Когда бабочки правили миром

Говорят, когда-то бабочки правили миром. Еще говорят, что один взмах их хрупкого крыла был способен уничтожить целые миры, или создать новые. Сила их была столь велика, что они умирали, едва успев пожить. И все же, некоторые вещи даже бабочки были бессильны изменить. Одной из этих вещей была любовь. Свою первую любовь он встретил, когда еще не в силах был понять значение этого слова. Припав лбом к изогнутым выбеленным перилам, он смотрел вниз — в зеркальную глубину балетного класса. Дробясь на тысячи отражений, по залу кружилась чудесная бабочка с крыльями алыми, как кровь. Отец отлучился, чтобы отдать распоряжения своим подчиненным и строго-настрого запретил сыну носиться по мраморному полу и залазить на перила. Поначалу ему и правда хотелось побегать по скользкому полу, представляя, что он машина на гоночной трассе, которой непременно нужно вырвать победу у более опытных соперников. Потом мальчику пришла идея покатать свой самолет по покатым перилам, опробовав шасси. Попытавшись воплотить свою идею в жизнь, он заметил ее. Присев на корточки, мальчик с удивлением рассматривал чудесное создание, кружившееся внизу. Чудесное создание было похоже на фей из книги сказок сестры, и он бы никогда не подумал, что захотел бы одну такую фею себе. Но мальчик хотел, и согласен был отдать все свои машинки и даже самодельную рогатку, которую он прятал под кроватью, лишь бы эта бабочка принадлежала ему одному. И вселенная услышала его зов. — Я кому сказал не подходить к перилам! — раздался позади него знакомый голос. От неожиданности мальчик выронил самолет, и тот с грохотом упал вниз. Танец оборвался и бабочка посмотрела вверх, ища обладателя игрушки. Встретившись с ней взглядом, мальчик отпрянул от перил и схватился за руку отца, почти не слыша его ворчания. Уже у входа она догнала их, чтобы отдать машинку, и тогда он увидел, что никакая это не бабочка, а самый обычный человек, более того — девчонка. Гордо забрав машинку, он не удостоил ее благодарностью, лишь сильнее вцепился в отцовскую руку, украдкой поглядывая на новую знакомую. До этого дня он и не подозревал, что люди бывают такими красивыми. Перекинувшись парой слов с его отцом, она взлохматила мальчику волосы и умчалась обратно в балетный зал. Потная толкотня в кабаре начинала его раздражать. Юноша сидел, закинув ногу на стул, и лениво катал по столу стакан с недопитым скотчем. Где бы он ни пытался скрыться от скуки, та находила его в прокуренных пабах, за карточным столом и в объятиях хорошеньких актрис. С каждым днем старенькое радио в гостиной откашливало новости о мобилизации, обороноспособности и гражданском долге каждого мужчины пожертвовать своей жизнью, если потребуется. Помешивая кофе, его отец прятался за газетой и говорил, что не потерпит, чтобы государство отняло у него еще одного сына, а тот лишь лениво огрызался, дожевывая сухой тост с маслом. Вставая из-за стола, он наспех вытирал пальцы о рубашку и убегал, ссылаясь на учебу в летном училище и неотложные дела, а на самом деле просто убегал от скуки. Очередное выступление тонуло в дыму дешевых сигар. Всюду сновали хорошенькие официантки, подливая посетителям кофе и ликер, а задорная музыка не давала заснуть даже самым беспробудным пьянчугам. Красивее официанток были только девицы, смеявшиеся над шутками своих спутников. В последних можно было без проблем узнать бутлегеров, а то и гангстеров, но попадались и обычные офисные клерки, сбегавшие сюда подальше от отчетов, злых начальников, неблагодарных детей и сварливых жен. Лениво барабаня пальцами по столу, юноша рассматривал их из-под опущенных ресниц, пока чужие жизни не показались ему такими же скучными, как его собственная. Ее он узнал сразу. Возможно, потому что она была в красном. Возможно, потому что ему было скучно. Достигнув своего рассвета, ее красота неумолимо начинала увядать, но танец ее был столь же завораживающим, как и тот, первый. Она была похожа на богиню, спустившуюся в мир смертных, чтобы нести любовь и красоту. И ей поклонялись как богине, молясь, чтобы она обратила на них свой взор. И как богиню, ее пытались купить: цветами, подарками или деньгами, втайне надеясь, что именно эта