он не сможет. — А что насчет тебя? — тихо спросил Фингон, — Ты спросил, ненавижу ли я тебя. А ты? Ты ненавидишь меня? Маэдрос бросил на кузена взгляд, подняв бровь. — Мне не за что тебя ненавидеть. — Твоя рука. Я мог бы… — Ты не мог, — резко отрезал феаноринг, качнув головой, — ты сам это знаешь, так не говори глупостей. Фингон отвел взгляд. Он знал. Он лучше других знал, что иначе было нельзя. Братья Маэдроса могли сколько угодно недолюбливать кузена за этот поступок, но в ином случае они бы просто не увидели своего брата вновь. И все же мысль о том, что он своими руками покалечил своего лучшего друга, делала ему больно. Маэдрос вздохнул. — Ты не виноват. Ты меня спас, подарил мне возможность жить дальше, вернул меня семье. После всего, что мы сделали. Не казни себя за то, чего не совершал. Ты решился на то, на что не отважились даже мои братья. — А их? — вдруг спросил нолдо, — Их ты простил? Поленья начали затухать в камине и Рыжий встал, чтобы подкинуть ещё парочку. — Да. Я долго думал обо всём этом. Они поступили так, как велит долг. Макалаурэ поступил правильно, запретив братьям идти на Ангамандо. Да и что бы они сделали? Манвэ бы не помог им, как тебе, а иначе меня было не вернуть. Могло ли быть иначе? Нет. — Ты прав, мы там, где должны быть, — в ровном голосе принца нолдор звучала горечь, что полынью оседала в груди, — иначе это были бы не мы. — Не мы, — согласно кивнул Маэдрос, — как ты и сказал, прошлое — это часть нас самих. Но в наших руках наше будущее. Пускай же нам светит путеводная звезда, а дороги наши не разойдутся. Феаноринг поднял кубок и встал. Фингон так же встал напротив него. Они смотрели друг на друга, с тенью улыбки на губах, но со стальной серьезностью во взглядах. — Знай же, брат, тебе вести, а мне — следовать. И не разделит нас новое горе! Глаза Фингона сверкнули в полумраке. — Я с тобой, брат. До конца.