«You know better, babe, you know better, babe, Than to look at it, look at it like that.»
midnight
это что-то сродни пёсьей преданности; беспрекословного поклонения, уважения до последнего вздоха. это что-то, что чешется внутри, заставляя выть по ночам в кулак и давиться всхлипом и фырком одновременно, а после — досыпать два часа до рассвета. первые полтора месяца после такого приступа между ними плотной ширмой застывает недосказанность. Диаваль смакует её, перекатывая на языке, как обычно смакует жирных и упитанных весенних червей. немного горчит, но жить вроде можно. за два часа до рассвета снова приходит яркое, как вспышка, желание обладать. и самое страшное то, что оно ослепляет. лихорадка отбивает в виски и застывает жидким железом в глотке. Диаваль хрипит, перекатываясь на бок и сплёвывая чёрную кровь в стылую от лунного света землю. чёртово человеческое тело. у него на костяшках красные отметки от собственных зубов, и в этой мелочи гораздо больше людского, чем во всей его жизни. — Хозяйка! Малефисента дёргается сквозь сон от пронзительного хрипа у подножья её ложа. оговорка в обращении почти невинна, но разница вышибает воздух из лёгких. «слышишь ли ты, как я вою ночами?»«Don't let it in with no intention to keep it. Jesus Christ! Don't be kind to it, Honey, don't feed it, it will come back.»
ink
это длится всего короткое мгновение: сначала отключается зрение и слух, после — осязание. в итоге остаётся лишь собачий нюх. и именно тогда приходит тяжёлый, пряный аромат. её аромат. он селится всё там же — чуть ниже солнечного сплетения — так уверенно, словно всегда был частью его, Диаваля, тела. словно родился вместе с ним, вместе с ним расправил крылья и покинул родительское гнездо, словно вместе с ним попал тогда в фермерские силки. наутро Малефисента лишь приветственно улыбается. — Что с тобой? — Дурные сны. — Не ври мне, Диаваль. — Я и не посмел бы, Госпожа. нужно было сказать — думает он позже — нужно было сказать: «я не могу дышать по ночам, потому что меня душит твой запах». нужно было сказать: «я живу мыслью что когда-нибудь ты снизойдёшь до меня и позволишь к себе прикоснуться». «я желаю тебя» «ты нужна мне, Хозяйка» «я твой вечный раб» — Дурные сны. он захлопывает рот, ударяя зубами о зубы. а ночью молится всем богам без разбора; своим, чужим, древним, будущим и немного — языческим. проваливаясь в тяжёлую дрёму у корней знакомого дерева, он чувствует чужие холодные пальцы в собственных волосах. «нет могилы, способной сдержать меня: я приползу обратно.»«You know better, babe, you know better, babe, Than to smile at me, smile at me like that.»
obsidian
никогда раньше он не видел фей. никогда раньше он не видел таких фей. она же должна хотя бы любить детей и цветочки, разве нет? ради Дьявола, какие там цветочки. разве что отравленные — это да. Малефисента слизывает мимолётную хищную улыбку с узких губ, отворачиваясь, но у Диаваля колени всё равно дают слабину. тело неловко покачивается, чуть заваливаясь влево; спустя пару мгновений он снова собран. спустя пару мгновений он снова он. у него словно гниёт в груди что-то очень важное для всего рода человеческого; что-то, без чего жить очень тяжело, почти невозможно. Малефисента смотрит своими невозможными глазами, задерживает взгляд на его грудной клетке и тихонько хмыкает. позволяет прикоснуться к себе впервые за долгие годы, принимая из его рук чашу с питьевой водой. в следующем ночном кошмаре он слизывает улыбку с губ своей Госпожи. «ты страшно нуждаешься в преданном сердце» и это — почти не кошмар.«I know who I am when I'm alone, Something else when I see you.»