богиня окажется продажнейшей из шлюх. Когда номер подошел к концу, она соскользнула со сцены и устроилась за одним из столиков, а один из мужчин по-хозяйски обнял ее за оголенные плечи и что-то зашептал на ухо. Она улыбнулась, покачала головой и попыталась встать, но тяжелая рука держала все так же крепко. — Какие-то проблемы? — спросил мужчина, поймав его любопытный взгляд. Она попыталась схватить мужчину за рукав, но отпустила когда тот занес руку. Одним залпом юноша допил содержимое стакана и поднялся на ноги. — Моя проблема — это ты, — сказал он и покачнулся, едва не налетев на стол. Мужчина переглянулся со своими спутниками и тоже поднялся на ноги. Золотом вспыхнул кастет, зажатый в крепких пальцах, но юноше уже было все равно. Сердце бешено ухало в груди, заглушая все остальные звуки. С каким-то веселым отчаянием юноша сжал руки в кулаки, приготовившись дать бой скуке. Свара вышла знатной, не обошлось и без выбитого зуба, но кому они вообще нужны эти зубы, когда на кону такой приз? В конце концов парень крепко усвоил две вещи. Первая: победить в одиночку нескольких противников можно только в фильмах. Второе: вышибалы в кабаре получают свое жалование не зря. Сидя у чёрного входа, он трогал языком шатавшийся зуб, раздумывая, выпадет тот или нет. Скрипнула дверь, и кто-то сел рядом. — На-ка приложи. Она протянула ему бутылку с виски и, не дожидаясь ответа, закурила. Он взял бутылку и послушно приложил ее к губе, чувствуя на языке соленый привкус крови. — Ну, как я их? — сказал он, самодовольно усмехнувшись и тут же скорчившись от боли, прокатившейся от губ до разбитых костяшек. — Как? Как идиот, — фыркнула она, смахнув пепел с атласного платья. — Эй, ты чего? — Один поцелуй, разве тебе жалко? — Протрезвей, мальчишка. — Ты бы иначе сказала, если бы у меня деньги были. — Мужчины… пока такие как вы правят миром, неудивительно, что он катится в ад. Вывернувшись из его объятий, она поднялась и затушила сигарету. — Ну, и проваливай, найду себе другую! — крикнул он вслед закрывшейся двери. На дне бутылки плескалось еще немного виски. Открутив крышку, парень залпом допил ее содержимое и швырнул ее в мусорные баки. Где-то взвыли сирены. Война началась. Сирена взвыла над самым ухом. Он поморщился и попытался перевернуться на другой бок, но тело пронзила острая боль, заставившая его подавиться собственным криком. От белизны больничных покоев закружилась голова. Он снова повалился на подушки. Рядом на тумбочке лежала форма, на которую кто-то аккуратно сложил серебряный кругляш медали. Потянувшись к стакану воды, он уронил медаль на пол, и не подумав ее поднимать. Правая нога чесалась, словно ее окунули в море крапивы. Попытавшись до нее дотянуться, он чертыхнулся — вместо ноги осталась лишь забинтованная культя. Это было какой-то ошибкой. Это не могло быть его тело, только не так. Он был пилотом, одним из лучших, не для того, чтобы сгнить в одном из госпиталей неизвестно где. Перед глазами все стало расплываться. Подумав, что теряет зрение, он выругался и попытался нашарить пистолет, когда кто-то схватил его за руку. Лицо перед глазами расплывалось, но стоило моргнуть, и он увидел ее — так неожиданно четко, что от этого захватило дух. — Тише, тише, — сказала медсестра, помогая ему лечь. Он узнал ее, хотя она была не в красном. Без косметики ее лицо лишилось волнительной яркости, но осталось что-то другое, хотя что именно это было, он понять еще не мог. — Лучше сдохнуть, чем так… — сказал он торопливо смахивая слезы. Скрипнули пружины, и она села рядом, внимательно вглядываясь в его лицо. От ее пристального взгляда ему стало не по себе, и от отвел глаза, рассматривая серийный номер на тумбочке. Сразу вспомнилась их последняя встреча и то, как он себя повел. В горле сперло, и кое-как откашлявшись, он сказал: — Прости, за этот случай и вообще за все. — Знаешь, почему я ушла из балета? — спросила она. — В тот день я вернулась в зал и продолжила занятие. Премьера должна была быть совсем скоро, и мне прочили стать новой звездой. Но я не стала, потому что наступила на крыло игрушечного самолета, упала и повредила ногу. — Прости, я не… — Замолчи и слушай. Знал бы ты, как я на тебя злилась, из-за какого-то