Bit Weird

— Немного странно, — сказала Миллер, поворачиваясь к Харди с легкой улыбкой. Раздраженный и обессиленный, Харди не ответил. Улыбка соскользнула с ее лица. — Ты так и не ответил мне, ты когда-нибудь занимался сексом с Клэр Рипли? — Спи, Миллер. Он перевернулся на бок, подальше от нее, и уставился в пространство. Его уставшие глаза смотрели сквозь время, и он видел, как Клэр улыбается ему, пока солнечный свет косо падает на ее веснушчатое лицо. Воспоминания причинили ему боль, но не по той причине, которую подозревала Миллер. Он закрыл глаза.

***

Его видение плыло, прерываемое привычными сценами покатого зеленого берега, кивающих колокольчиков и стремительной реки. Он упал, и его легкие наполнились водой. Отдаленно он слышал голос. — Харди. Он ускользал еще дальше от поверхности. Течение было сильным. Слишком сильным, чтобы бороться. Его веки полузакрыты. Он так сильно устал, и ноша в его руках была такой тяжелой… — Харди! Его глаза распахнулись. Над ним нависла женщина с вьющимися распущенными волосами и пронзительными карими глазами. Она отчаянно мяла в руках его воротник, обнажая мокрую кожу и одной рукой убирая влажные волосы с его глаз. Он рассеянно смотрел на это зрелище, открыв рот. Она была освещена нежным золотым сиянием, создающим нимб вокруг ее темных волос. Он смотрел на нее, как утопающий пялится на расколотое солнце сквозь нарезающие волны. Его губы пошевелились, и он что-то произнес. — Харди! — Снова сказала она и шлепнула его по щеке. Он резко поднялся, кашляя и задыхаясь. В конце концов Харди сделал глоток воздуха и вытеснил реку из своих легких. Миллер — ведь это была она все это время — откинулась назад и облегченно вздохнула. Пока он задыхался и хрипел, он осознал, что она оседлала его. Ее колени были по обе стороны от его груди, и она старалась перенести весь свой вес на них, чтобы не ограничивать его дыхание. — Слава Богу, ты в норме, — сказала она. — Я думала, ты собираешься умереть. Его сердце билось, как свежепойманная рыба. Чувствуя слабость и головокружение, Харди моргнул. — Что случилось? — Ты начал ворочаться во сне. Я думала, что тебе снится кошмар, поэтому я попыталась разбудить тебя. А потом ты перестал дышать. — Она наклонилась над ним и прижала два пальца к его горлу, пытаясь измерить пульс. Он заметил, что она слегка дрожала. Он отмахнулся от ее руки. — Слезь. Я в порядке. — Нихера ты не в порядке! Как давно это происходит? — Я в порядке, — продолжал настаивать он, приподнявшись на локтях и приблизив свое лицо ближе к ней. Это действие заставило ее вспомнить, что она все еще сидела на нем. Она отодвинулась, сгорая от смущения, и слезла с него. — Я… я расстегнула твою рубашку, чтобы ты остыл, — объяснила она, когда он сел. — Тебя так лихорадило… ты горел, когда я дотронулась до тебя. Харди не ответил. Его дыхание все еще было неровным. Он уставился на пол и поморщился, покачивая ногами, спустившимися с кровати и после нащупывая остальные пуговицы на рубашке. Все его тело было покрыто потом. Он резко стянул с себя рубашку, лихорадочно натянул майку на голову и пошатываясь направился полуголый к окну. Щеки Миллер горели ярко-красным. Когда она увидела, как он возится с задвижкой, она присоединилась к нему и открыла окно, впуская холодный воздух. Харди вздрогнул, когда ветерок коснулся его обнаженной кожи, и тяжело оперся на подоконник, вдыхая кислород. Миллер ушла и вернулась с полотенцем из шкафа. Она передала его ему, и он без слов начал вытирать капли пота со своего торса. Когда Харди уткнулся лицом в полотенце, Миллер не могла не пялиться на его тело. У него было стройное, мускулистое телосложение, с четко очерченными мышцами пресса и подтянутыми, как туго закрепленные снасти на корабле