Изнанка

Прозвища альтаирских обитателей Дома: Змей - Зехир Заганос Шапка - Ибрагим Тигр - Балабан Улем - Беязид Дракон - Кир Пират - Абрига Рыжая - Лилидирк Лорд - Гралат Снежная королева - Гертруда Птица - Маргит Дом На нейтральной территории между двумя мирами — зубцов и пустырей — стоит Дом. (Мариам Петросян – «Дом, в котором») Дом стоял на окраине. Я никогда не бывал в подобных кварталах, когда приезжал в Альтун с родителями. По сравнению с блеском витрин торговых центров и зеленью парков здесь всё было хмурым и серым. Здание из серовато-бурых камней напоминало огромное чудовище, настороженно глядящее на мир подслеповатыми глазами-окнами. Юрист, который вел дела моего отца, говорил, что я здесь ненадолго. Всего лишь до того, как вернется дедушка. Легко ему говорить – «ненадолго»! Это не он лишился родителей в аварии и оказался прикован к инвалидной коляске. Мне исполнилось пятнадцать, а я уже остался один, у меня нет сил бороться… со мной постоянно чужие люди, и я вижу, что вовсе им не нужен. Дедушка далеко, в дипломатической поездке. Когда он сможет вернуться домой и забрать меня к себе? Когда еще папа с мамой были живы, я слышал, они часто говорили о том, как важна и трудна миссия в Чинилли, и вздыхали, что дедушка не щадит себя. В его почтенном возрасте отправиться в далекую дорогу, в незнакомую, до недавних пор почти закрытую страну, с жарким климатом и своеобразными обычаями… И теперь мне так больно, что он далеко как раз тогда, когда мне отчаянно нужно увидеть кого-то родного! Мустафа-эфенди говорил: в закрытом колледже я смогу продолжать учиться, и там есть реабилитационная программа. Да только при взгляде на Дом у меня закралась мысль, что меня просто хотят сбыть с рук. Узкие извилистые коридоры, серые стены. Ослепительная белизна мебели в кабинете директора. На стене – огромный коллаж с фотографиями выпускников прежних лет. Все формальности улаживал Мустафа-эфенди, а я молчал и разглядывал коллаж, погружаясь в бездну мрачных мыслей. Поднял голову, лишь когда услышал: - Махмуд, тебе выделят место в третьей спальне. Там просторнее. Ребята там классом старше, но ты привыкнешь. У подростков один год разницы мало на что влияет. Я очень в этом сомневался. В школе, в которую я ходил прежде, парни и девушки из выпускных классов смотрели на младших свысока. Вели свои разговоры, хвастались друг перед другом, на какие курсы ходят и куда собираются поступать, обсуждали марки дорогих телефонов и брендовую одежду. А некоторые даже курили тайком, в укромном уголке за оранжереей. Если старшие таковы и тут, вряд ли мне будет легко найти общий язык с новыми соседями. Смотрительница в сером, худая женщина, которой на вид могло быть и тридцать, и все шестьдесят, катила мою коляску по коридору. В дальней части Дома, которую явно не показывают посетителям, стены были расписаны рисунками и испещрены надписями. Я успел прочитать некоторые из них. «Am Ende der Wahrheit, am Ende der Liebe…» (1) «Опасайся полуночников!» Над красиво нарисованным весенним пейзажем угадывалась полустертая строка: «Огонь не способен всё выжечь дотла – как ветер весенний повеет, так вновь возродится трава» (2). И тут же – приклеенный листок с объявлением: «Травяной чай. Обращаться к Птице, общежитие девушек, пятая комната». И вот дверь открылась. Женщина остановилась у входа в комнату, повернулась и ушла, исчезая где-то в дали коридора. Я несмело оглянулся. У одной из стен стоял огромный шкаф, старый, с потрескавшимися стеклами в дверцах, которые выглядели слишком хрупкими, чтобы удержать громадные стопки всякого хлама, так и грозящиеся вырваться наружу. Напротив тянулся ряд кроватей, причем некоторые были подвинуты одна к другой. Двое парней сидели, играя в шахматы, еще один слушал музыку, кивая в такт мелодии. Парень в смешной шапке помог мне подъехать ближе. Было странно, что, когда я поздоровался, никто мне не ответил, даже не поднял взгляда и не отвлекся от своих дел. Там, где я учился прежде, новичков встречали если не доброжелательно, то хотя бы с любопытством. Здесь же казалось, будто меня не видят и не слышат. - Слушай, Шапка, у нас свободное место только рядом со Змеем? Мой добровольный помощник обернулся на голос: - Ага. Ну, можно еще койку у окна освободить. - Да ну! Скажешь тоже. Кто тот бардак разгребать будет? Перед приездом комиссии не разгребли, а сейчас возьмемся, - один из игравших в шахматы, красновато-рыжий парень в алой футболке с золотым снитчем, пожал