мальчишки лишиться всего. Ты даже не представляешь, где мне приходилось работать. Я ненавидела все, на что смотрела, и однажды на моем пути снова появился ты — зачастил в то кабаре, и даже не узнавал меня. Те парни… я попросила их с тобой разобраться, но потом поняла, что не могу. Не могу так поступить с тем мальчиком, который так на меня смотрел. В отличии от остальных он-то ничего не хотел взамен. И все же он вырос, и я выросла. Давай сделаем так, чтобы тот мальчик уронил самолет не напрасно, хорошо? Миллионы возражений теснились в его голове. Пытаясь заглушить их, он произнес: — Хорошо. В палатке было не протолкнуться. Приехал даже один из столичных докторов, лечивший самого императора. Вокруг керосиновых ламп плясали мотыльки, напоминая пыльных бабочек. Кто-то из солдатни раздобыл старенький патефон и несколько пластинок, а кто-то украдкой делал ставки. Но вот появился тот, ради кого все и затевалось. Сначала притихли передние ряды, а потом при помощи локтей и шиканий умолкли и задние. При виде его врачи зашушукались друг с другом, но пациент лишь беззаботно улыбнулся и шутливо отдал честь одной из медсестер. Казалось, что протез, торчавший из штанины, совсем не был ему помехой. Один из докторов откашлялся и, сдвинув очки, произнес: — Так это вы хотите летать на самолете? — Так точно, я. Он и правда хотел и прошел все проверки с неизменной улыбкой, словно все это лишь было пустяком. И все поражались этой лёгкости, не ведая, что за этим стояли часы тренировок, кровоточащая культя и взмокшая от пота рубашка, трясущие от морфия руки и желание все бросить, неотступно преследовавшее его с самого начала пути. Но этого не видел никто, кроме одной. Когда испытания подошли к концу, какой-то смельчак включил патефон. Медсестры зашушукались, предвкушая, которую из них пригласит на танец новоиспечённый герой. Он и правда пригласил одну из них. — Я разучилась танцевать, — сказала она, подавая руку. — А я ходить, но, думаю, мы друг друга стоим. Она положила руку ему на плечо и едва улыбнулась. — Не можем ходить, будем танцевать, так? Если схватить бабочку за крылья, то та больше не сможет взлететь. Но иногда бабочка прилетает сама, и каждый взмах ее крыла меняет мир.

***

Свою первую любовь она встретила, когда еще не в силах была понять значение этого слова. Припав лбом к изогнутым выбеленным перилам, она смотрела вниз — в зеркальную глубину балетного класса. Дробясь на тысячи отражений, по залу кружилась чудесная бабочка с крыльями алыми, как кровь. Мать отлучилась, чтобы отдать распоряжения своим подчиненным и строго-настрого запретила дочери носиться по мраморному полу и залазить на перила. Поначалу ей и правда хотелось побегать по скользкому полу, представляя, что она машина на гоночной трассе, которой непременно нужно вырвать победу у более опытных соперниц. Потом девочке пришла идея покатать свой самолет по покатым перилам, чтобы опробовать шасси. Попытавшись воплотить свою идею в жизнь, она заметила его. Присев на корточки, девочка с удивлением рассматривала чудесное создание, кружившееся внизу. Чудесное создание было похоже на фей из книги сказок брата, и она бы никогда не подумала, что захотела бы одну такую фею себе. Но девочка хотела, и согласна была отдать все свои машинки и даже самодельную рогатку, которую она прятала под кроватью, лишь бы эта бабочка принадлежала ей одной. И вселенная услышала ее зов. — Я кому сказала не подходить к перилам! — раздался позади ее знакомый голос. От неожиданности девочка выронила самолет, и тот с грохотом упал вниз. Танец оборвался и бабочка посмотрела вверх, ища обладателя игрушки. Встретившись с ней взглядом, девочка отпрянула от перил и схватилась за руку матери, почти не слыша ее ворчания. Уже у входа он догнал их, чтобы отдать самолетик, и тогда она увидела, что никакая это не бабочка, а самый обычный человек, более того — мальчишка. Гордо забрав машинку, она не удостоила его благодарностью, лишь сильнее вцепилась в руку матери, украдкой поглядывая на нового знакомого. До этого дня она и не подозревала, что люди бывают такими красивыми. Перебросившись парой слов с ее матерью, танцор взлохматил девочке волосы и умчался обратно в балетный зал. Потная