***
Тренировка и вправду выдалась несвойственно напряжённой для этого отрезка сезона, и Кристи хватает сил только чтобы донести себя до квартиры и упасть на диван, убивая время бездумным пролистыванием инстаграмной ленты. Как многого оказывается не замечаешь, когда зациклен на чём-то одном, когда все твои взгляды прикованы лишь к одному человеку, а мысли вертятся вокруг осуществления несбыточной мечты. Губы трогает простая беззлобная усмешка, и хорват на автомате ставит лайк под очередным постом Магнуссона, не задерживаясь дольше секунды для понимания того, что же вообще изображено на фото. - Выключи телефон. - Строго доносится прямо над его головой на плохом русском, и Кристи незамедлительно отбрасывает тот в сторону, цепляясь за футболку нависшего над ним парня. - Сегодня ми говорим на русском? - У Игоря тоже светлые волосы, почти такие же, как и у Хёрдура. Вот только от искренней улыбки не веет в сторону Бистровича исландской стужей. - Volim hrvatski… Он тянет его на себя, требуя поцелуя, и долго не может оторваться от мягких губ, настойчивыми движениями превращая простую нежность в откровенную прелюдию. Пальцы сами находят незащищённый тканью кусочек живота, пробегаясь кончиками по самой кромке домашних пижамных штанов и замирает, лишь для того, чтобы чуть подвинуться и позволить Игорю лечь рядом на узкий диван, вжимаясь в него всем телом. Он так долго сдерживался, живя лишь болезненной одержимостью, что в первый их раз боялся, что просто напросто умрёт от счастья. Но сейчас ему некуда спешить, ему достаточно и простых поцелуев, нетребовательных прикосновений, всего лишь чувства, что он здесь и сейчас кому-то нужен.***
Пустая квартира кажется не родной и враждебной. Костя бродит привидением из комнаты в комнату, не находя себе места, всё больше отдавая предпочтение мысли прямо сейчас уехать ночевать в отель, где ничто - ни забытая футболка, ни кружка с именем - ничто не будет напоминать ему о Феде. Это не его квартира, это ИХ квартира. Но ИХ больше нет. Звонок в дверь разрезает тишину, слишком громкий и нездешний. Дыхание замирает на секунду от безумной мысли, но Кучаев со злостью убивает вспыхнувшую было надежду - он знает, что за дверью не Чалов. И ошибается. Но лишь наполовину. Даня - единственный человек, чьё появление здесь кажется логичным. Он зачастил в последнее время. - Может быть всё таки пустишь? Или оставишь меня ночевать под дверью? Но учти, тогда всю пиццу я съем один, и нет, не слипнется! Пицца звучит заманчивее одиночества, даже не смотря на все последствия, которыми чреват очередной визит этого парня, и Костя делает шаг назад, впуская вместе с Фединым братом внутрь квартиры жизнь. Даня смеётся, громко говорит, включает свет везде, куда умудряется заглянуть за тридцать секунд своего пребывания в квартире, пока добирался до кухни, прогоняя в углы недовольную таким оживлением тишину. Он суетится, с шумом выдвигая ящики в поисках ножа, находя оный под самым носом прямо на столе в специально предназначенной для него подставке, и, раздражая до глубины души своей пусть и показной, но глупостью, магическим образом заставляет Кучаева хотя бы ненадолго забыть о Феде. Старший Чалов настаивает на игре в приставку, забивая мозг Кости просчётом тактики и каким-то количеством эндорфина, когда после гола в свои ворота с разочарованным криком валит его на диван, подминая под себя, и ерошит и без того лохматую шевелюру. Прикосновение чужих губ к шее кажется всё ещё неправильным, но стало уже достаточно привычным, чтобы выгонять Чалова из квартиры, как в первый раз, и Кучаев позволяет чуть больше, опомнившись лишь тогда, когда рука Дани забирается ему под футболку. - Перестань… - Он резко выскальзывает из объятий, не решаясь взглянуть в лицо парня, о чувствах которого к себе знает слишком хорошо. Им движет страх увидеть в его глазах то же отвращение к себе, какое испытывает и сам за то, что позволил себе подумать, почему его угораздило первым встретить не того брата, позволил себе задуматься, что было бы влюбись он в Даню. - Извини, понимаю. - Неловкое молчание длится лишь пару мгновений, не успевая дать надежду застывшему в ожидании одиночеству, и рушится под твёрдой уверенностью защитника, вновь ухватившемуся за джойстик, что уж следующий тайм он напихает в ворота Кучаева не меньше пяти мячей. Костя не хочет засыпать один в постели, которая никогда не была для него пустой, не может физически, потому что тишина каждый раз находит его, напоминая о том, как изменилась его жизнь с уходом одного единственного человека, и сон, будто решив для разнообразия сжалиться над ним, настигает Кучаева прямо на диване в гостинной, пока тишина ещё не решается приблизиться, гонимая прочь тихим бормотанием Дани себе под нос и редким звоном посуды, когда он решает всё же прибрать остатки их нездорового ужина. Его будит впервые за долгое время не трель будильника и не тянущее чувство одиночества, холодом вползающее под тонкое одеяло. Его будит приятная мелодия, доносящаяся от синтезатора, который Федя купил когда-то, чтобы не забывать навыков игры, но вряд ли хоть раз прикоснулся к инструменту. Костя открывает глаза, с благодарностью кутаясь в наброшенный на него тёплый плед, и просто наблюдает за Чаловым, который ставит на телефоне таймер, записывая видео своей игры. Мир расплывается, двигаясь вместе с Даней, наваливается со спины, раскачивая и прижимая его ближе грудью к синтезатору, режется о выпирающие сквозь футболку лопатки и отскакивает в сторону, потянув за собой, выпрямив, смешивается с шумным дыханием исполнителя, когда у того в голове кончаются ноты. - Как всегда прекрасно. - Шепчет Костя, сразу, как Даня отключает запись. - Это ты прекрасен. Кучаев прячет лицо в подушке. Он всё таки его ненавидит. Он уверен, что то чувство, которое накрывает его с головой, от того, что Даня вновь заставил его смутиться - именно ненависть. Ведь он всё ещё любит Федю.***