руками. Он убрал полотенце с лица и посмотрел на нее. Она сразу опустила глаза. — Как давно это происходит? — Тихо спросила Миллер. — Некоторое время, — вздохнул он. — Не всегда так плохо. — Это твое сердце? Харди не ответил. — Ты простудишься, если будешь стоять на холоде, — сказала Миллер с обычной практичностью. Она могла разглядеть мурашки на его быстро остывшей коже. — Вернись в постель. Он сделал так, как было предложено, и снова сел на кровать. Она прикрыла окно, оставив щелочку, чтобы шел свежий воздух, и присоединилась к нему. Они уставились на пол. — Кошмары, — пробормотал Харди через некоторое время. — У меня кошмары. Снится, что я тону. Я просыпаюсь и не могу дышать. — Пиппа? — Мягко спросила она. Он кивнул и потер плечо в волнении. — Я все еще… Я все еще чувствую ее. Ее вес. Ощущение воды. И я не могу… — Как часто? — Чаще в последнее время. — Ты говорил с кем-нибудь об этом? — Нет. — Тебе нужно. Я могу дать имя консультанта, если ты… — Ради бога, — сказал он взволнованно. — Мне не нужен чертов психиатр. Он встал и потопал в ванную. Миллер последовала за ним. — Ну, ты, по крайней мере, должен помочь своему сердцу, — сказала она. — Ты посещал врача? — Оставь это, Миллер. — Нет. Ты убьешь себя, если будешь продолжать в том же духе! Ты чуть не умер на моих глазах до этого, ты думаешь, я хочу снова иметь с этим дело? Он закрыл дверь ванной перед ее лицом. Она издала полу-сердитый, полу-расстроенный стон и раздраженно пнула по двери. Он подождал, пока ее тень под дверью отступит, прежде чем повернуться к зеркалу. Его собственное серое бледное лицо смотрело в ответ, и одинокое отражение, казалось, удваивало его одиночество. Включив кран, он умылся холодной водой и попытался стереть с кожи высохший пот. Он снова поднял голову и увидел, как капельки воды скатываются по его лицу вниз. Он выглядел как призрак утопленника. Вздрогнув, Харди вытерся. Когда он вышел, то обнаружил, что Миллер рылась в его сумке. — Какого черта ты делаешь? — Возмутился он. — Ищу твою пижаму, — отрезала она в ответ. — У тебя проблемы с сердцем, ужасные ночные кошмары, из-за которых у тебя проблемы с дыханием, и ты решил спать в костюме. Самый сковывающий наряд из возможных! Она швырнула мягкую серую футболку ему в голову. — Надень это, — приказала Миллер. Она продолжала перебирать его сумку. — У тебя есть какие-нибудь спортивные штаны? Шорты? — Нет. — Какого черта ты не взял пижаму? У тебя ее нет или просто забыл? Его рот застыл в жесткой линии. — Забыл, — пробормотал он. Она покачнулась на пятках и посмотрела на него. — Серьезно? — Миллер начала смеяться. — Все это время я думала, что это просто твои чертовы бредни, Мистер Я Сплю В Костюме, Потому Что Я Слишком Крут Для Пижам. — Все ее тело дрожало от смеха. — Это не смешно. — Нет, это смешно. Хочешь, возьми тогда мои спортивные штаны? Я уверена, что упаковала их… — Нет, — он натянул футболку на голову. — Отлично. Тогда спи в своих боксерах. — Извини? — Я предполагаю, что ты носишь боксеры? — Она вытащила запасную пару из его сумки и помахала ими перед ним. — Положи их! Ради Бога, Миллер! Он попытался отогнать ее от сумки, и она устроила ему обстрел боксерами, используя резинку. Они били его по лицу. Пока они медленно отступали, его бесстрастное выражение лица постепенно становилось каменным, словно тихо размышляющее об убийстве, самоубийстве или сразу обоих. — Так тебе и надо, — сказала она, вставая. Он собрал все свои вещи и сунул их обратно в сумку, вздохнув от небрежного способа, которым она разложила его идеально сложенную одежду. Миллер отбросила его маленькое покрывало и вскинула простыни. — Сюда, — сказала она. — Давай. Он замер, как олень перед фарами. — В кровать? — Да. — С тобой? — Да. — Я лучше посплю