О любви

Дэвиду совершенно очевидно, что эти отношения между ангелом и демоном нельзя считать просто дружбой. В самом деле, люди же не дураки. Никто в здравом уме не скажет просто так: «Ты мне даже не нравишься!» — если не имеет в виду как раз обратное. И никто не будет убеждать собеседника немедленно придумать хоть что-то, а не то общение закончится раз и навсегда — прекрасная форма шантажа для того, кому ты очень и очень важен. Дэвид уверен, что шесть тысяч лет — это куда больше, чем он может осмыслить, но если бы у него был кто-то, кого он бы знал столько времени, определенно это был бы самый близкий ему человек. И если это не любовь, то что тогда вообще можно называть любовью? Дэвиду ясно и понятно все происходящее практически с первых страниц сценария. Взгляды. Разочарование. Радость от мимолетных встреч. О, Дэвид уверен, что прекрасно сможет это все сыграть. Если Майкл попытается изобразить хоть что-то подобное, то никто не усомнится: Кроули любит Азирафаэля, а Азирафаэль — Кроули. Майкл ничего не играет. Майкл словно живет своим персонажем. Это потом Дэвид узнает, что Майкл — давний фанат этой книги. Майкл знал о любви Азирафаэля к Кроули еще тогда, когда сам Дэвид даже не слышал об этих двоих. И каждый раз, когда Майкл смотрит на него, Дэвид теряет голову. Это же все неправда. Абсолютно. Совершенно. Полностью. Это только взгляд, который должна запечатлеть камера, — и ничего большего. Но даже это больше и больнее, чем Дэвид может себе представить. Слишком уж похоже на правду. Но нельзя же играть любовь, а потом по-настоящему влюбиться? Ответ на этот вопрос Дэвид находит сам. Что уж там, зачем спрашивать у себя то, что и так знаешь? Дэвид не знает, когда он перестает притворяться. Игра уходит куда-то на второй план, ни одна игра не сравнится с настоящим чувством. Все, что было раньше, — ложь. Подделка. Суррогат. Дэвид удивляется: неужели никто на съемочной площадке не видит, как это было ужасно. Дэвид ловит взгляды Майкла, Дэвид ловит его улыбки, Дэвид готов на все, чтобы хоть что-то из этого было настоящим, но, Господи, Майкл слишком хорош, чтобы показать хоть каплю наигранности. Майкл врет так вдохновенно, что Дэвид готов ему верить. И верит, что ему еще остается? Секунды иллюзии — это все, что у него есть. *** Майкл почти сразу понимает, что запутался. Азирафаэль любит Кроули, и Майкл прекрасно это может сыграть. Кроули любит Азирафаэля, и Дэвид совершенно шикарен в своей роли. Только откуда эта щемящая тоска? Почему он провожает Дэвида взглядом, даже в те моменты, когда Дэвид — именно Дэвид? Сумасшествие, не иначе. У Азирафаэля было шесть тысяч лет, а у Майкла нет времени, оно уже уходит, просачивается песком сквозь пальцы. Его уже почти не интересует проект, все, что ему важно, — лишь Дэвид рядом. Все, что Майкл говорит, он давно уже говорит только Дэвиду. Только ему. И иногда Майклу кажется, что тот отвечает. Не потому, что так написано в сценарии, а потому, что это именно то, что он сам хочет сказать. И Майкл отчаянно хочет в это верить.