Кристи приезжает на базу вместе с Никсом - близкое соседство имеет в своих плюсах возможность прокатиться на тренировку вместе с другом. Его всё ещё удивляет, что можно с нетерпением ожидать встречи с командой, погрузиться в процесс владения мячом, и просто наслаждаться, не оглядываясь на озабоченное сейчас его поведением лицо исландца, ощущая в спину лишь мимолётный укол ускользающего холода, вместо вечно промораживающего его, забивающего все мысли ледяного шторма. Ему всё больше наплевать, что подумает Хёрдур, он тепло здоровается с ним, не замечая, как ехидное ожидание на лице того, сменяется неудовлетворённым раздражением - не только Бистрович привык к своей так вовремя покинувшей его и сменившейся тёплыми вечерами с Игорем одержимости. Магнуссон привык к ручному хорвату не меньше. Тренировка проходит штатно, без эксцессов и особых проблем, но в раздевалке становится ясно, что в команде намечается разлад. Марио молчит, никак не комментируя хмурое лицо Акинфеева, когда двое одинаковых братьев, вновь влившихся в команду, куда-то уводят из раздевалки Карпова. Не его дело, пусть Игорь и его лучший друг из малочисленного прежнего, хорошо знакомого ему клуба. Многое поменялось, но кое-что не меняется, и он с улыбкой, спрятав взгляд от осуждения, отказывается от очередного предложения кого-то из молодняка провести немного времени вместе. Он знает, что о нём беспокоятся - не прекращающиеся попытки навязать ему чьё-то весёлое общество говорят сами за себя. Да и он даёт множество поводов, зачастую даже не уезжая домой с базы, оставаясь единственным жителем опустевших комнат для временного проживания, после того, как все разъезжаются по своим квартирам, где их наверняка кто-то ждёт. Фернандеса в его пустой московской квартире никто не ждёт. Но у него всегда с собой всё, что ему нужно. Марио немного дёргано пытается всунуть собственную форму в сумку, осознавая, что бутсы ему придётся нести в руках - ноутбук и стопка фотографий занимают всё полезное пространство, но оставить их где-то кажется худшим вариантом, нежели повторять данный ритуал из раза в раз, опасаясь, что кто-то рано или поздно всё же заглянет ему через плечо, заметив нездоровую одержимость изображениями улыбающейся летучей мыши. Впрочем, у команды всегда находятся дела по важнее - за спиной почти ощущается нарастающее в на миг установившейся тишине напряжение. Марио оборачивается как раз вовремя, чтобы увидеть с чего всё началось. Ещё мокрый после душа Шкурин стоит позади Влада, положив обе руки ему на плечи. Даже отсюда видно, как молодой голкипер напрягся, вслушиваясь в то, что ему шепчут в ухо, а дальше происходит вполне ожидаемое. - Отвали от него! Громкий крик принадлежит Илье Помазуну, что ни говори, а вратари у армейцев прыгучие. Секунда и второй вратарь команды уже сидит верхом на сбитом им с ног форварде, пытаясь дотянуться уже перехваченным Влашичем кулаком до его лица. Вокруг дебоширов быстро образуется толпа, и Фернандес остаётся один, по ту сторону возбуждённой свалки, не вмешиваясь и радуясь, что удастся незаметно улизнуть. Он знает, что драки не случится. Это происходило не в первый раз, и обычно ребятам хватало сил угомонить двух не поделивших внимание Торопа парней. В комнате на базе тоже пусто, но Марио знает, что его одиночество временное. Временное и вместе с тем ужасающе полное, въевшееся дурными привычками под кожу. Одна из таких - всё время носить с собой телефон, а вторая… Он ставит на столик ноутбук, даже не разбирая сумки, и открывает крышку с замиранием сердца ожидая, когда же загрузится рабочий стол. Но переживания каждый раз заканчиваются облегчённой порцией накатывающей радости. Денис знает его расписание тренировок. И он уже его ждёт.***
Кристи собирается со скоростью метеора, покидая раздевалку даже не приняв душ. Его греет мысль о том, что понежиться в ванной можно и вдвоём, устроив глупую романтику с парой ароматических свечек, но стоит завидеть выход из гулкого коридора базы, как становится понятно, что мыслями стоит пребывать всё ещё здесь и сейчас - замечтавшись, Крис не замечает какого-то парня, врезаясь в него на полном ходу и едва не расшибив себе нос. - Эй, не сильно ушибся? Кристиян, верно? Бистрович поднимает глаза и понимает, что дышать ему сложно вовсе не от того, что он успел прижать ладонь к чудом спасённому лицу. Акцент чересчур правильного английского кажется смутно знакомым, как и лицо здоровенного блондина, но вспомнить, где он мог его видеть или слышать кажется непосильной задачей. - Да, я… - Не пытайся вспомнить, мы не знакомы. Я Хеймир. - Парень дарит ему очаровательную улыбку. - Приехал брата повидать, скажешь где он? Кристи тупо переводит взгляд с лица и белоснежной шевелюры на обтянувшую торс футболку. Что-то внутри, словно поймавший сигнал условный рефлекс, отзывается на очевидное совпадение - ему нравятся блондины, и этот парень не исключение. - Понятия не имею. - Бистрович почти не врёт, мысли ворочаются в его голове слишком неохотно, чтобы сообразить чей же это всё таки брат, а стало быть он не знает где второй… интересно, они похожи внешне, если да, то… - Кажется ты стукнулся сильнее, чем мне показалось… - Хеймир машет ладонью перед потерянным лицом хорвата и удостаивается такого же потерянного