плечами. - Тигр, ну ты бы всё-таки хоть какие-то рисунки оттуда забрал. Одни твои ватманы там лежат, - лениво сказал парень с крашеными в фиолетовый цвет волосами. Свободное место было как раз рядом с ним. Я так и понял, что это был тот самый Змей. Почему здесь все называют друг друга по прозвищам? Я неловко перебрался на кровать. Шапка сел рядом со мной и спросил: - А твои вещи где? - Мустафа-эфенди сказал, что чемодан привезут из больницы. Наверное, скоро должны передать… не знаю. Я мало что помню после того, как меня привезли в больницу. Сказывалась ли это боль потери или просто действие лекарств, но мне казалось, что всё происходит, как в тумане, всё будто не со мной. Как будто я просто смотрю фильм и почему-то не могу остановить, выключить или переключить на что-то другое. Большую часть времени, свободного от процедур, я или спал, или лежал, глядя в потолок и вспоминая, как счастливы мы были раньше, все вместе – папа, мама, я, дедушка. Как я помогал маме готовить, как папа сидел за маленьким столом в углу гостиной и что-то сосредоточенно печатал. Я вспоминал каждую мелочь в нашей квартире… словом, жил прошлым, даже не думая о том, что будет дальше, кто будет обо мне заботиться, что мне будет нужно. - А, ну да, - понимающе кивнул Шапка. – Многие вот так сюда приезжают, как потерянные. Ты держись. Мы место в шкафу для вещей освободим, и вот еще тумбочка есть. Там какие-то тетради и диски остались, захочешь – себе заберешь, нет – выбросишь. - Э… кто-то отсюда уехал? – спросил я просто так, лишь бы что-нибудь сказать. - Ну типа того, - отозвался Тигр. – Да не бойся ты. Что так смотришь? Вообразил, мы как в дурацких киношках, будем сравнивать тебя с твоим предшественником? Фигня. Орм был совсем отбитый на голову, мы по нему не скучаем. - Балабан, полегче, - мягко остановил его парень, с которым он играл в шахматы. – Видишь же, человеку не по себе. - Ай, Улем, братишка, забей. Они братья? Или это просто обращение?.. Парни вовсе не походили на родственников. У Улема были тонкие черты лица, черные волосы и ярко-синие глаза. - В общем, новенький… - продолжил Тигр-Балабан. - Меня зовут Махмуд, - представился я. - Пока тебя не назовет крестный или крестная, ты новенький, - объяснил мне Тигр, как несмышленышу. – Смотри, не прогадай с выбором того, кто тебе даст имя. Это еще, если бы ты рос здесь с младшей группы, можно было бы что-то изменить, а коль взрослый – какое погоняло дадут, с тем и проживешь до выпускного. - Я не собираюсь оставаться здесь до выпускного! – вспылил я. – Мой дедушка закончит дела за границей, приедет и заберет меня. Зачем мне привыкать к этим порядкам? - Разве ты не понимаешь? – холодно спросил Змей. – Затем, чтобы спокойно провести то время, которое тебе суждено учиться здесь. Знаешь, все поначалу говорят: мы здесь ненадолго, нас отсюда заберут… но ничего не меняется, и приходится привыкать. - У меня хорошая семья! – упрямо возразил я. Змей только головой покачал: - До несчастного случая все хорошие. А жить с человеком, которому больно и трудно – не каждый выдержит. Больным нужно много внимания. У них портится характер. Кто захочет поступиться привычным образом жизни на годы? Я ничего не ответил. Отвернулся от него и лег, закрыв глаза. Больше всего мне хотелось верить, что сейчас мне снится дурной сон, и вскоре я проснусь, подальше от этого странного Дома с его непонятным укладом и привычками. В первую ночь на новом месте я почти не спал. Дома у меня была своя спальня, я привык к тишине и одиночеству. Да, прежде я ездил на экскурсии с классом, и мы ночевали в гостиницах или общежитиях по несколько человек в одной комнате… но то другое. Тогда после отбоя все спали. Здесь же никто и не думал засыпать. Горел ночник, Улем в своем углу что-то писал в блокноте и шуршал страницами. Тигр дразнил Шапку, а тот неразборчиво бормотал и просил отстать. Змей слушал музыку, и, когда он переключал мелодии, кнопки старого плеера громко щелкали. За стенами слышался шум – кажется, там играли в карты, отчаянно ссорясь. Только под утро я будто провалился в темноту. Но на отдых это было мало похоже. Когда прозвенел звонок к подъему, я чувствовал себя, как выжатый лимон. Шевелился еле-еле. Самому, в непривычной обстановке, мне трудно было подняться, переодеться, забраться в коляску и выехать из комнаты. Тигр уже давно умчался на своей коляске, а я только-только выползал, и как раз в этот момент понял, что вчера забыл спросить у смотрительницы, где