В рассветной дымке

Ян Исюань крепко зажмурил глаза, когда первые рассветные лучи, окрашивающие небольшую комнату мягким светом, коснулись его лица. Ему пришлось недовольно наклонить голову ниже, чтобы утреннее солнце перестало бить прямо по глазам, ослепляя сквозь опущенные веки. Однако момент был упущен, и заснуть снова у Исюаня не получилось бы даже при сильном желании. Он едва слышно вздохнул и, лениво приоткрыв глаза, уставился на макушку шицзуня, тихо сопящего у него под боком. Исюань с теплом, разливающимся от сердца по меридианам всего тела, вспоминал беспокойную ночь, что отвела ему роль большой и жесткой подушки для своего шицзуня. Лю Цингэ никогда не позволял себе расслабиться, и его мышцы даже во сне были напряжены. Потому Ян Исюань мягко, но, возможно, немного болезненно разминал пальцами его плечи. Слушать тяжелые хрипы и вздохи было невыносимо тяжело, но медленно тело под ним становилось податливее. Когда Лю Цингэ, не просыпаясь, перекатывался со спины на бок, прижимаясь к ученику, Исюань тихо гордился тем, что шицзунь в очередной раз доверил ему свой покой. Ян Исюань просыпался с болью в спине, потому что оставаться на протяжении целой ночи в одной позе, не имея возможности двинуться, чтобы не потревожить возлюбленного, казалось мукой. Лю Цингэ прижимал сжатые кулаки к груди и негромко дышал в смуглую шею. Наверное, тихим Лю Цингэ мог быть только пребывая в мире снов и во время занятий любовью. Смущенным, горячим, зажимающим себе рот кулаком и отводящим взгляд в сторону. Иногда Исюань от восхищения забывал дышать. Как и этим светлым утром. От нежного чувства затрепетало сердце. Ян Исюань, поддавшись далеко не неизвестному порыву, зарылся носом в черные густые волосы на затылке и незаметно, едва касаясь губами, поцеловал участок обнаженной шеи. Чистой, нетронутой — ему строго запретили кусать и целовать кожу в местах, которые невозможно будет скрыть одеждой. Было немного обидно, и колючее чувство ревности и собственнического желания доказать всем, что у недосягаемого бога войны тоже есть дорогой человек, которому многое дозволено, жгло под кожей. Волосы пахли мыльным корнем и солнцем. Таким же ярким, согревающим и свежим, как то, что скользило лучами по стенам комнаты и пыталось поймать в объятия два разнеженных после сна тела. Исюань и не заметил, как сам стал пахнуть своим солнцем. Пока шицзунь спит, ему можно. Почему-то Исюань подумал, что ему можно. Можно аккуратно и легко убрать длинную челку, упавшую на глаза расслабленного в утренней неге шицзуня, и отвести её за ушко. Можно провести пальцами по ярко выраженной скуле и скользнуть ниже по шее, к ключицам, совершенно не скрытым ночными одеждами. Можно вдохнуть утренний запах кожи и почти вжать мягкое тело Лю Цингэ в себя, придерживая за талию. — Что ты делаешь? Исюань крупно вздрогнул, словно его поймали на чем-то непристойном, хотя... подобные вещи ведь совершенно привычны для людей, которые состоят в настолько близких отношениях. — Ничего странного, шицзунь. Просто проявляю свою любовь к вам. Лю Цингэ заметно напрягся. Ему все ещё с огромным трудом давалось доверие кому-либо, даже своему единственному ученику и возлюбленному. Все же на пике Байчжань каждый ученик — естественно, неспособный и поверхностно мыслящий — мечтает о статусе и громком имени, полученном благодаря победе над бессмертным мастером. Но Исюаню он доверил свою спину, позволил обнимать свою талию и касаться своих бёдер. Было странно. Непривычно. Сложно. Боязно (едва ли он мог признаться в этом самому себе), что руки, в плен которых он добровольно сдался, могут крепкой хваткой сжаться вокруг шеи, ломая позвонки. Но Исюань только прижимал к себе, ласкал огрубевшими подушечками пальцев тонкую кожу на груди, гладил поясницу и водил ладонью от щиколотки до бедра. Никогда не пытался проломить грудную клетку. Трогал нежно, иногда настолько, что почти не ощущалось. Но Лю Цингэ хотел ощущать. И не мог выразить это словами. Он сам подавался вперед, ластился, когда чувствовал, что ещё чуть-чуть — и пальцы перестанут скользить по