толкотня в кабаре начинала ее раздражать. Девушка сидела, закинув ногу на стул, и лениво катала по столу стакан с недопитым скотчем. Где бы она ни пыталась скрыться от скуки, та находила ее в прокуренных пабах, за карточным столом и в объятиях хорошеньких актеров. С каждым днем старенькое радио в гостиной откашливало новости о мобилизации, обороноспособности и гражданском долге каждой женщины пожертвовать своей жизнью, если потребуется. Помешивая кофе, ее мать пряталась за газетой и говорила, что не потерпит, чтобы государство отняло у нее еще одну дочь, а та лишь лениво огрызалась, дожевывая сухой тост с маслом. Вставая из-за стола, она наспех вытирала пальцы о рубашку и убегала, ссылаясь на учебу в летном училище и неотложные дела, а на самом деле просто убегала от скуки. Очередное выступление тонуло в дыму дешевых сигар. Всюду сновали хорошенькие официанты, подливая посетителям кофе и ликер, а задорная музыка не давала заснуть даже самым беспробудным алкоголичкам. Красивее официантов были только юнцы, смеявшиеся над шутками своих спутниц. В последних можно было без проблем узнать бутлегерш, а то и гангстерш, но попадались и обычные офисные работницы, сбегавшие сюда подальше от отчетов, злых начальниц, неблагодарных детей и сварливых мужей. Лениво барабаня пальцами по столу, девушка рассматривала их из-под опущенных ресниц, пока чужие жизни не показались ей такими же скучными, как ее собственная. Его она узнала сразу. Возможно, потому что он был в красном. Возможно, потому что ей было скучно. Достигнув своего рассвета, его красота неумолимо начинала увядать, но танец был столь же завораживающим, как и тот, первый. Он был похожа на бога, спустившегося в мир смертных, чтобы нести любовь и красоту. И ему поклонялись как богу, молясь, чтобы он обратил на них свой взор. И как бога, его пытались купить: цветами, подарками или деньгами, втайне надеясь, что именно это божество окажется продажнейшим из шлюх. Когда номер подошел к концу, он соскользнул со сцены и устроился за одним из столиков, а одна из женщин по-хозяйски обняла его за оголенные плечи и что-то зашептала на ухо. Он улыбнулся, покачал головой и попытался встать, но тяжелая рука держала все так же крепко. — Какие-то проблемы? — спросила женщина, поймав ее любопытный взгляд. Он попытался схватить женщину за рукав, но отпустил, стоило той занести руку. Одним залпом девушка допила содержимое стакана и поднялась на ноги. — Моя проблема — это ты, — сказала она и покачнулась, едва не налетев на стол. Женщина переглянулась со своими спутницами и тоже поднялась на ноги. Золотом вспыхнул кастет, зажатый в крепких пальцах, но девушке уже было все равно. Сердце бешено ухало в груди, заглушая все остальные звуки. С каким-то веселым отчаянием девушка сжала руки в кулаки, приготовившись дать бой скуке. Свара вышла знатной, не обошлось и без выбитого зуба, но кому они вообще нужны эти зубы, когда на кону такой приз? В конце концов девушка крепко усвоила две вещи. Первая: победить в одиночку нескольких противниц можно только в фильмах. Второе: вышибалы в кабаре получают свое жалование не зря. Сидя у чёрного входа, она трогала языком шатавшийся зуб, раздумывая, выпадет тот или нет. Скрипнула дверь, и кто-то сел рядом. — На-ка приложи. Он протянул ей бутылку с виски и, не дожидаясь ответа, закурил. Она взяла бутылку и послушно приложила ее к губе, чувствуя на языке соленый привкус крови. — Ну, как я их? — сказала она, самодовольно усмехнувшись и тут же скорчившись от боли, прокатившейся от губ до разбитых костяшек. — Как? Как идиотка, — фыркнул он, смахнув пепел с атласного платья. — Эй, ты чего? — Один поцелуй, разве тебе жалко? — Протрезвей. — Ты был бы сговорчивее, если бы я тебе заплатила. — Женщины… пока такие как вы правят миром, неудивительно, что он катится в ад. Вывернувшись из ее объятий, он поднялся и раздавил сигарету ногой. — Ну, и проваливай, найду себе другого! — крикнула она вслед закрывшейся двери. На дне бутылки плескалось еще немного виски. Открутив крышку, она швырнула ее в мусорные баки и залпом допила. Где-то взвыли сирены. Война началась. Сирена взвыла над самым ухом. Она поморщилась и попыталась перевернуться на другой