взгляда. - Может тогда поможешь мне в другом - загладить свою вину. Я мог бы угостить тебя кофе в каком-нибудь приятном местечке. Крис не успевает ответить с восторгом вертящимся на языке согласием. - Хеймир! - Голос Хёрда бросает хорвата с обрывистого фьорда обратно в реальность, мгновенно возвращая способность думать, и Бистрович едва не бьёт себя ладонью по лбу. Высокий, белые волосы, правильный английский и такое (как он мать его не понял этого?!) похожее лицо. Исландцы радостно заключают друг друга в объятия. - Познакомился с Кристи? Ладно, иди в машину, сейчас подойду, тренер дал ЦУ, это только для команды, сам понимаешь... Хэймир театрально закатывает глаза, одарив Кристи ещё одной улыбкой. - Ещё увидимся, а предложение всё ещё в силе. - И выполняет данное братом указание. Холод становится почти ощутимым. - Кажется у тебя проблемы с тем, чтобы держать член в штанах при виде Магнуссонов. Хёрдур бросает фразу в воздух, даже не удостоив хорвата взглядом. К подобному Кристи привык, да и в последнее время его это не слишком волновало. Но вот признать, что ядовито выплюнутые удаляющимся от него исландцем слова будут правдой, отчасти, но правдой - это было что-то новенькое. Он и правда с первого взгляда запал на его брата. Это было ненормально, но что хуже - он совершенно забыл о том, что всего секунду назад думал о совместном душе с Игорем.***
Игорь рад, что Березуцкие вернулись в стан армейской команды. Пусть не на поле, но ему приятно общество старых… да, теперь наверное уже просто друзей. Он заставляет себя отвести взгляд, замечая, как Вася, словно просто между делом сминает в ладони ягодицу их самого молодого защитника и вместе с братом уводит того из раздевалки. Давно ли было время когда ему и самому было семнадцать и когда он также не мог устоять перед напором одинаковых. Времена проходят, привычки остаются. Привычки, которые, казалось бы не должны уже трогать за прошествием лет, но гадкая непрошенная ревность портит настроение на весь вечер. Акинфеев торопится уйти из раздевалки первым, проигрывая в скорости лишь Бистровичу и нагоняя того в холле, притормозившего пообщаться с каким-то блондином. Утонувшая в сумерках парковка встречает приятной тишиной и безлюдностью. Жаль только, что отсутствие людей лишь видимость - оживившийся при его появлении силуэт он узнал бы из тысячи, и ладони сами непроизвольно сжимаются в кулаки. - Какого хрена ты опять тут забыл? Игорь сознательно говорит на русском, даже не утруждая себя переводом хотя бы на английский, чего греха таить, на испанском он эту фразу произнести не смог бы в принципе, но Рамосу, кажется, перевод и не нужен. Выучил уже фирменное приветствие голкипера в адрес его персоны. - Mi amor… Серхио в свою очередь не утруждает себя сменой пластинки, заводя старую песнь. Это раздражает, но вместе с тем, Акинфеев уже знает, как для него закончится этот вечер. Это его в Рамосе и бесит больше всего - просто уму непостижимо, как ему каждый раз удаётся затащить его в постель. Он может материться и орать, пытаться уйти, может даже ударить, но раздаётся тихий испанский шёпот и вот они уже в номере, а Серхио стягивает с него футболку, опускаясь на колени. Сейчас, ему, кажется, это и правда нужно, отпустить себя, мерно раскачиваясь на ласковых волнах тёплого моря под жарким испанским солнцем, которое он чувствует всей кожей, плавясь, когда оно проникает глубоко внутрь его тела. Серхио любит его трогать. Его пальцы везде - он гладит его грудь, бёдра, их привкус у Игоря во рту. Он же снисходит лишь до любимого занятия - очертить контур въевшейся под кожу Рамоса красной краски, следуя за плавными изгибами нарисованной лошади. Он не может отделаться от мысли, что и сам стал очередным изображением, одним из многочисленных трофеев, выбитых на живом человеке, словно на стене славы. Звонок телефона прерывает усталую негу, и Акинфеев не глядя принимает вызов, заранее зная, чей голос услышит. - Да… Нет, встретиться не выйдет, сегодня дела... - Рамос мешает, обнимая его со спины, отвлекает поцелуем в шею, и Игорю приходится строго дёрнуть плечом, уходя от прикосновения. - Да, Тём, я тоже тебя люблю. Он нажимает кнопку сброса, прекращая вызов. Жадные губы с его спины и не думают пропадать.***
- Ну что, валим? - Всё ещё с настороженностью поглядывая в сторону удаляющихся запасных голкиперов, Игорь толкает Облякова локтем в бок. - Да, да, сейчас, дай шмотки уложить. - Ваня фыркает, трамбуя форму в сумку. - Вызови пока такси. В последнее время им не удавалось провести время вместе, но сегодня он обещал Дивееву пройтись по магазинам и всё же заскочить в какую-то найденную в инстаграмме тайскую забегаловку, где повар жарит всё при посетителях на огромной… Его мысли обрывает сигнал мобильника, высветивший на экране входящий от тренера. - Вот чёрт… - Ваня замирает, тупо глядя на экран и не решаясь принять вызов. Он переводит сокрушённый взгляд на Игоря, чувствуя неизбежное разочарование, но защитник слишком просто пожимает плечами, набрасывая лямку сумки себе на плечо. - Ладно, в другой раз тогда. Такси подъехало, я тогда сам по магазинам. Игорь с нарочитым энтузиазмом хлопает того по плечу, лишая Облякова мук выбора, и спешно покидает базу. Он уже привык к часто настигающему его одиночеству из-за сорванных планов, почти успешно заполняя пустоту внутри яркими огнями из витрин и окон дорогих ресторанов, вглядываясь в счастливые лица дорвавшихся до забронированного столика парочек. Присев на первую подвернувшуюся по пути скамейку, Дивеев достаёт телефон, в надежде скрыться за тонким куском из спаянных вместе стекла, микросхем и пластика от безликости просачивающейся мимо него чужой и безучастной толпы, но оказывается погребён ещё глубже под ярким напоминанием соцсети о том, что у него имеются непрочитанные сообщения.. Сто пятьдесят три. Не больше и не меньше. Сто пятьдесят три непрочитанных, присланных ему с аккаунта Кругового, после того, как тот выбрал Зенит. После того, как закончились долгие ночные разговоры и длинные переписки, изобилующие подробностями и ожиданием близкого воссоединения, надеждами, что совсем скоро старая компания вновь окажется вместе, играя за один клуб… После того, как Дивеев узнал, даже не от Дани, а из инстаграма сине-голубых, о том, что его променяли на тридцать серебренников. Сто пятьдесят три неотвеченных. Цифра не увеличивалась уже больше месяца.***