коже, даря тепло и комфорт, к которым он боялся привыкнуть. Лю Цингэ незаметно кивнул, долго смотря в глаза напротив. Взгляд шицзуня был чистым, ясным, словно он проснулся ещё до восхода и ждал, когда сильные руки сожмут в объятиях сильнее. — Могу я?.. Исюань знал, что может, но все равно почему-то спросил. Лю Цингэ нерешительно прикрыл глаза. Учащенное биение сердца стучало по вискам, когда к потрескавшимся губам прижались чужие. Легкое касание. Недолгое. Едва ощутимое. Лю Цингэ спрятал незаметный румянец в основании шеи Исюаня. Долго валяться в смятых простынях — непозволительная роскошь. Лю Цингэ мягко пнул Исюаня пяткой по бедру, молча намекая, что пора вставать и заниматься делами. Адепты сами себя тренировать не будут — им нужны указания, строгая дисциплина и жесткий кнут. А такую ответственность Лю Цингэ мог взвалить только на собственные плечи. — Шицзунь, могу я расчесать ваши волосы? — Исюань неслышно подошёл к нему сзади, взяв словно сотканную из шёлка прядь. Белые одежды, легкие и свободные, для тренировок, развевались ворвавшимся в покои ветром. Оконные ставни были распахнуты. — Можешь, — Цингэ глянул на него снизу-вверх и мягко кивнул. Он перекинул свой тяжелый растрёпанный хвост через плечо, отчего волосы рассыпались спутанным водопадом, доставая почти до пола. Спина идеально ровная, осанка — прямая, а ещё он немного задумчивым взглядом расфокусировано смотрел в небольшое зеркало. Исюань аккуратно разделил прядки и расчесывал их медленно, не торопясь, пропуская темные шелковистые волосы через деревянные зубчики и наслаждаясь их тяжестью в руках. Исюань любил волосы шицзуня. Они всегда были ухоженными и красивыми, блестяще переливались на солнце и уносились ветром. Исюань любил расчесывать их пальцами на рассвете, когда шицзунь ещё доверчиво сопел ему в ключицы. Исюань ловил их, когда никого не было рядом и целовал кончики, которые щекотали подбородок и губы. Исюань помогал мыть их, тщательно пеня мыльный корень и массируя кожу головы; он всегда прикусывал нижнюю губу, чтобы отвлечься от тихих стонов шицзуня, который начинал понемногу приходить в себя после ужасного полёта до границы миров на южных рубежах. Исюань часто накручивал сильные волосы на кулак, заставляя шицзуня громко глотать воздух и откидывать голову назад, когда ученик грубо и резко брал его сзади. Исюань любил утыкаться лицом в макушку Лю Цингэ и засыпать так. Цингэ было неудобно, но он не жаловался, не возмущался. В конце концов, он каждую ночь отдавливал Исюаню руку, на которой спал. Исюань закончил водить расческой по идеально прямым волосам и убрал её в ящик стола. Лю Цингэ отложил серебристую, украшенную узорами из облаков заколку в сторону, вздыхая. Исюань хотел предложить свою помощь, но Лю Цингэ повернулся к нему и, закрыв глаза, поцеловал. Подрагивающими пальцами мягко огладил скулы, хотя собственные пылали зимним рассветом. Исюань поплыл. Нерешительно, но настойчиво опустил руки на талию шицзуня, медленно опуская их ниже, скользя по белым одеждам. И сжал бедра, углубляя поцелуй и наслаждаясь отзывчивостью тела Лю Цингэ. — У нас мало времени. Не медли, — резкое замечание сильно контрастировало со смущением, скользящим в голосе. Лю Цингэ вздохнул, отпихнув от себя ученика рукой в сторону уже заправленной кровати, и скинул легкий халат, оставаясь в одних штанах. Поддерживать зрительный контакт все ещё было сложно, и Лю Цингэ быстро отвёл взгляд. Длинная челка спрятала розовеющие щеки. Он нажал на плечи Исюаня, вынуждая сесть на простыни, и залез на его колени, вновь касаясь губами уголка рта. Исюань заметил, что, по непонятной причине, все поцелуи, которые дарил ему шицзунь, были невинными. Независимо от ситуации и чувств — будь то страсть или нежность — движения губ были робкими, а глаза зажмуренными. Исюань любил собирать эту неловкость по мгновениям, он ценил каждое и перенимал инициативу до того, как решительность шицзуня сгорит, как палочка благовоний. Исюань лёг на кровать, большими пальцами поглаживая поясницу шицзуня и не позволяя себе зайти дальше, ниже, пока Лю Цингэ сам