самая длинная ночь

 — когда вижу ее, веду себя как полная дура!  — ты и есть дура.  — так ей-то об этом откуда знать! ирма тащит в дом мусор, без спроса разъезжая на отцовской полицейской машине, целует корнелию в уголок губ и звонко-звонко смеется. заплетает светлые волосы в косы, поет колыбельные на норвежском — где только набралась — пахнет, как пахнет дом, непростительно тянет к себе. корнелия давится словами, как сливовой косточкой. они спят на узком матрасе, среди раскиданных по полу мягких игрушек — медведя, подаренного на восемнадцатилетие, двух зайцев, держащихся друг за друга крепкой нитью красного, выжигающего глаза, лягушки и розового клочка шерсти с руками — завтракают ничем иным, как подгоревшими блинчиками с изрядным количеством кленового сиропа, расчесывают друг другу волосы и целуют веки, крашеные в светло-голубой. — нам нужно завести собаку. — словно мне тебя не хватает. у них маленькая ванна с двумя сколами посередине, на подоконнике стоят суккуленты, о которых никто не вспоминает, и свалены в кучу томики мураками (все от одного издания). по утрам они слушают «strawberry fields forever», а вечером неловко покачиваются в объятиях друг друга под «dear heart». — ты любишь меня? — очень. — как сильно? — хватит, чтобы обрушились горы и высохли реки. иногда им кажется, что все, что произошло с ними или с кем-либо другим, в этой вселенной или в альтернативной, что все-все это вело к этой балконной дождливой любви, к ночному мотыльку, летящему на сияние светлых волос, к огню, обжигающему и желанному и еще совсем капельку греющему, что им чернилами были выведены на запястьях имена друг друга, и что ни в одной своей жизни они не были так счастливы.