в машине. — О, спасибо большое! — Фыркнула она. — Я не это имел в виду, — поспешно сказал он. — Я имею в виду… — Ты имеешь в виду, что лучше пусть будет сердечный приступ в машине, чем делить со мной кровать. Ну, круто, потому что, пока сон — это смертельный для тебя опыт, я буду держать тебя рядом. А теперь иди. — Это не смертельный опыт, — раздраженно начал он. — О, нет, это он. Ты собираешься снять штаны? — Нет. — И перестань краснеть, как школьница! Я не собираюсь запрыгивать на тебя! Я просто думаю, что меньшее количество ограничивающей одежды будет для тебя лучше, и раз ты не надеваешь мои спортивные штаны… Он крепко схватился за свой пояс. — Ладно. — Она вскинула руки. — Оставь их. Сердечный приступ во сне, какое мне дело? Это была особенная черта Миллер: когда моменты, в которые она открыто заявляла, что ненавидит его больше всего, оказывались моментами, в которых она действительно заботилась о нем больше всего. Она легла в кровать и натянула одеяло до подбородка. Простыни на его стороне призывно оставались на месте. Со вздохом он лег рядом с ней. — Можешь выключить свет? Он выключил. Тьма опустилась. Ветерок шевелил шторы, и комната дышала. Харди вздрогнул, зная, что теперь ничто не отделяет его от мягкого, теплого тела Миллер, кроме их собственной одежды. Он вспомнил, как она выглядела, когда она оседлала его; и как чувствовал ее, когда она легко покоилась на нем; прикосновение ее руки, когда она погладила его по лбу. Это было так нежно, так любяще. Это заставило его почувствовать боль. Он заметил, что Миллер прижалась к противоположной стороне кровати, устроившись как можно ближе к краю, стараясь максимально увеличить расстояние между ними. Он отзеркалил ее усилия, чувствуя себя виноватым из-за того, что ей было неудобно. — Ты уверена в этом? — спросил он. — Я всегда могу лечь на покрывало… — Нет. Если это случится снова, я хочу убедиться, что успею прервать это. — Она прикусила губу. — Я фактически не сделала этого ранее. Я была полусонная. Если бы я не… — Иногда они случаются, Миллер, со мной все будет в порядке. — Ты этого не знаешь! — Она уставилась в потолок и сложила ладони на внешней стороне покрывала. — Я знаю, какими ужасными они могут быть, — тихо сказала она. — Мне тоже снятся кошмары. Может быть, не такие ужасные, как у тебя, но все равно… душащие. Он посмотрел на нее. Когда его глаза привыкли к мраку, Харди постепенно начал различать детали в ее темном профиле. Ее глаза блестели, как покрытые росой цветы. — О чем? — Убийство Джо. — Она фыркнула. — Его уничтожение. Избивая до смерти или забивая молотком. Иногда… как я душу его. По какой-то причине я всегда перестаю дышать в этих снах. Он не ожидал этого ответа. — Мне жаль, — все, что он мог сказать. — Я хочу убить его. — Я знаю. — И это пугает меня, потому что заставляет задуматься… а что, если я такая же, как он? — Ты не такая. — В его словах внезапно появилось тепло. — Ты вообще не похожа на него, Миллер. Он думал, что слышит, как она плачет. — Я ненавижу его, — прошептала она. — Он забрал все у меня. Она вытерла нос и слабо рассмеялась. — Это довольно эгоистично с моей стороны, а? Сын Бэт убит, а я думаю о себе. — У тебя есть право горевать о том, что ты потеряла, — сказал ей Харди. — Не чувствуй вину за это. — Ты… ты потерял все после Сэндбрукского дела. — Она повернула голову к нему. — Скажи мне честно. Становится лучше? Он посмотрел на нее. — Пока нет, — сказал он. — Но я надеюсь, что будет. Было что-то во тьме и в интимном моменте совместной дележки кровати, что облегчало ей обнажение своей души. Возможно, это был пережиток из ее времени как чьей-то жены; темная, утешительная безопасность брачной кровати была тем местом, где она привыкла раскрывать тайные страхи