жаным

они вместе уже около семи лет: как встретились, уже и не помнят. только фразы по телу выжжены навсегда; у шиёна на рёбрах, у сону – под лопаткой тонкой прописью и черными завитками. это у хона почерк такой – кривоватый, небрежный, будто наскоро постоянно написанный, но не менее красивый от этого, потому что в такой неидеальности кроется что-то неописуемое, приводящее в восторг живостью своей. шиён весь такой. нескладный и живой, состоящий из противоречий и неожиданностей; крыша в четыре утра, бутылка виски где-то в ногах и тёплые руки под толстовкой. очки большие, с красными стёлками, разные, чуть ли не каждый день, и глаза вечно прищуренные – совсем зрение уже испортил, дурак.   сону зависает в студии, а рядом с ним снова шиён сидит. тихо так, стараясь не спугнуть музу, но только не знает до сих пор, что вдохновение чо тихонько сидит за спиной, поглаживая сиру по светлой шерстке. у них тандем – странный. чебом ему так в лицо и говорит, открыто и прямо, мол, вы, ребята, странные. сону как-то плевать абсолютно, он пожимает плечами и опаляет своей душе шею горячим дыханием.  для сону шиён – всё. он будто стал частью, которую не оторвать совсем; он вжился в обыденность сону, разгоняя рутину и скуку.   если страдает шиён, то и сону – плохо.  у хона брат средь цветов, а под заплаканными глазами глубокие синяки. он держится на людях кое-как, но приходя домой снова разрывается. сону честно рядом каждый раз, снова и снова обнимает крепко, но шиён угасает. вянет на глазах – от него кожа да кости остаются; очки разные на полках не тронуты уже с месяц, а карие глаза тусклые, потухшие. в них той живости уже нет, и сону рвёт изнутри, потому что шиёну – плохо.  сону домой возвращается вечером – ему нужно было к кисоку съездить, забрать аппаратуру, а в квартире темно. сиру в ногах трётся, обеспокоенно мяукая, а на зов никто не откликается. у сону сердце – в пятки; он быстро обходит дом, но не видит шиёна.  дверь в ванную открывается с жутким скрипом, – они так и забыли смазать петли, – а перед глазами – чужие колени с извечными синяками. сону боится поднять взгляд. не может. он падает на колени перед висящим телом и заставляет себя поднять голову.   шиён бледный. на нём очки с красными стёклами – любимые, и улыбка слабая, такая умиротворенная. сону обнимает мёртвое тело, утратившее свой жар, раскачивается в разные стороны, не может поверить. горячие слёзы капают на холодную шею, а под лопатками вместо чёрных букв – шрам.