Ваня чувствует себя словно провинившийся школьник, несмеющий поднять взгляда на строгого преподавателя, когда слышит избитое извинение о том, что времени слишком мало. Он готов ждать, готов мириться с тем, что у Вити слишком много всего статусом важнее, чем он. Он терпит рваный ритм, глотая горькую слюну обиды за отсутствие банальной прелюдии и полуев, искренне радуясь хотя бы редкому мгновению, когда удаётся втиснуться в плотный график на скрипучем кожаном диване в кабинете тренера, и за короткий промежуток времени, цепляясь за чужие плечи, отдавая больше, чем иные за всю жизнь, словно пытаясь надышаться перед смертью, которая незамедлительно последует ещё до того, как он успеет выровнять дыхание. Он уже знает, что скажет Гончаренко, спешно заправляющий рубашку обратно в брюки - ему пора уходить. Что-то держит, прибивает к месту невозможностью молчать, Ваня чувствует это с того момента, как только открыл дверь и задаёт вопрос, вздрагивая от собственной смелости и неестественно прозвучавшего в тишине своего надломившегося голоса. - Вы устроили товарняк с Зенитом, чтобы встретиться с Семаком? Вот оно, вот что он чувствует - запах парфюма тренера бело-сине-голубых, пропитавший и не снятую рубашку Гончаренко, и этот диван, и всё вокруг, словно разросшийся сорняком ядовитый плющ, душащий и отравляющий своим присутствием воздух. От него не укрылась сцена, когда Сергей Богданович, приобняв Виктора за талию и что-то нашёптывая ему на ухо попал в объективы всех камер, как не укрылось и то, как загустел в кабинете воздух от этого вопроса, попавшего, очевидно, в самую точку. - Может тебе ещё протоколы совета директоров выдать? - Ответ сталью разрезает воздух, но, словно опомнившись, Гончаренко всё же смягчает тон. - Уже поздно, иди отдыхать, завтра тренировка. Ваня поспешно спрыгивает с дивана, на ходу поправляя собственную одежду, но уже на пороге, его нагоняет оклик его тренера. - И, Вань… Близкие отношения с сокомандниками способствуют потере концентрации. На твоём месте я бы пересмотрел свой график прогулок с Дивеевым, а то так можно и из старта вылететь. Просто совет на будущее. К тому же в полузащитниках у нас сейчас недостатка нет… “Совет на будущее” хорошо заточенным лезвием вонзается в настоящее, и Ваня торопится скрыться в коридоре, закрывая за собой дверь.***
Костя не спешит покидать раздевалку. Выбор у него не большой - либо вернуться в пустую квартиру, либо вновь испытать неловкость, когда в очередной раз не сможет отказать Дане, позволив тому избавить его от одиночества. Чувство вины за то, что он изменяет Феде, соперничает в нём с не менее сильным чувством вины за то, что он откровенно пользуется влюблённым в него по уши парнем, будучи не в состоянии раз и навсегда дать тому понять что между ними не может быть ничего общего. Но… не может ли? Слишком приятно ощущать себя хоть кому-то нужным, но, гипнотизируя брошенную на скамейку форму, Кучаев понимает, что лучше ему будет сегодня всё же переночевать в отеле. Он не замечает, как раздевалка пустеет, оставляя его наедине лишь с одним членом команды, и как назло, он спиной чувствует, с кем именно. Кучаев не успевает обернуться сам, чужие руки на обнажённых плечах разворачивают его сами. Федя не смотрит ему в глаза, но тяжёлый, полный ревности взгляд слишком пристально прилипает к его шее. - Это что, засос? Костя машинально трёт шею ладонью. Неужели? Как он с утра не заметил? И когда Даня успел?! Мимолётный испуг смешивается с чувством вины за измену… и безвозвратно тонет под внезапно нахлынувшей злостью. Он толкает Чалова в грудь, Сдирая с крючка футболку и натягивая её прежде, чем Федя вновь успевает сделать шаг, хватая его за воротник. Он всё же встречается с его взглядом, и тот отступает вновь сам, не выдержав пронзительной обиды в глазах полузащитника. - Кажется, тебе на это должно быть наплевать. Как и на всё остальное. Схватив сумку, Кучаев пулей вылетает из раздевалки, не будучи уверенным в том, что успеет добраться до парковки прежде, чем задохнётся от желания провалиться под землю. Уличная прохлада действует словно успокоительное, но сердце всё ещё стучит о рёбра, будто пытаясь вернуться обратно, к единственному человеку, которое оно по глупости в себя впустило. Костя не замечает, как минует стоянку со своей припаркованной машиной, бездумно пересекает улицу, удаляясь всё дальше от стадиона, петляет узкими улочками, в конец теряя ориентиры в незнакомой части города. Когда способность мыслить вновь возвращается к нему, часы показывают скорее утро, чем поздний вечер, и приходится вызывать такси, перекладывая обязанности по определению его места нахождения на gps в телефоне. Он хотел сегодня поехать в отель, чтобы лишний раз не видеть своего зачастившего гостя, но называет адрес квартиры, не