и тревоги; это было похоже на рефлекс, даже если человек, который теперь лежал на стороне кровати ее мужа, на самом деле не был ее мужем. Даже не друг, правда. И все же… — Я боюсь, — призналась она. — Я так боюсь, что останусь одна навсегда. Я скучаю по своей семье. По моим друзьям. Я даже скучаю… — она сдержала то, что собиралась произнести, и вместо этого сказала: — Я скучаю по браку. — Я думаю, что по мелочам ты всегда скучаешь больше всего, — размышлял Харди, и это тусклое выражение, казалось, подтверждало, что он разделяет ее страх. — Довозить своего ребенка до школы. Слышать, как они говорят обо всех проделках, которые они устроили, когда возвращаешься домой с работы. Даже когда кто-то делает для тебя чашку чая или целует на прощание… Миллер фыркнула. — Боже, мы жалкая пара, не так ли? — Как минимум, мы есть друг у друга. — Это весьма утешительная мысль. — Она долго смотрела в потолок. — Я занималась сексом с кое-кем, — выпалила она. — Когда мы с Клэр ходили выпить. Я привела с собой парня домой. Харди попытался подавить укол ревности, который он ощутил. — О? Так что… вы двое… — Это была всего лишь одна ночь. Первая в моей жизни. Я даже не помню его имени. Она выглядела такой несчастной, что ему пришлось спросить: — Ты была пьяна, когда это случилось? Он видел, как она кивнула в темноте. — Я не хотела, но Клэр настаивала… и мне было так одиноко… Боже, мне было так одиноко… — Хочешь, я его выслежу? — Попытался пошутить Харди. — Может быть, немного побью его? Он надеялся заставить ее улыбнуться, но она была слишком подавлена. — Я чувствую себя грязной, — прошептала она. — Я чувствую себя… испорченной, совершенно. Из-за него. Из-за Джо. Я провела последние тринадцать лет, занимаясь сексом с педофилом… Она полностью вздрогнула, как будто по ее коже поползли тараканы. — Кто бы мог любить меня сейчас? У Харди пересохло во рту, и ему не хватило смелости произнести ответ, который застыл на его губах. Его бедное сердце набухло и извивалось, как рыба на конце гарпуна. Она продолжила. — Даже Брайан меня отшил. — Грязный Брайан? — Недоверчиво произнес Харди, и услышав шутку, Миллер чуть рассмеялась. — Хочешь знать почему? — Продолжала она, озорно касаясь. — Почему? — Потому что у него есть девушка. — Так это препятствие, которого у тебя с мужем не было? Она хихикнула, и этот звук подарил ему ощущение крыльев за спиной. — Хочешь услышать о моей катастрофе на свиданиях? — Спросил он. — Пока мы делимся. Миллер перевернулась на бок и повернулась к нему лицом. — Продолжай, — сказала она, ее глаза сияли. — Я подкатил к Бэкке Фишер. — Нет! — Ага. Она отшила меня в номере. — Когда это произошло? — Давным-давно. Когда я еще останавливался в Трэйдерсе. — Она сейчас встречается с Полом Коутсом. Люси сказала мне. — Викарий? Серьезно? — Он прозвучал искренне обиженным. Она улыбнулась. — Тебя отшили ради священника. — Как раз тогда, когда я думал, что это не может быть более неловко… — Почему ты вообще подкатил к ней? Ты должен был знать обо всем, что с ней и Марком… — Я знаю, но она была… доброй. Она флиртовала. — Она флиртует со всеми. Она заигрывала со мной, когда мы впервые встретились, пока я не сняла свой капюшон, и она не поняла, что я не парень. Он уставился в пространство. — Викарий? Серьезно? — Сказал он снова и провел рукой по лицу. — Для справки, — сказала Миллер. — Думаю, ты можешь лучше, чем она. — И ты можешь лучше, чем Грязный Брайан. — Он покатал на своем языке имя Грязного Брайана, словно стеклянные шарики, с отвращением скривив губу. — И этот подонок из паба. Если ты когда-нибудь увидишь его, покажи мне его. Я конфискую его машину. — Ты не на службе. — Я могу позвонить в распоряжение. Миллер на мгновение замолчала. — Спасибо, — пробормотала