бок, но тело пронзила острая боль, заставившая ее подавиться собственным криком. От белизны больничных покоев закружилась голова. Она снова повалилась на подушки. Рядом на тумбочке лежала форма, на которую кто-то аккуратно сложил серебряный кругляш медали. Потянувшись к стакану воды, она уронила медаль на пол, и не подумав ее поднимать. Правая нога чесалась, словно ее окунули в море крапивы. Попытавшись до нее дотянуться, она чертыхнулась — вместо ноги осталась лишь забинтованная культя. Это было какой-то ошибкой. Это не могло быть ее тело, только не так. Она была пилотом, одной из лучших, не для того, чтобы сгнить в одном из госпиталей неизвестно где. Перед глазами все стало расплываться. Подумав, что теряет зрение, она выругалась и попыталась нашарить пистолет, когда кто-то схватил ее за руку. Лицо перед глазами расплывалось, но стоило моргнуть, и она увидела его — так неожиданно четко, что от этого захватило дух. — Тише, тише, — сказал медбрат, помогая ей лечь. Она узнала его, хотя он был не в красном. Без косметики его лицо лишилось волнительной яркости, но осталось что-то другое, хотя что именно это было, она понять еще не могла. — Лучше сдохнуть, чем так… — сказала она торопливо смахивая слезы. Скрипнули пружины, и он сел рядом, внимательно вглядываясь в ее лицо. От его пристального взгляда девушке стало не по себе, и она отвела глаза, рассматривая серийный номер на тумбочке. Сразу вспомнилась их последняя встреча и то, как она себя повела. В горле сперло, и кое-как откашлявшись, она сказала: — Прости, за этот случай и вообще за все. — Знаешь, почему я ушел из балета? — спросил он. — В тот день я вернулся в зал и продолжил занятие. Премьера должна была быть совсем скоро, и мне прочили стать новой звездой. Но я не стал, потому что наступил на крыло игрушечного самолета, упал и повредил ногу. — Прости, я не… — Замолчи и слушай. Знала бы ты, как я на тебя злился, из-за какой-то девочки лишиться всего, к чему шел годы. Ты даже не представляешь, где мне приходилось работать. Я ненавидел все, на что смотрел, и однажды на моем пути снова появилась ты — зачастила в то кабаре, и даже не узнавала меня. Те женщины… я попросил их с тобой разобраться, но потом понял, что не могу. Не могу так поступить с той девочкой, которая так на меня смотрела. В отличии от остальных она-то ничего не хотела взамен. И все же она выросла, вырос и я. Давай сделаем так, чтобы та девочка уронила самолет не напрасно, хорошо? Миллионы возражений теснились в ее голове. Пытаясь заглушить их, она произнесла: — Хорошо. В палатке было не протолкнуться, приехала даже одна из столичных докторш, лечившая саму императрицу. Вокруг керосиновых ламп плясали мотыльки, напоминая пыльных бабочек. Солдатня раздобыла старенький патефон и несколько пластинок, а кто-то украдкой делал ставки. Но вот появилась та, ради кого все и затевалось. Сначала притихли передние ряды, а потом при помощи локтей и шиканий умолкли и задние. При виде ее врачихи зашушукались друг с другом, но пациентка лишь беззаботно улыбнулась и шутливо отдала честь одному из медбратьев. Казалось, что протез, торчавший из штанины, совсем не был ей помехой. Одна из докторш откашлялась и, сдвинув очки, произнесла: — Так это вы хотите летать на самолете? Она и правда хотела, и прошла все проверки с неизменной улыбкой, словно все это лишь было пустяком. И все поражались этой лёгкости, не ведая, что за этим стояли часы тренировок, кровоточащая культя и взмокшая от пота рубашка, трясущие от морфия руки и желание все бросить, неотступно преследовавшее ее, с самого начала пути. Но этого не видел никто, кроме одного. Когда испытания подошли к концу, какой-то смельчак включил патефон. Медбратья зашушукались, предвкушая, которого из них пригласит на танец новоиспечённая героиня. Она и правда пригласила одного из них. — Я разучился танцевать, — сказал он, подавая руку. — А я ходить, так что, думаю из нас выйдет отличная пара. Вторую руку он положил ей на плечо и едва улыбнулся, вспомнив, с чего все началось. — Не можем ходить, будем танцевать, так? Если схватить бабочку за крылья, то та больше не сможет взлететь. Но иногда бабочка прилетает сама, и каждый взмах ее крыла меняет мир.