не приступит к более активным действиям. Он не был до конца уверен в том, что шицзунь не оттолкнет его. Такое случалось часто, Исюань с чувством огромного сожаления привык. Кроме того, совсем скоро ещё сонные адепты будут наматывать круги вокруг пика под неустанным контролем горного лорда, поэтому рассчитывать на продолжение было бы опрометчиво. И все же, вполне ожидаемо, Лю Цингэ, лизнув кончиком языка нижнюю губу Исюаня, отстранился. Он, словно прекрасный небожитель, восседал на ученике сверху, но, когда приподнялся, Исюань испытал разочарование. Сильное, царапающее что-то в груди. Но тихое. Он осознавал, что у каждого из них были свои обязанности... — Штаны с себя снять ты не в состоянии? — беззлобно спросил Лю Цингэ, стаскивая нижние одежды и откладывая их в сторону. Исюаню было стыдно признаться, что у него, ещё юного и почти не имеющего опыта в любовных делах, так быстро встал. Сложно представить, чтобы у кого-либо не встал, когда величественный и гордый Лю Цингэ нависнув над ним, растягивал самого себя, насаживаясь на длинные пальцы. Лю Цингэ тихо стонал в шею Ян Исюаня, второй рукой крепко вцепившись в его плечо. Сомнений в том, что останутся лиловые и болезненно-желтые синяки, не было. Впервые за время их отношений Лю Цингэ подготавливал себя к проникновению... самостоятельно. Обычно Исюань не позволял себе пренебречь растяжкой шицзуня, доводя самого себя до грани. Он был вынужден переводить взгляд с упругих ягодиц на напряженные мышцы спины, подрагивающие плечи, пальцы, сжимающие и разжимающие подушку, и алеющую шею, если хвост был откинут в сторону. Растягивать себя лицом к лицу Лю Цингэ позволял редко — почти никогда. Ему становилось неловко от любопытного, но возбужденного взгляда, который скользил по его пунцовым щекам, складке меж бровей, искусанным губам и подрагивающему животу. Поэтому он предпочитал прятать собственное смущение, отворачиваясь. В сложившейся ситуации времени на аккуратную подготовку не было, а Исюань по-другому не умел и не рискнул бы попробовать. Лю Цингэ проталкивал собственные пальцы глубоко, насаживался резко и немного грубо, чувствуя напряжение и терпение ученика бёдрами. — Давай, — Лю Цингэ развёл ноги шире, упираясь одной рукой в спинку кровати, а вторую опуская вниз и старался смотреть на пресс Ян Исюаня, а не между своих ног, где все ужасно влажно блестело. Он приставил крупную головку к анусу, медленно погружая член внутрь и кусая губы едва не до крови. Исюань трепетно поцеловал шицзуня в уголок губ, мазнув после по щеке, и, придерживая ладонью пылающее лицо, резко толкнулся. Сжигающее ожидание уступило место динамичным толчкам. Лю Цингэ удивлённо ахнул, тут же кусая костяшки пальцев и жмурясь. Ян Исюань опустил шицзуня на себя за бёдра, мимолетно поцеловал линию челюсти. Обстановка неимоверно возбуждала. Лю Цингэ раскрылся перед своим учеником во всех вообразимых и невообразимых смыслах с новой стороны, в не испробованной ранее позе и впервые — ранним утром. Исюань, прося шицзуня немного ускориться, мягко погладил его по макушке. Провёл пальцами сквозь волосы и, сжав у корней, резко дернул назад. Так, что Лю Цингэ выгнулся в спине и не сдержал болезненного вздоха. Исюань грубо толкнулся ещё раз, при этом накрывая ладонью сочащийся смазкой член шицзуня. Откинув голову назад, чувствуя боль из-за намотанных на кулак волос, Лю Цингэ глубоко принимал в себя Исюаня. Контролировать дыхание, когда из тебя выбивают воздух, проблематично. Кусать собственное запястье, стараясь не издавать лишних подозрительных звуков, — тоже. Лю Цингэ от новизны ощущений и головокружения долго не продержался. Исюань придерживал шицзуня за талию, стараясь не завалиться вместе с ним, пока Цингэ пытался отдышаться, как после ста кругов бега вокруг пика Байчжань. Начало утренней тренировки оба благополучно пропустили. — Вставай. Сегодня за занятия отвечаешь ты, — чувствуя тянущую боль в пояснице, Лю Цингэ свалился с ученика на постель. Слабый стон заставил Исюаня вспыхнуть, как фитиль, и резво начать собираться. Свои утренние часы он уже отработал.