задумываясь о том, произошло ли это по привычке, или же потому, что… Бред, если Даня и приходил, то, не застав его, поехал домой. Его предположение разбивается в дребезги, стоит ему войти в квартиру. В пустующем раньше царстве одиночества пахнет едой, и каким-то незримым уютом веет от чужого присутствия, от оставленной в прихожей обуви, от брошенной на диване в гостиной кофты, от смятой постели, в которой под одеялом просматривается силуэт уснувшего, так и не дождавшегося его старшего Чалова. Костя не спал в этой постели с тех пор, как Федя ушёл. Он боялся засыпать в ней один, словно поставив этим жирную точку, признавшись себе, что на этом всё и теперь придётся привыкать к тому, что, протянув руку в сторону, найдёшь лишь прохладу пустых простыней. Раздевшись, Кучаев осторожно, чтобы не разбудить спящего, забирается под одеяло, не давая себе ни секунды на размышления, которые могут заставить его передумать, и обнимает Даню со спины, прижимаясь к нему всем телом. Сейчас он не один.***
Карпов один из немногих, кто остаётся на базе после тренировки. Он знает, что остался Марио, Влад, с который живёт в комнате напротив, а значит и оба Ильи остались - эти двое не отходят от него ни на шаг, забывая о парне только когда вновь сталкиваются нос к носу и начинают выяснять отношения, варьирующиеся от молчаливых попыток убить друг друга взглядом, до тех же самых попыток, только физических, банально пытаясь набить друг другу морду. Не позавидуешь. А ему самому разве можно завидовать? Березуцкие втаскивают Вадика в его же номер словно оголодавшие псы, заполучившие один сочный кусок мяса на двоих, и собирающиеся вот вот разорвать, чтобы каждому досталось, и каждый надеется, что ему достанется большая часть. То, что обычно называется прелюдией состоит из рваных поцелуев помноженых на два, между которыми он не успевает отдышаться, и судорожного вытряхивания его из одежды, сбивающего с толку, обрушившегося на него водопада рук, пальцев и губ, пока наконец-то не удаётся хоть немного отбиться и сделать шаг назад, в лишённое чужих прикосновений пространство, когда братья отвлекаются, чтобы избавить от одежды себя. - Подождите… Я так не могу, вас слишком много. Это уже не в первый раз, но привыкнуть к этому, кажется, нереально. Но в первый раз было гораздо хуже. В первый раз он ещё пытался сопротивляться, пока ему не намекнули, что за частные уроки нужно дорого платить, а без них он вряд ли в свои семнадцать надолго задержится в старте. Один из близнецов лишь усмехается. Пятна перед глазами мешают определить кто это именно, кажется Вася. - Помнишь, что сказал про тебя Тедеско на конференции? Умный мальчик, знает, когда нужно упасть. Ну же, Вадим, будь умным мальчиком. Карпов закрывает глаза. А какой ему остаётся выбор? Он расставляет руки в стороны, выдыхая из лёгких весь воздух, и падает спиной на кровать, перед тем, как быть прижатым к матрацу более полутора сотней килограммов защитного мяса и оглушённым собственными стонами, услышав подтверждение словам тренера красно-белых. - Умный мальчик…***
- Может быть посмотрим что-нибудь? Или в приставку пои… Влад резко оборачивается на преследующего его Илью, и тот едва не врезается в него. О личном пространстве Помазун забывает с завидным постоянством. - Нет, я хочу побыть один, отдохнуть… - Тороп чувствует чужое замешательство, даже не смотря на своего… он не знает может ли назвать Илью своим парнем. Всё сложилось как-то само собой, закрутилось слишком быстро. Ещё вчера он играл в молодёжке, а теперь… Второй вратарь сразу взял над ним шефство, был рядом больше, чем все остальные, и он не заметил, как в один из вечеров поздняя совместная тренировка закончилась тем, что он оказался у Ильи дома, а на следующий день уже щеголял целой россыпью синих пятен на своей шее. Ему стоило насторожиться уже тогда, от какого-то маниакально желания Помазуна метить свою территорию, даже не смотря на просьбы Торопа больше так не делать - будь они в Москве можно было придумать многое, но когда в Кампоаморе количество следов только увеличилось, на него стали кидать заинтересованные взгляды. А после появления Шкурина появилась и настоящая ревность. Влад не знал, что тёзке Помазуна от него нужно, но действовал он на второго вратаря словно красная тряпка, и стоило нападающему приблизиться к младшему голкиперу, как обязательно начиналась драка. - Мы в последнее время реже бываем только вдвоём, мне бы хотелось… - Предпринимает очередную попытку Илья, но Влад резко прерывает его. - А мне бы хотелось просто поспать… Он правда устал, и уверен, что его голос звучит уставшим, но у видимо ещё не отошедшему от недавней перепалки Ильи что-то в голове вновь щёлкнуло. - Может быть тебе просто хочется побыть не со мной, а кое с кем другим? Тороп всё же поднимает взгляд на Помазуна, обдавая его смесью обиды и недоумения. Он не успевает задать вопрос, ответ на него появляется сам, подавая голос с конца коридора. - Голубки опять ссорятся? Вас слышно даже в фойе… - Шкурин вальяжно вышагивает в их сторону, с каждым шагом наколяя вокруг Помазуна воздух до самовоспламеняющегося предела. - Тебе тут что надо? - Иду в свою комнату, хоть я и не обязан тебе отчитываться… Очередная перепалка набирает обороты. Влад замечает, как второй вратарь сжимает кулаки, и с отчаянной ясностью понимает, что присутствовать при бессмысленной тестостероной баталии у него нет ни малейшего желания. Но крики доносятся до него, даж когда он поднимается на другой этаж. Это тренерский этаж, и насколько он знает, все его обитатели из того числа счастливчиков, что разъехались спать