она. — За что? Она не ответила. Он перевернулся на бок и посмотрел на нее; и они лежали, свернувшись, как близнецы, отражая друг друга, глядя глаза в глаза. — Так ты когда-нибудь занимался сексом с Клэр Рипли? — Внезапно спросила Миллер. — Ради Бога, Миллер, — простонал он, перекатываясь на спину и закрывая глаза рукой. — Что? Мне просто любопытно! И пока мы защищаем эту женщину, я хочу знать, какие отношения у тебя с ней! Я думаю, что заслуживаю знать! Он пробормотал что-то. — Что ты сказал? — Нет, ладно? Нет, у меня никогда не было с ней секса. — Ты хотел? — Миллер, — прорычал он в предупреждении. Прошли секунды, а затем: — Нет. Нет, не хотел. — Почему нет? Она красива. — Я полагаю. Но… мы пережили очень напряженный эпизод. И это было слишком скоро после Тесс. Кроме того, — продолжал он, — она на самом деле не в моем вкусе. — Тогда кто в твоем вкусе? Блондинистые австралийские владелицы отелей? Он сильно нахмурился. — Нет. Нет, мне нравятся… Я не знаю, мне нравятся женщины, с которыми я могу поговорить. Я не очень хорошо лажу с людьми, но… ты знаешь, когда встречаешь кого-то, и вдруг ты можешь проводить с ними все свое время, и как будто знаешь их вечно? Она слабо сказала: — Да. — Умные женщины, — продолжал он. — Просто… тот, кто… Он понял, что снова перевернулся на бок и уставился прямо на Миллер. — Кто-то, кто может принять меня, — пробормотал он. — Кто-то, кто любит меня. Она протянула обе руки под одеяло и скользнула по матрасу. Ее пальцы внезапно провели по телу Харди и вытянулись, наполняясь теплом, которое исходило от него и распространялось через простыни. — Это то, по чему я скучаю больше всего будучи в браке, — тихо сказала она. Ее пальцы сжались над матрасом. — Не секс, а что просто кто-то скажет: «Я люблю тебя». Кто-то, кто любит тебя. Он хмыкнул в согласии. Он был достаточно близко, чтобы почувствовать дыхание Миллер. Когда она подобралась так близко? — Секс тоже хорош, — призналась она, — когда ты влюблен, в любом случае. Я действительно не вижу в этом смысла, если я не влюблена, но когда — да, это… Он вздрогнул. — Кого ты имел в виду до этого? — Спросила она, убирая нить, найденную на покрывале. — Когда до этого? — Когда ты задыхался, а я пыталась расстегнуть твой воротник. Ты что-то сказал. Задняя часть его шеи покрылась мурашками. — Что я сказал? — Ты сказал: «Я люблю тебя». Наступила мертвая тишина. Он был рад, что она не видела, как он краснеет в темноте. — Нет, не сказал, — произнес он. — Сказал. Ты был настолько не в себе, что я подумала, что ты, должно быть, грезишь о Клэр. — Я не помню, что сказал такое. — Ну, ты сказал. Это была твоя жена? — Я не знаю. Я не помню. Он неловко переместился и поправил руку. Его пальцы коснулись ее, и он испуганно посмотрел вверх. Она не дрогнула от его прикосновения, как обычно, и осталась неподвижной, опустив глаза, размышляя. — Как насчет другого дня? — Хм? — Ты вышел к двери полусонный. Я сказала, что Клэр согласилась увидеться с Эшвортом, а ты сказал: «Миллер, я бы расцеловал тебя». Он тяжело сглотнул. Его Адамово яблоко дрожало. — Это было сказано только из-за сердечного приступа? — Нет. — Он положил руку на матрас и нашел ее. Их пальцы сплелись вместе, как бутон цветка, закрывающийся на закате. — Почему ты это сказал? Держа его руку одной, потянувшись другой рукой к его лицу, она погладила его по щеке и провела пальцем по контуру его губ. Он вздрогнул и закрыл глаза. — Потому что, — сказал он, — я… Они двигались ближе друг к другу, пересекая эту важную, но невидимую разделительную черту по центру кровати. Тьма накрывала их, словно толстое одеяло из соболя, заглушая суровую реальность и превращая то, что было грубой карикатурой на мужа и жену, во что-то, что выглядело — и