здесь можно умыться. По коридору катили еще несколько колясочников, я пытался позвать кого-нибудь из них, но на меня не обращали внимания, будто меня и не существовало. Наконец с кровати поднялся Змей и помог мне выехать. Равнодушно сказал: - С Бандерлогами даже не пытайся поладить. То, что они из Балтрейна – полбеды, таких тут половина. А что они просто ненормальные… ну, беда, но с этим ничего не поделаешь. Все удобства – в конце коридора, классы – на первом этаже, свой найдешь, я думаю. Столовая там же, на первом, большую дверь с нарисованными фруктами сразу увидишь. - Спасибо, - я через силу улыбнулся. – А ты идешь? - Я классный час всегда просыпаю и тебе советую. Ничего интересного там не говорят. Ничего интересного на классных часах не было и в моей прежней школе, но мне ни разу не приходило в голову прогулять. Но Змей говорил о том, чтобы проспать уроки, совершенно спокойно. Ах, да, здесь ведь у одних родителей нет, других родители бросили, поэтому нечего бояться, что учителя кому-то пожалуются. Но как же не учиться? Впрочем, у меня всё валилось из рук. Я не мог смириться с тем, что я один из здешних обитателей, что моих отца и мамы уже нет… Передо мной мелькали незнакомые лица, фигуры в одежде самых безумных расцветок, у умывальников стояли очереди, парни спорили, громко смеялись, менялись какими-то наклейками и фишками, долговязый светловолосый старшеклассник с птицей на плече стоял у окна и курил, совершенно не опасаясь старших. Мне хотелось очнуться от этого кошмара. Казалось нереальным то, я лишился всего, а люди продолжают смеяться, болтать, курить. Я не знал, как выживать – и, главное, зачем. …В первые дни в Доме я пытался учиться так, как привык. Но здесь, похоже, слишком увлекаться занятиями было не принято. На уроки народ сползался неохотно – одни болели, другим просто было лень. И почти все не высыпались, ведь в большинстве комнат разговоры и шум не стихали до полуночи. Алгебру, геометрию и физику вел старик по прозвищу Царь, и правда, похожий на царя из какого-то исторического фильма. Замечу кстати – прозвища в Доме отличались своеобразной точностью. Царю было всё равно, кто слушает его, кто нет. Он монотонно бубнил о теоремах и формулах, давал задания и контрольные, а успели ученики понять хоть что-то, или нет, его не интересовало. Преподавателя истории, господина Айзенштейна, так Историком и звали. Вот он рассказывал интересно. Даже самые заядлые болтуны умолкали, когда он тихим, хорошо поставленным голосом объявлял тему очередного урока. Я удивился, обнаружив в расписании много «окон». Одни говорили, что учителя болеют, другие – что «нас некому учить, ну, а разве нормальный человек пойдет на работу в эту богадельню?». Нам предписывалось заниматься самообразованием, но смотрителей и смотрительниц общежития игнорировали почти все. Как будто в Доме существовало два свода правил – утвержденный министерством образования и директором, действующий исключительно на бумаге, и свод неписанных понятий самого Дома. На уроках я познакомился с одногодками из других групп. Дракон и Пират обитали в шестой комнате, кладовке, кое-как переделанной под спальню. «Ничего, - говорил Дракон, - зато без посторонних, на отшибе, делай себе, что хочешь». Я насторожился. Не меня ли он имел в виду, говоря о «посторонних»? За неделю у меня так и не появилось прозвища, видимо, потому, что я держался в стороне от всех и ничем себя не проявил. Ко мне вечно обращались «эй, новенький», как будто не звать никого по имени было одним из главных правил Дома. Но Дракон продолжал болтать: «Главное, что далеко от Бандерлогов. Они совсем бешеные». Почему его так называют, я понял. Его руки украшали татуировки с огромными черными драконами. Пират был рыжий и смуглый – довольно странное сочетание – и носил в ушах сережки. Позже я узнал, что прозвище ему дали не только за экзотическую внешность, но и потому, что его родители занимались чем-то незаконным. Он ничем не болел, просто родители хотели спрятать его в безопасном месте, вот и определили сюда, и даже выбили ему какое-то пособие. Я занимал место рядом с Драконом. Пират сидел впереди с маленькой тощей девчонкой. Нас в классе было человек десять, и на уроках занимались мы в основном тем, что перешептывались, рисовали в тетрадях или просто спали, ожидая звонка, чтобы выбраться в коридор или курилку. Я не курил, а спать сидя не привык. Когда меня угораздило в этом признаться, Дракон поднял меня на смех: - Прикалываешься? Тут тебе не Наружность. Большинство днем спит, а самое интересное происходит ночью. - Наружность? – в недоумении переспросил я. - Ну да. Обычный город, обычная жизнь, - хмыкнул Дракон. – Эх, новичок, всему тебя учить надо. - Не знаю, надо ли, - нахмурился я. – Может, меня отсюда заберут. Просто дедушка сейчас далеко. Пират скривился. - А мои предки не так уж далеко, но толку-то? А посмотри на этого индивидуума, - он указал на Дракона. - Оказался здесь за асоциальное поведение. Подумаешь, надерзил какому-то богатенькому типчику. Сказал правду в глаза. Папаша побоялся олигархов. - Угу, он всегда уважал толстые кошельки, - кивнул Дракон. - Так что… в Наружности нихрена не проще. А тут хоть интересно. Пока что ничего особенно интересного я не заметил. В комнате, где поселили меня, изо дня в день происходило одно и то же. Шапка и Улем играли в шахматы, Тигр рисовал, напевая какие-то похабные песни, а Змей слушал музыку со все тем же отрешенным видом. Впрочем, прозвище мне дал именно Змей. Это случилось в начале второй моей недели в Доме. Пытаясь отвлечься от скуки, безысходности и тоски по всему, что потерял, я начал писать стихи. Листок заметил Змей, пробежал взглядом и равнодушно, буднично сказал: - Угум, понятно, Поэтом будешь. Я так и не понял, понравились ему мои стихи или нет. Тигр тогда громко воскликнул: - Запомните этот потрясающий момент! Змей стал крестным. За это следует выпить. Улем потянулся. - Я к вечеру выберусь за пивом. Только ты отвлеки Клювастую. Я поерзал на своей кровати и возразил: - Нет, вы не подумайте только, что я собираюсь кому-то рассказывать… но пить спиртное нельзя, тем более нам, если мы не совсем здоровы! И обманывать смотрителей тоже не по правилам. И… разве где-то продадут пиво школьнику? - Места надо знать! – засмеялся Тигр. – И пиво продадут, и порнуху. Так что, Поэт, если хочешь смолоть очередную правильную чушь, лучше вовсе не открывай рот. Должность праведника уже застолбил мой младший братец, ему можно. А ты просвещайся лучше. Ко мне через всю комнату полетел толстый журнал. Попал он, впрочем, в Змея, а тот уже передал блестящие глянцевые картинки мне и всё тем же холодно-равнодушным тоном сказал: - Ты не отмахивайся, Поэт. Это естественно, а всё, что естественно – не безобразно. Именно Змей бесил меня больше всего. Вот этой отстраненностью. Тоном этим – как будто он не здесь и не с нами. Постоянными напоминаниями о том, что мир не ограничивается правилами и привычными понятиями о хорошем и дурном. Тигр мог раздражать временами, но он был прост и предсказуем. Я уже успел понять: кроме рисования и простых удовольствий вроде еды, питья и порножурналов, ему мало что интересно. Но, кажется, брата он очень любил, хоть и подшучивал: «а это моя совесть, на внешнем носителе, да». Улем пытался его уговорить, осаживал его, когда он в ссоре с кем-нибудь заходил слишком далеко, и всегда давал списывать домашку, хоть всё повторял – это в последний раз. С Улемом и Шапкой мы иногда перекидывались в карты, и с этими парнями я, наверное, быстро подружился бы, если б меня так не угнетала тоска. А вот Змей… его я не понимал. Новости в Доме распространялись со скоростью лесного пожара. Днем Змей придумал мне прозвище, а тем же вечером к нам в комнату зашли двое: ярко-рыжая девушка в черной футболке и черных «рваных» джинсах под руку с белокурым парнем, похожим на кинозвезду. Честно, я никогда в жизни не видел таких ангельских лиц – будто со старинных картин – и длинных роскошных волос до пояса. Хватило же девушке смелости явиться в общежитие парней после пяти – это было строго запрещено. Надписи висели на дверях и в лифтах, да и учителя и смотрители часто напоминали о запрете. Когда я с прежним своим классом ездил на экскурсии, нас тоже предупреждали, что девушкам нельзя заходить в номера к парням после отбоя. Неприлично, и всё. Я верил на слово, не задумываясь, почему. Ну… когда один раз я ночевал в номере на одного, ко мне пробралась девчонка из параллельного класса. Ее звали Шара, она занималась танцами и слыла первой красавицей школы. С ней многие хотели встречаться, а она почему-то пришла ко мне. Я так смутился, что даже не дослушал, зачем она явилась ко мне на ночь глядя, уступил ей кровать, а сам ночевал на балконе. - У вас тут крестины, значит? – нахально спросила Рыжая. (Я сразу почему-то решил, что ее, наверное, прозвали так. Позже оказалось, угадал). – Ну, и где герой дня? Аа, вот. Какой милый