raven
у Малефисенты родинка над правой бровью. крошечная, почти незаметная; но когда блики утреннего солнца остывают на остром лице феи, она выделяется и становится отчётливей. — Ты следишь за тем, как я сплю? Диаваль чуть не падает с ветки, облюбованной прежде для подлейшего созерцания. — Что вы, Госпожа. Я охраняю ваш сон. Малефисента фыркает, разминая затёкшие шейные позвонки. — Признай это: ты пялился на спящую меня. Ворон оскорблённо вздёргивает нос. — Если бы вы не имели дурной привычки превращать меня в человека на ночь, я бы... Кар! Кар-Кар! Каррр! — Разомни свои крохотные крылья, подлец. С добрым утром. именно тогда он впервые видит маленькое пятнышко, почти веснушку у феи на лбу. от этого же не должно так быстро биться сердце, верно? но оно бьётся до самого утра, а после — ещё пару суток, когда не занято чем-то более важным. «мне была знакома чистейшая боль любви»« You don't understand, you should never know, How easy you are to need.»
coal
они проживают день за днём определённый цикл, смысл которого заключается только в том, чтобы держать определённую дистанцию. это выводит из себя. совсем немного, но достаточно для того, чтобы чувствовать перманентное беспокойство. Малефисента смотрит с прищуром, а после разводит огонь посреди какой-то безликой поляны плавным жестом. — Я буквально самое худшее существо, которого только можно вообразить для беседы о переживаниях, но я должна знать. Диаваль присаживается рядом с феей. — Что именно? — То, что с тобой происходит. повисает затяжная пауза, и спустя пару минут отчаянного отрицания ситуации перед самим собой он выдаёт что-то нечленораздельное. — Ради всего святого, Диаваль, что ты там лопочешь? — Вы мне снитесь, Госпожа! сказать оказывается проще, чем осознать сказанное. но Малефисента лишь лукаво усмехается. — Обнажённой? Диаваль бледнеет, краснеет, зеленеет и даже слегка желтеет, начинает задыхаться во всём этом буйстве красок, а после выпаливает бесстыдное «иногда». Госпожа заходится смехом. — Глупая птица. Это же такая мелочь. Диаваль несмело улыбается в ответ. «да» — думает он — «да, это такая мелочь: желание видеть твою улыбку каждый день. это такая мелочь: желание принадлежать тебе, желание пасть ниц пред тобой и молить тебя о пощаде. это такая мелочь — желать тебя всю, до потери пульса.» Малефисента гладит его по щеке, проводя холодными пальцами по затянувшимся шрамам, и улыбается. — Ты мне тоже иногда снишься, ворон. он остаётся сидеть на поляне с потухшим костром совершенно один. «постарайся полюбить меня» «я буду служить тебе, словно пёс»«I can't be unlearned, I've known the warmth of your doorways, Through the cold, I'll find my way back to you.»
metal
ночь необыкновенно тёплая для ранней весны, и Диаваль совсем не ожидает увидеть фею у самого дальнего из озёр. тем более — задумчиво глядящую в немую гладь. — Госпожа? — Да, Диаваль? — Я... слова заостряют в горле, и голос садится до абсолютной неузнаваемости, но он всё-таки находит в себе силы выхрипеть вынашиваемое годами откровение. — Я желаю принадлежать вам. Малефисента снисходительно улыбается. — Ты уже принадлежишь мне. — Нет, я... Я вовсе.... Малефисента, я не то... — Ты уже мой ворон, Диаваль. Ты всегда принадлежал мне. А я — твоя Госпожа. И я тоже всегда была твоей. Возможно даже чуть больше, чем сама того желала. он не может сказать наверняка, кто из них первым приблизился на совершенно похабнейшее расстояние. каждый предпочёл считать это своим решением, однако оба понимали, что таковым оно не являлось. Диаваль целовал глубоко, и держал так крепко, словно чужие губы могли исчезнуть рассветным дрянным наваждением. а Малефисента позволяла. и это было чуть больше, чем признание. черта, которую нужно было преодолеть. по загривку бегут мурашки, а из груди вырывается тихий животный рык. «не впускай меня без намерения оставить»«Through the cold, I'll find my way back to you. Oh, please, give me mercy no more, That's a kindness you can't avoid! I want you, baby, tonight, as sure as you're born.»
charcoal
он лучше всех знает, к чему приводят желания. и, выныривая на рассвете из глубокой дрёмы, Диаваль чувствует холодные мягкие пальцы в собственных волосах.«You'll hear me howling outside your door, Don't you hear me howling, babe?»