в спальнях своих квартир. Ему же ещё предстояло подумать, где он сможет наконец-то принять горизонтальное положение - пойти в свой номер он не може, для этого пришлось бы возвращаться и идти мимо двух Илюх, пойти к Карпову тоже не представляется возможным - Влад с первого дня узнал от лучшего друга, что тот крайне редко ночует теперь один. Можно ещё попросить ключ от новой комнаты на рецепции, но… смотреть пункт, по которому он не может ночевать в уже выделенном ему номере. Тороп выдыхает собираясь с мыслями - положение кажется безвыходным, разве что вылезти через балкон, спуститься по ним пару этажей вниз и вызвать такси до отеля. Он почти что верит в этот план, медленно преодолевая коридор, как замечает, что в щель под одной из дверей пробивается свет. Глупость конечно, но… Влад тихо стучит. Ждать почти не приходится, комнаты не могут похвастаться обилием метража, И Овчинников появляется на пороге ещё до того, как вратарь успевает опустить руку. - Ты чего тут? Решимость с катастрофической скоростью испаряется, придавая щекам Торопа красный оттенок, но грохот чьих-то нестройных шагов на лестнице словно толкает в спину. - Я.. я не могу пока в свой номер пойти… Можно я у вас побуду немного? На лице Овчинникова вновь появляется хищная волчья ухмылка. Она не создана, чтобы разрядить обстановку, она была придумана для того, чтобы ломать хребет глупым баранам вроде Влада. Если бы только вместо него тут был Виктор Михайлович со своей строгой отцовской заботой, если бы он только мог понять, чем не угодил тренеру вратарей едва ли не с первого дня, третирующего его в разы больше, чем того же Помазуна, если бы только он не находился сейчас в том положении, что был вынужден просить помощи именно у Овчинникова... - А я тебе (...) что, гостиница? Грубость нецензурщины задевает куда меньше слов, и Торопу хочется провалиться сквозь пол за столь глупую идею. А что он ожидал услышать? - Нет, конечно… извините...- Голкипер трясёт головой, делая шаг назад, но не не успевает окончить ломаное извинение логическим завершением - в коридоре, не без труда по видимому, преодолев наконец лестницу, показались оба Ильи, всё ещё толкаясь плечами, но без затруднений обнаружив в длинном пустом пространстве с единственной открытой дверью свою цель. От тренера не может укрыться каким затравленным видом припозднившийся с визитом подросток смеривает двух своих сокомандников, замерших при виде Овчинникова. - Я пойду. - Кидает Влад, резко ступая в противоположную от Помазуна и Шкурина часть коридора, но тут же оказывается утянут внутрь тренерского номера за руку. Сергей Иванович захлопывает за ним дверь, погружая пространство в освещённую мягким светом настольной лампы тишину, и усаживается в кресло, возвращаясь к прерванному занятию - его глаза скрываются за книгой. - Не хочу (...) знать, что происходит. Быстро в душ и спать, чтоб завтра (...) носом не клевал. Я тебя проконтролирую и потом в соседний переберусь. Влад пренебрегает трясущимися коленями и растущей неловкостью, не желая упускать из рук так внезапно свалившейся на него удачи - никто ведь не посмеет посреди ночи ломиться в номер к тренеру, и послушно исполняет распоряжение, забираясь в кровать прямо в хозяйском халате, ещё влажном после того, как впитал в себя капли с его кожи. Сон словно ожидал его всё это время, с жадностью набрасываясь на разморённое горячей водой тело, и Тороп засыпает, едва его белобрысая макушка успевает коснуться подушки. Сергей Иванович ещё долго сидит в кресле, игнорируя давно отложенную на столик книгу, прежде чем подняться на ноги, щёлкнуть выключателем на лампе и с крайней осторожностью улечься на край занятой Торопом кровати. У него нет ключа от соседнего номера, но и идти к администратору за ним он не собирался с самого начала. В конце концов, этот мальчишка, младше его более чем в три раза, пришёл к нему сам, из-за своих проблем, а не ведомый подростковым гормональным недержанием, пробивающимся даже сквозь защитное поле из ежедневных оскорблений и издёвок, призванных вызвать в голкипере неприязнь, а иначе… Овчинников не был уверен, что если увидит в этих светлых глазах хоть намёк на интерес, то сможет удержать себя. И сейчас ему всё ещё предстояло постараться уснуть, вместо того, чтобы провести ночь, всматриваясь в скрытые темнотой черты лица спящего вратаря.***
Дивеев не знает, чем себя занять, бездумно мотаясь по полупустым улицам в попытках сбежать от догадок, чем же сейчас занят Обляков. Хотя догадками это перестало быть с тех самых пор, как однажды он выбрал не то время, чтобы заглянуть в кабинет тренера. До сих пор не ясно, какая разумная сила заставила его не стучать, а лишь слегка приоткрыть дверь. Жаль эта разумная сила предпочла засунуть язык в задницу, когда его занесло в бар и расплачиваться теперь приходилось не только счётом на кредитке, но и полной дезориентацией в пространстве. - Так, а вот этому уже хватит! Кто-то едва ли не за шиворот вытаскивает Игоря из духоты помещения на свежий воздух, хоть немного рассеивающий туман в голове, и Дивеев, повисая на чужой шее киселём, видит перед собой улыбающееся лицо Дзюбы. Пожалуй, единственного из всех знакомых ему людей способного не уронить его в этой ситуации. - И как тебя вообще угораздило? Что за повод вообще, ты золотой мяч получил что ли? - Артём сыпет шутками по ходу их продвижения в сторону вызванного такси, но Игорь вряд ли в состоянии оценить хотя бы одну. Он в состоянии лишь промычать что-то невразумительное, когда его встряхивают несколько раз, словно бутылку с газировкой, спрашивая, где он живёт. Кажется, туман