птенчик. Чего зашуганный такой? Я молчал. - Лорд! Какие люди в нашей обители! – поприветствовал парня Тигр. – Надолго тебя отпустили из Могильника? - Видимо, до следующего прыжка, - отозвался тот. – Я «ночную дорожку» принес. Типа отметить. Рыжая сама смешивала. У него в руках была большая бутылка с напитком, который я поначалу принял за колу. Парни начали доставать из тумбочек свои чашки. Вскоре вернулся и Улем с пивом. Рыжая плюхнулась на кровать рядом со мной и поинтересовалась: - А ты давно тут, Поэт? - Вторую неделю, - тихо сказал я. - Значит, еще не ясно, ходок ты или прыгун. - Что? У Лорда на футболке красовалась надпись: «Первое правило Бойцовского клуба: не говорить о Бойцовском клубе». В здешнем клубе о правилах и обычаях говорили, но понятнее они от этого не становились. - Это значит, бываешь ли ты на Изнанке по своей воле или нет, - объяснил Змей. – Лорд, например, не знает, когда попадет на Изнанку. Лорд резко перебил его: - Хватит. Малыш сам поймет со временем. Ну что, кому «дорожки»? Поэт, ты будешь? Тигр засмеялся: - Наш мальчик еще слишком правильный и скучный! Он всего боится. Его тон меня взбесил. Ладно бы еще, насмешки над «правильностью», я понимал, что здесь мир сдвинулся с места. Но считать меня трусом? Это уже не шло ни в какие ворота. Я протянул Лорду свою чашку. - Наливай. Рыжая одобрительно улыбнулась. - Может, еще и выпьешь одним глотком до дна? Резкий запах, исходивший от напитка, доверия мне не внушал, но отступать было уже некуда. Я кивнул, зажмурился и выпил, будто противное лекарство. Вкус, впрочем, оказался не настолько уж гадким. Так, немного похоже на колу, немного горьковато. Терпимо. По телу разлилось приятное тепло. Вроде даже хорошо… я сидел, не двигаясь и наблюдая за происходящим, будто со стороны. Рыжая пила тот же резко пахнущий напиток, подвинулась ко мне ближе, склонила голову мне на плечо. Лорд и Змей пили пиво и о чем-то быстро переговаривались. У меня немного закружилась голова и заныл висок, но тоска отступила, соседи по комнате показались вполне приятными ребятами, с которыми можно дружить. Кажется, потом Лорд что-то говорил о моем прозвище и попросил прочитать стихи, я вспомнил строки из давнего, написанного еще до Дома. А дальше был провал. Будто я оказался где-то не здесь. Изнанка Иди. Есть и другие миры, кроме этого. (Стивен Кинг, «Темная башня) Я ступал по каменным плитам, и эхо шагов гулко звучало в тишине. Я шел, - какое счастье, просто шел, своими ногами, а не передвигаясь на коляске! – и уже одно это переполняло меня ощущением невероятной легкости. Стражи открыли передо мной тяжелую деревянную дверь с резными узорами, и глашатай провозгласил: - Тугрил Махмуд-паша! Я вошел в просторный зал с высокими сводами, будто в храме. В креслах, расположенных полукругом, как в театре, сидели роскошно одетые мужчины и юноши, и я с немалым удивлением узнавал некоторые лица. Вот дедушка Халил, а чуть поодаль от него сидит Змей, только вместо фиолетовой футболки на нем роскошный кафтан и небрежно накинутый на плечи шарф. А рядом – Эльф, наш сосед из второй, те же крашенные в светло-розовое кудри, в которых поблескивают золотые колечки, и почти такой же, как в жизни, наряд: из разрезов в темно-красной жилетке выглядывают светлые полосы рубашки. На троне сидит Директор. У него изможденное, худое лицо и длинная бородка клинышком. Директор, точнее, в этой реальности, верховный паша, говорит: - Совет стратократии приветствует нового пашу. Махмуд из клана Тугрил! Под гул голосов и громкие аплодисменты я занимаю свое место. В зал входит вестник в серой от дорожной пыли одежде и сообщает: - Срочное известие из империи Балтрейн. На западной границе было обнаружено тело министра Франца. Предполагают, что министр был убит турецкой стрелой. Письмо передали глашатаю вместе со стрелой. Что-то с самого начала бросилось мне в глаза, и, когда глашатай зачитывал подробности случившегося, я заподозрил: здесь всё очень и очень непросто. Конечно, я не могу верить в вину соотечественников, не могу подозревать в бесчестном поступке даже людей, которых совсем не знаю. Но Турции не нужна война! Стоп. Откуда мне это известно? В любом сне, детка, главное — вовремя проснуться (3). Но просыпаться я уже не хотел. - Что скажет почтенный Халил-паша? – спросил верховный паша. - Победа в предыдущей войне далась нам дорогой ценой. Мы помним всех, кто погиб тогда, и не имеем права допустить новых потерь, - тихо, размеренно сказал дедушка