***
Керо стремительно шагает по мощеной площади. Ему нужно успеть слишком многое: передать все текущие дела Икар, освободить казенную комнатушку в Штабе от личных вещей, закупить провиант и корм для серуфона, договориться об аренде верхового фамильяра… Если поторопиться, уже завтра бессменный библиотекарь сможет покинуть Эль. Кисточка хвоста раздраженно хлещет по бирюзовым сапогам. Но разрастающаяся в сердце злость не способна вытеснить из него боль и унять разряды шока, то и дело сокращающие горящие мышцы. Где-то в отдалении звучит нежная мелодия, которой вторит мелодичный девичий голосок. Единорог не вслушивается в эхо переливающегося за пределами видимости напева — слишком уж сильны овладевшие им эмоции и тягостные мысли. Он так долго верил в то, что причастен к правому делу. Он выкладывался целиком, не жалея себя ради общей, несомненно нужной и важной цели. Оракул… нужно быть честнее с самим собой. Разве некие призрачные цель и предназначение были для него главным стимулом? Керошан улыбается горько и мучительно. Отгоняет поверхностные, раздувающиеся от пафоса мысли, обнажая истинные суждения — те, что заставляют его душу кровоточить. Мико. Он так долго был рядом с ней. Поддерживал, ободрял и шел рука об руку. Верил — безоговорочно, будто математик аксиоме или религиозный фанатик своему святому. Такое хрупкое, маленькое тело — воплощенная грация с роскошным изгибом четырех хвостов — и такая стальная воля, скрытая внутри. Немногие знали, как тяжело дается кицунэ ее главенство над четырьмя гвардиями Эль. Немногие осознавали, как быстро ей, неподготовленной и неискушенной девочке с упрямым взглядом, пришлось осваивать военное дело, тонкости тактики и стратегии. Но какие бы бедствия не терзали фэйри, та никогда не сдавалась. Организовывала отряды помощи, вызволяла пленников и предугадывала нападения недругов. Без оглядки на общественное мнение и цену, которую ей приходилось платить за свои решения. Керо прикрывает веки и, сняв очки, устало проводит ладонью по лицу. Слышимая им мелодия становится четче и пронзительней, позволяя, наконец, расслышать слова песни.He closed his eyes and saw her face, so plain the others had decried Yet he’d felt the warmth she’d held within and the beauty that lay inside*
Единорог не сбавляет шаг. Музыка кажется элдарийской, но ее истинное происхождение выдают слова на мягком, нездешнем наречии — Керошан безошибочно определяет родной язык Джесс. Просто уму непостижимо, как быстро считающееся ранее моветоном исполнение человеческих песен стало чем-то вроде модного веяния. Впрочем, если разобраться, в этом нет ничего удивительного — слишком уж чувственными и задевающими за живое они бывают… Воспоминание о Джессамине скручивает нервы в тугой, пульсирующий узел. Но страшнее всего внезапная молния осознания: Керо раздавлен не самим фактом постигшей девушку беды, а тем, что за этим странным и страшным жертвоприношением стоит Мико. Его Мико. Его краеугольный камень. Его противоречивое совершенство. Ну что же ты наделала? Ну что же ты… Керошан наконец останавливается и обессиленно опускается прямо на траву. Служащая фоном для его размышлений мелодия вдруг оказывается потрясающе близко — осмотревшись, единорог видит в нескольких метрах от себя юную брауни с ветвистыми оленьими рогами. Сидя на ступеньках приземистого домика, незнакомка напевает под аккомпанемент собственной лютни.Yet their words soon blinded him, no beauty he began to believe Oh he turned his back and he toasted them, he drank the world for all to see**
Тягучие слова обволакивают отчаявшееся сознание единорога, странно резонируя с охватившей все его существо безнадежностью. Теперь он уже не думает, просто слушает, отдавая себя музыке, словно течению неспешной реки. Керо и сам не понимает, в какой момент что-то в нем меняется. Но затопивший сердце мрак неведомым образом переплавляется в нечто иное, слишком жгучее и щемящее для того, чтобы это можно было игнорировать.He said it swells like the oceans flow, love drew me in as the tides draw the sea Oh but I was foolish just like my friends — I let my eyes rule what I should feel***
Когда последний аккорд растворяется в тишине, Керошан пристально вглядывается в глаза случайно встреченной им поклонницы земных песен. — Спасибо, — негромко говорит он незнакомке, чуть улыбнувшись уголками губ. Та выглядит растерянной. — За что? — Кажется, ты указала мне правильное направление. На глазах у изумленной фэйри единорог поднимается с земли и продолжает свой путь… по дороге обратно.***
Он движется по исхоженному вдоль и поперек маршруту — Центральная беседка, Убежище, Рыночная площадь. Ноги сами несут Керо по знакомому до последней щербинки на стенах коридору, ведущему ко входу в Кристальный зал. Ладонь ложится на ручку двери, а губы сами собой изгибаются в странной и чуточку бесшабашной полуулыбке. Уйти, чтобы в кои-то-веки поступить по совести, сможет только обладатель недюжинной смелости. Остаться, чтобы научится поступать по совести ежечасно, решиться лишь тот, в ком имеется еще и толика безумия впридачу. Керошан уверенно толкает створку — и того и другого в нем хватит на двоих. Огромное помещение встречает единорога пустотой и звенящей тишиной. Наверное, поэтому поникшая изящная фигурка у окна кажется Керо особенно беззащитной. Обернувшись на скрип петель и увидев вошедшего, кицунэ зло суживает синие глаза. — Только не говори, что забыл попрощаться, — цедит она с едким, достойным Эзарэля цинизмом. — Что, слишком праведный? Тогда тебе действительно здесь не место. Секунды тянутся древесной смолой — еще немного и оба собеседника застынут в янтаре Времени, так и не проронив заветных слов. — Уходи, раз все решил, — выговаривает Мико неожиданно устало. Сделав глубокий вдох, единорог искренне намеревается объяснить ей причины своего бегства и сумбурного возвращения, но… внезапно для самого себя вдруг приближается и порывисто обнимает ту, к которой и прикоснуться раньше не решался. — Уходи, — всхлипывает кицунэ, тщетно пытаясь высвободится. — Ты мне здесь и даром не нужен, ясно? Уходи… Он пресекает оказавшееся до странности хрупким сопротивление, прижимая девушку к себе чуть крепче, и та в конце концов перестает бороться. Затихает в его руках, вздрагивая от беззвучных рыданий. — Ох, Оракул… да куда же я от тебя денусь, — шепчет Керо, касаясь губами взъерошенной темноволосой макушки. Быть тем, кто ведет за собой, всегда трудно. Никто не застрахован от ошибок на этом каменистом пути, и некоторые из принятых решений так кошмарны, что простить их не выйдет, как ни старайся. Зато можно попытаться все исправить. Опустив веки, Керошан невесомо гладит спину своей властной и невозможно ранимой Главы гвардии Света. Если она оступится, кто-то должен помочь ей подняться. Если собьется с пути — отыскать верную дорогу. А потому он всегда будет рядом. — Я просто не мог не вернуться…