развеялся лишь когда он упал на кровать, и мир хоть немного завис, переставая кружиться на адской карусели. Но просветление было недолгим. Его вновь затрясло, когда Артём попытался вытряхнуть его из куртки. Игорь честно попытался ему помочь, нащупав пальцами ноги пятку, чтоб стянуть с себя обувь, но та уже каким-то магическим образом в него исчезла, и он только сейчас заметил, как воздух холодит ступни. - А где кроссовок? - Уже снял. - Дзюбе всё же удалось справиться с его курткой. - Сегодня отоспишься у меня, потом рассказывать ещё будешь, что ночевал в стане врага. Дивеев фыркнул. - Врагам не сдаётся наш гордый… - Затянул он не слишком музыкально и услышал над собой новую порцию смеха форварда сине-голубых, занятого тем, что пытался достать из рукавов толстовки его руки. - И никакой ты не враг, так, вражишка… - Эй, из нас двоих ты тут малыш. Редко когда Игорь находил людей, рядом с которыми он не выглядел переростком, больших, вроде Артёма, и уж тем более по пальцам можно было пересчитать те моменты, когда его называли малышом. Обилие движения вновь разогнало кровь и алкоголь с новой силой ударил в голову. Тело само на инстинктах отозвалось желанием почувствовать себя хоть раз слабым, маленьким, ведомым, ноги взбрыкнули вверх, обнимая Дзюбу за талию и прижимая к себе, руки обвили шею, и Дивеев, сам не поняв как и зачем, смял губы форварда своими. Он запомнил их жестковатую обветренную кожу, о которую царапнулся язык, нагло проскользнув между ними, звук с которым так неловко столкнулись зубы, и то, как приятно было прижаться пахом к внезапному чужому интересу, сжатому плотной тканью джинсов. Ему показалось даже, что Артём ответил, растягивая мгновение в часы, скользнув рукой по его груди вверх, но в следующее мгновение сильный толчок в плечо заставил вновь упасть спиной на кровать. Голова, ударившись о подушку, вспыхнула болью, словно та была сделана из бетона, темнота навалилась как-то разом и вся, словно поджидая этого момента, и Игорь, благополучно отрубившись, уже не услышал строгое: - Молодой, завязывай! Дзюба распутал на своей пояснице чужие ноги, поднимаясь с кровати. Защитник армейцев уже мирно сопел на его кровати в снятой наполовину толстовке, и Артём, вытерев губы, с надеждой понадеялся, что тот, проснувшись, не вспомнит, чего творил по пьяни. И того, как быстро он и сам отреагировал на внезапное пьяное нападение, не оставшись в стороне от процесса.***
Кристи не хочется идти домой, не хочется видеть сейчас Игоря, делать вид, что всё нормально, в то время, как всё совсем не нормально. Это похоже на какое-то заболевание, на неизлечимую белобрысую заразу засевшую у него в голове и не позволяющую зажить ему нормальной жизнью, всё время вызывая рецидивы. Одна только мысль о том, что он потеряв всякую связь с реальностью, чуть не согласился на свидание с братом Хёрдура выбивает из колеи. Бистрович знает, что скажет Никола - друг слишком хорошо его знает, и он совсем не уверен, что хочет портить своими проблемами жизнь Яке, но желание с кем-то поговорить, в надежде, что станет хоть немного лучше, что он сам, ещё раз прокрутив всю ситуацию у себя в мозгу сможет если не оправдать себя, то хотя бы уложить всё это в голове, не оставляет ему выбора. И он знает человека, способного его выслушать и не прогнать с порога, потому что и сам не раз оказывался и в более худших ситуациях из-за собственного члена. И Кристи забивает в навигатор адрес младшего из исландцев - Сигурдссона. Арнор не из тех людей, кто будет названивать, зазывая на ужин с продолжением, в этом вся прелесть свободных отношений - ты можешь прийти когда пожелаешь, неплохо провести время, а потом исчезнуть так же внезапно, как и появился. Но осознание того, что этими условиями сам же и загнал в себя в эту яму, не уменьшают досаду, когда Сигурдссон убирает со стола второй набор тарелок для ужина обратно в шкаф. Кажется, он уже привык, что Федя предпочитает ночевать именно в его постели. Это был его выбор, он не смеет ничего требовать от других... И всё же зрелище того, как быстро тухнет надежда в глазах исландца, обнаружившего на пороге, не Чалова, а Бистровича, заставляет хорвата почувствовать себя едва ли не Гринчем, укравшим у ребёнка рождество. Но Сигурдссон, даже не смотря на свое чаще хмурое, чем приветливое лицо, все же был и оставался отличным другом, и Кристи не замечает, как от неловкости, уже добивая на двоих бутылку какого-то исландского пойла, развязавшего ему язык, перешёл к концовке своего рассказа. - ...и это оказался брат Маги… - Ты с Игорем не поговорил? - Не знаю, как пойти домой, как… я словно больной, понимаешь? - Мне ли не понимать… Раздаётся приглушённый стенками бокала голос Арнора, и Кристи задерживает на друге чуть более пристальный, хоть уже и немного поплывший от алкоголя взгляд. Исландец тоже не в порядке - напряжённая поза, рука всё время мнёт обивку дивана, словно не находя себе места. - Ты сам-то как? Всё ещё не можешь долго без… Он не знает, как произнести последнее слово, словно оно может обидеть Сигурдссона, но тот сам завершает его фразу, неосознанно сняв с плеч Бистровича этот тяжёлый груз. - Без секса? Не могу… И меня одного мне не хватает. А на личном фронте всё ещё пусто. - Арнор с полностью фальшивой даже для пьяного хорвата улыбкой трясёт головой, и смеривает Кристи совсем невесёлым, тяжёлым и голодным взглядом. - Жаль ты мой друг и с тобой нельзя немного сбросить пар. Сигурдссон фыркает прямо в бокал, поднимая алкогольные брызги, тут же отставляя его на столик и утирая лицо, и в этом жесте Бистрович, то ли от того, что