Халил. – Мы обязаны провести расследование, найти и наказать виновника. - Заганос-паша? - Империя Балтрейн ищет повод для войны, - безразличным тоном заговорил Змей. – Желаем мы того или нет, они нуждаются в битвах и победе, чтобы отвлечь народ от внутренних проблем. Даже если Турция предоставит доказательства, что министр Франц был убит, допустим, стрелком из кочевого народа… это только отдалит угрозу, но не уничтожит ее полностью. Вероятно, мы вынуждены будем ударить первыми. - Это несправедливо! – громко возразил я. – Разве есть только две возможности, воевать или уступить? - Махмуд-паша, неужели в военной школе вас не научили не перебивать старших по званию и вести себя сдержанно, что бы ни угрожало другим или лично вам? – ухмыльнулся Змей. Точно так же, как в реальности он учил меня правилам Дома и предостерегал от неосторожных, продиктованных эмоциями поступков. - Но со стороны правительства Балтрейна несправедливо требовать, чтобы до выяснения всех обстоятельств мы послали к ним заложника, - я настаивал на своем. - Политика сама по себе не очень справедливое явление. Как я ненавидел его в тот миг за эту кривую усмешку и поучающий тон! И так же внезапно, как погрузился в сон, я вынырнул из него, возвращаясь в реальности комнаты. Рыжая дремала, прижавшись ко мне. Тигр и Лорд играли в покер, обвиняя друг друга в жульничестве и непристойно ругаясь. Улем сидел на своей кровати, чуть покачиваясь и держа в руке чашку. Змей медленно открыл глаза и глянул на меня. - Очнулся, Махмуд-паша? Ну, как тебе, понравилось на Изнанке? - Тебе тоже снился этот сон? – удивился я. – Совет стратократии, письмо из Балтрейна, убийство министра Франца? - Именно это, - кивнул Змей. – Только это не совсем сон. Это и есть Изнанка. Совершенно одинаковые сны нормальным людям не снятся. Я сжал кулаки. - А если я не хочу быть таким, как все здесь?! Змей пожал плечами. - Хочешь, не хочешь, кто будет спрашивать? Лучше подвинься. Похоже, Рыжая сегодня до своей комнаты не дойдет. Она на Изнанке. Я молча послушался. По своей ли воле Рыжая уходит в другой мир и что с ней происходит там, я боялся спрашивать. Она лежала рядом со мной, крепко прижав к себе подушку. В прежней жизни меня бы смутила близость симпатичной девчонки, мне стало бы стыдно от того, что на нас смотрят другие парни. В Доме это выглядело будто в порядке вещей. Дом По выходным центром жизни Дома становился Кофейник – этакое импровизированное кафе, устроенное в бывшем классе. Стойка из старых кафедр, выкрашенных в ядовито-зеленый цвет, старая дребезжащая кофе-машина и огромный, пузатый розовый чайник, который, когда его включали, ревел, будто ракета на взлете. Две сестры, Снежная королева и Птица, наливали напитки в чашки или пластиковые стаканчики, продавали булки и кривые, явно самодельные леденцы. По всему классу в беспорядке стояла разномастная мебель. Старые, поцарапанные и колченогие парты, такие же древние учительские столы, тумбы с еле-еле держащимися дверцами. Посетители устраивались, кто где хотел, пили, ели, курили, рассказывали истории, сплетничали. Говорили обо всем на свете… кроме того, что происходит в Наружности здесь и сейчас. Я держался в сторонке, больше разглядывая рисунки и читая надписи, яркие, выведенные разными красками и шрифтами, перекрывающие одна другую. «Ты помнишь?» — прошлое кричит, А я не помню (4). Послушай, далеко, на озере Чад, Изысканный бродит жираф (5). Религия — человек ищет в темной комнате черную кошку, которой там нет. Все мы бражники здесь, блудницы, Как невесело вместе нам! На стенах цветы и птицы Томятся по облакам (6). Снежная королева и Птица выглядели почти как близнецы, но скоро я научился их различать. Королева держалась гордо и отстраненно. Ее фиксирующий шейный воротник выглядел на ней своего рода аксессуаром, вроде высоких воротников у средневековых королей. Птица поверх точно такого же фиксатора наматывала шарф из тонкой, полупрозрачной желтоватой ткани, и весело болтала со всеми посетителями. В отличие от старшей сестры, она записывала товар в долг. Выпечку изготавливали они вдвоем. Вообще-то, такой бизнес был против официальных правил, ученикам нельзя было приходить в кухонный блок… но в Доме на это закрывали глаза. Сестры были единственными, кого в Доме навещали. Их отца я видел. Высокий, исхудавший, бледный мужчина, который одевался в какие-то тряпки из секонд-хенда, но дочерям всегда приносил деньги и сладости. Наверное, если бы он мог, то забрал бы их отсюда. …Сигаретный дом заволакивал весь класс, я дышал этим горьковатым запахом, от которого было некуда деться, и, когда Лорд предложил мне длинную тонкую сигарету, я не стал отказываться. Поначалу было непривычно, грудь сдавило, я резко вдохнул и так же быстро и судорожно выдохнул. Лорд пододвинул ко мне стаканчик с кофе и кивнул: - Ничего, привыкнешь. Вот в Кофейник ты тоже ездить не хотел, а теперь сидишь с нами. - В компании легче, - я неловко затянулся. – Самому трудно привыкать, а как посмотришь на других… - я обвел взглядом парней и девушек, из которых многие тоже сидели в колясках, а другие носили тяжелую и уродливую ортопедическую обувь. - Говорят, твои предки погибли? – бесцеремонно спросил Лорд. - Угу, - мне не хотелось углубляться в подробности. - Печально. Ничего, чем чаще ты будешь ходить на Изнанку, тем быстрее тебя отпустит. Там и время течет по-другому. - Для тебя тоже? И кто ты там? – полюбопытствовал я. - Воин. Адъютант у Рыжей. Если для тебя Изнанка выглядит, будто какая-то средневековая война, может, встретимся и там. Об Изнанке каждый рассказывал свое. Для Снежной королевы и Птицы она выглядела, как царство снегов и льда, а Лис из первой группы наоборот, видел море. А еще от кого-то я слышал, что многие картины на стенах, оставшиеся от прежних выпускников, изображают Изнанку так, как ее видели они. От одних изображений веяло невероятным спокойствием. Мимо других я всегда старался проезжать побыстрее, такой страх навевали на меня черные деревья, извергающиеся вулканы и диковинные хищники. Может, дело было в этих разговорах о вымышленном мире, но во сне я снова оказался там, в параллельной реальности, и с Халилом-пашой – дедушкой Халилом – расследовал убийство балтрейнского министра. По пути из стратократии в Сен-Мишель на наш кортеж напали наемники. В моих руках сабля сверкала, как молния, я отражал удары один за другим, нападал сам… …и проснулся от горечи, опустошенности и отчаяния. На Изнанке меня ничего не могло остановить. А здесь Тигр смеялся над тем, как я влезаю в коляску и выползаю из нее. Мне казалось, я погружаюсь в трясину, я не смогу дождаться, когда же дедушка приедет за мной. Я еле собрался на занятия и почти не слушал, что говорят учителя. Дракон с Пиратом попросили меня перебраться к маленькой девчонке – ее звали Пчелка – а сами играли в морской бой. Время тянулось приторной патокой. Как в тумане, после уроков я дотащился до столовой. За столом нашей группы уже сидел Змей и с безразличным, рассеянным видом ел суп. Кормили в Доме, по правде говоря, отвратительно. Тем, кому что-то передавали из Наружности, везло, но большинству приходилось довольствоваться безвкусными супами почти без мяса, недосоленными кашами и маленькими порциями салатов. Мне прислал деньги поверенный отца, только пока что я потратился только на кофе и чай в Кофейнике. Мне было совершенно всё равно, что есть, что пить. От тоски меня спасали стихи и Изнанка – и то ненадолго. Я ел, не чувствуя вкуса. Наши соседи не пришли, видно, торчали в Кофейнике, ходили на Изнанку или отсыпались. Доев, Змей спросил: - Слушай, Поэт, взять тебе чаю или кофе? - Кофе, если тебе не трудно, - я через силу улыбнулся. Для колясочника добраться до стойки с напитками по узкой дорожке было тем еще испытанием, так что я был благодарен Змею. Он, хоть и делал вид, что ему всё равно, сделал для меня немало, если вдуматься. Дал мне прозвище, которого можно не стесняться – я бы, наверное, со стыда сгорел, если бы меня окрестил кто-то из компании Бандерлогов или Ящериц. Я до сих пор не мог смириться с тем, что некоторые люди могут спокойно обзывать себе подобных Хлюпиками, Шнурками или Псинами. Оттого, что моим соседом и крестным стал Змей, меня не задирали те же Ящерицы или Отбросы. Он делал вид, что ему скучно со мной, но походя, будто ненароком, объяснял мне правила и подводные камни Дома: бильярдная – территория Бандерлогов и лучше туда не соваться… старый спортзал занимают Отбросы, новый – Ящерицы… по вечерам по коридорам ходит призрак одной из первых директрис, ее можно не бояться… спрашивать обитателей Дома о планах на жизнь после выпускного – дурной тон, такие вопросы задают только близким друзьям. Змей поставил передо мной чашку с кофе и сказал: - Не вешай нос, Поэт. Вспомни, на Изнанке ты был не таким. Помнишь, как мы с тобой спорили? - Там ты еще больше плевался змеиным ядом, - хмыкнул я. - Да вспомни же, как у тебя блестели глаза! Ты был готов всех