хорошо знает исландца, то ли по вине отравившего кровь алкоголя, видит совсем иное - ему кажется, что вытирая щёки, Арнор всё же умудряется смахнуть с уголков глаз заблестевшие там капли. Ему бы так хотелось помочь, хоть чем-нибудь… И осоловевший мозг с радостью подмечает для него, как бы между прочим, тот факт, что Сигурдссон тоже блондин. Внезапный порыв заставляет Кристи наклониться вперёд, оставляя короткий, почти целомудренный поцелуй на губах исландца, отстраняется, глядя в ошеломлённые серые глаза напротив, и это производит эффект взорвавшейся бомбы. Арнор прыгучей кошкой седлает его колени, впиваясь в губы с таким голодом, словно этот поцелуй спасёт его смерти, и с жадностью, способной сломать молнию, расстёгивает ширинку на джинсах Кристи, запуская в неё ладонь. От этого напора кидает в жар, но Бистрович лишь крепче прижимает к себе добравшегося до его шеи парня, опрокидывая его на диван и подминая под себя, чувствуя на своём члене плотно обхватившие его пальцы. В водовороте мыслей со светлыми пятнами оправданий, что он всего лишь помогает другу, напрочь похоронив идею о совместной ванне с Игорем и парой ароматических свечек.***
Федя никак не может забыть о Косте, о засосе на его шее, медленно, но верно накручивая себя и уплотняя вокруг себя внезапно охвативший его приступ ревности до такой степени, что становится трудно дышать. Он раненым зверем мечется по городу, сбивая яркими огнями фонарей мысли с упорядоченных дорожек в полный хаос, пока наконец не обнаруживает себя прижавшимся лбом к рулю замершего посреди двора автомобиля. Ужасно знакомого двора. ИХ двора. В сердце неизбежно колет, и желание послать судьбу и проклятие ко всем чертям становится невыносимым. В голове отбойным молотком бьётся лишь одно желание - подняться сейчас в ИХ квартиру и, обняв Кучаева, извиняться за всё сотворённое им до самого утра, вернуть его, вернуть МЫ вместо этого никчёмного болезненного Я. А потом добить его? Кулак врезается в руль с такой силой, что трещит пластик, но Федя всё же выходит из машины, поднимая голову к знакомым окнам, в которых не видно ни огонька. Быть вместе, но не долго, или отпустить, позволив жить долго и… счастливо? С кем-то другим… Он слишком резко срывается с места, взлетая по лестнице на нужный этаж, и замерев лишь перед дверью в нужную квартиру, словно перед последней точкой, за которой обратного пути уже не будет. Игнорируя совесть и здравый смысл, Чалов так тихо, как только способен человек в его состоянии, поворачивает в замке ключ, вздрагивая от щелчка, словно вор - ему кажется, что этим звуком он перебудил весь подъезд, но в темноте квартиры за приоткрывшейся дверью всё ещё не слышно ни звука. Предположение, что дома и вовсе никого нет разбивается об оставленную на пороге обувь. А секунду спустя Федя замечает и вторую пару, принадлежащую явно не Косте. Зелёный туман ревности вновь застилает глаза, но к счастью, не трогает мозг, оставляя форварду право выбрать тихую поступь, вместо того, чтобы ломиться в спальню напролом. Феде повезло, что дверь в их спальню открывается бесшумно. Он видит Кучаева, спящего в ИХ кровати, натянув одеяло почти до самого носа, и где-то в подреберье жарко вспыхивает щемящее чувство - совсем как раньше. Чалов делает шаг вперёд, слушая чужое сопение… и только сейчас замечает в ИХ кровати ещё одного парня, судя по позе, обнимающего полузащитника со спины. Ладонь сама собой сжимается в кулак, Федя силится напрячь зрение и… его глаза достаточно привыкли к темноте, чтобы во втором парне он узнал собственного брата. Младший Чалов не помнит, как покинул квартиру, и спустился по лестнице, закрыл ли за собой дверь и не наделал ли шума, разбудив обоих парней, но закончившийся ещё в тот самый момент воздух никак не хочет вновь возвращаться в лёгкие. Он смотрит прямо перед собой, на побледневшие костяшки сжимающих руль пальцев и просто не может поверить. А в тёмных, таких чужих теперь окнах, всё ещё не видно ни одного огонька. У Феди есть проверенный способ забыться. Он лучше алкоголя, и сильнее любого снотворного, но Чалов почему-то знает, что сегодня ему не поможет даже увеличенная доза. В окнах Арнора горит свет, даже в эти поздние ночные часы, словно путеводный фонарь, зовущий путников, и обещающий им тепло и защиту, а Феде сейчас просто необходимо избавиться от одиночества, хотя бы на секунду, хотя бы на мгновение выключить мозги и почувствовать себя кому-то нужным. Он слишком долго и бесцеремонно давит пальцем на кнопку звонка, не задумываясь о том, что включённый свет не значит, что исландец не спит, забыв его выключить. Он радуется, как щенок, когда со стороны квартиры наконец-то доносится шуршание и звук открываемого замка, готовый с порога заключить белобрысого полузащитника в объятия… но вместо Сигурдссона на пороге возникает слегка всклокоченный и мокрый после душа Бистрович, в хорошо известном Феде халате - он сам каждый раз надевает его, когда остаётся у Арнора с ночёвкой. - Федя? Ти… - Лицо хорвата из удивлённого быстро меняется в обеспокоенное. - Что-то случилось? Зайдёшь? Кристи любезно отходит в сторону, пропуская Чалова внутрь, и тот видит в глубине квартиры Арнора, который пожимает плечами, давая понять, что ему по большому счёту всё равно. И последний пазл картинки с названием "тебя в этой квартире сегодня не ждали" оказывается на своём месте. - Нет, я ошибся… дверью. - Федя медленно разворачивается, и, прежде, чем окликнувший его хорват успеет надеть тапки, чтобы кинуться следом, пулей слетает по ступенькам вниз, вырываясь на улицу. Его вообще больше никто нигде ждёт.