порвать в клочья. Я смотрел в свою чашку. - Змей, я не хочу никого рвать в клочья… я не знаю, что мне нужно. Изнанка Веял горячий ветер, под капюшон плаща забивался песок. Вместе с девушками-танцовщицами, переодетый в женский наряд, я ехал в повозке по вымощенной неровными камнями дороге. Мы должны, мы должны успеть! Крепость Хизар захватили кочевники-арабы. Они взяли заложников, и именно потому мой друг, Шапка-Ибрагим, не может изгнать чужаков из города. Как он был беспечен! Почему он приютил людей, которые якобы нуждались в ночлеге? Я догадывался: даже если мне удастся придумать какой-нибудь хитрый план, Заганос-паша будет злиться. Он всегда говорил, что добрый повелитель – это плохой повелитель. Он не обрадуется, что в дела его округа вмешивается кто-то чужой. Но всё это неважно. В крепости, в палатках, пропитанных маслом, способным загореться от мельчайшей искорки, ждут женщины и маленькие дети… если я смогу их спасти, то дальше – будь что будет. День, другой, третий. Мы ехали днем и ночью, забывая про сон и еду, меняли лошадей на постоялых дворах. В одной из харчевен люди рассказывали, что на дорогах становится опасно, на границу тянутся балтрейнские отряды, кочевые кланы и всякое отребье, стремящееся поживиться во время битвы. И несколько раз мы сворачивали с оживленных дорог, пробираясь горными тропами. Шара бывала в этих краях не раз и знала тайные тропинки. Откуда только бралось столько смелости и силы в хрупких с виду девушках? Впрочем, это же Изнанка! Здесь возможно всё. С вершины горы открывался вид на дорогу. Во главе отряда воинов в сине-золотых мундирах ехали двое – одетая на мужской манер женщина с ярко-рыжей гривой длинных, вьющихся волос и ангельски красивый парень. На миг видение изменилось. Я разглядывал происходящее, будто на экране. Будто в кино. Вражеское войско возглавляли Рыжая и Лорд! Приятели, с которыми я сидел в Кофейнике. Я не мог понять, как могут существовать рядом две реальности. Одна, в которой Рыжая защищает меня, когда шуточки Змея становятся слишком уж ядовитыми, и засыпает на моем плече, выпадая в мир Изнанки – и собственно тот, другой мир, в котором мы готовы сражаться не на жизнь, а на смерть. Дом На Изнанке было в разгаре жаркое, сухое южное лето. А за окнами Дома моросили серые осенние дожди. Мне передали письмо из Наружности, что дедушка уже собирался взять отпуск и выехать за мной, но какие-то серьезные обстоятельства помешали. Дедушка не стал бы меня обманывать, он не такой, как родственники большинства здешних обитателей. Но как бы там ни было, мой переезд из Дома снова становился делом отдаленного будущего. Я даже мыслить стал, как мои соседи. Дом, Наружность, Изнанка, ходоки и прыгуны. Этот образ жизни отравой въедается в плоть и кровь. Прежние знакомые и прежний быт теперь казался сном. Я привык почти так же быстро переползать с кровати в коляску и обратно, как мои приятели – хотя до Тигра мне еще далеко. Завел новые знакомства в Кофейнике, подружился с Птицей, и даже ее горьковатые чаи больше не кажутся мне странными. Научился играть в шахматы на нескольких досках одновременно, и это сделало меня звездой Дома. Даже Ящерицы, увидев меня, присвистывают от восторга: «Да это же едет Поэт, тот самый, который может за раз выиграть десяток партий!». Я так же, как мои соседи, курю, играю в карты и не сплю по ночам или хожу на Изнанку… (Когда Изнанка снится – это, по факту, не совсем сон, ты открываешь глаза и чувствуешь себя так, будто бодрствовал несколько суток подряд). Змей говорил: «У тебя началась следующая стадия, эйфория от Птицыных смесей. Это, конечно, лучше, чем черная тоска. Знаешь, Изнанка тоже может достать… но она хотя бы помогает выживать и становиться сильнее». Он был прав. Если бы не мистические путешествия, которым я уже не пытался дать какое-либо объяснение, я бы медленно сходил с ума от горя, ожидания, от своей боли и от того, какими больными, брошенными, страдающими я вижу товарищей по несчастью. Но на Изнанке я становился другим – отважным героем, который выдержит любые испытания. Однажды во сне я так спешил, что не заметил, как упал с кровати и попытался стать на ноги. У меня почти получилось! И пусть я всё равно упал… когда Змей помогал мне подняться, я сжал его ладонь в своей, улыбнулся и сказал: - Когда-нибудь я снова начну ходить. Комментарии: 1 - Lacrimosa - Alleine zu zweit 2 - «Трава» Бай Цзюйи 3 – «Дом, в котором» 4 – Мария Хамзина 5 – Николай Гумилев 6 – Анна Ахматова