ощущалось — слишком реальным. Она поцеловала его. Ее руки опустились на его грудь и провели по грудным мышцам. Он снова приблизился, обнял ее, и поцелуй углубился. Как только их бедра соприкоснулись, она отстранилась и прервала поцелуй с мягким звуком. — Это было… — начала она. — Немного странно? — Выдохнул он. — Хорошо. Ее руки сжались в кулаки напротив его сердца. Он осмелился обнять ее покрепче и снова поцеловал. Она легко провела пальцами по его торсу, пробежала вверх-вниз по телу. Потянув одну руку к его серой рубашке, Миллер погладила, словно отполированные, напряженные мышцы, которые она обнаружила, и прижала пальцы к волосам на его груди. Голод до физической близости был таким долгим, что ее прикосновение было катастрофическим. Харди весь дрожал, его мышцы излучали тепло и сдерживаемую энергию, отравляющуюся толчками в его нутро. Наконец ее рука опустилась на его спину, и Миллер разорвала поцелуй, чтобы удержать его. Она уткнулась головой в местечко под его подбородком. Он закрыл глаза и провел большим пальцем по ее плечу. — Ты теплый, — пробормотала она. Она нарезала круги по его спине кончиком пальца, и он покрылся мурашками. — Ты всегда казался мне холодным, но ты такой теплый. Для всего мира она казалась огненной, а он — холодным, но на самом деле в них обоих были свои степени солнца и тени. Он мог быть бесстрастным, каменным, неподвижным; и все же он бушевал, словно корабль, горящий в море, как пожарище, поглощающее себя и рушащееся внутрь, угрожая в любой момент быть поглощенным чернильно-темным океаном. И она… она, несмотря на все свои безудержные, горячие страсти, была для него благословенно прохладной. Она была тенью яблони в разгар лета, навесом листвы, что закрывает бьющее солнце и дарит облегчение расплавленным конечностям, изнуренным дневным трудом. Она была облегчением, утешением и успокоением. В ее тенистых руках он мог отдохнуть, испить прохладного бриза и скинуть тяжелый, тяжелый груз, который заставлял его так гореть. Укол тоски так сильно ударил его, что стало больно. — Миллер, — пробормотал он. — Я думаю… я должен спать на покрывале. До того, как… мы… Она снова поцеловала его. Протесты умерли, и Харди наклонился к ней, нетерпеливо отвечая. Его язык раздвигал ее податливые губы. Пальцы коснулись ее груди, чувствуя соски там, где они напряглись сквозь тонкую ткань ночной рубашки. Ее руки запутались в его волосах, и Миллер не смогла сдержать предательский стон. Он целовал ее шею и покусывал за ключицу, подняв руки вверх к ее рубашке, чтобы обеими руками обхватить ее грудь. Она не собиралась заходить так далеко, но он был таким горячим, таким жизненно необходимым и… здесь. Его крепкое мужское прикосновение вызвало в ее сердце горячую дрожь, которая с каждым ударом распространялась по всему ее телу. Миллер сжала ткань его рубашки в своих руках. Она была ошеломлена, затоплена ощущением. Было так много отчаяния в том, как они касались друг друга, так много страданий, одиночества и потерь, окрашивающих их безумные поцелуи, и столько же было невыносимой нежности. Какая-то часть ее разума умоляла ее остановиться, пока не стало слишком поздно, но она не обратила на это внимания. Это совершенно отличалось от той другой ужасной одной ночи. Тогда все внешние силы внушали ей заняться сексом, пока внутри она кричала «нет». На этот раз все внутри нее говорило «да», в то время как внешние силы говорили ей, что это неправильно. Но он чувствовал себя хорошо с ней. Даже с судом, обвинением, Джо и всеми другими дерьмовыми вещами, которые произошли, он чувствовал себя хорошо с ней. Ощущение было сродни находке отгадки по делу, после проведенных недель безнадежного разглядывания стены улик. Все, что требовалось — один сдвиг в перспективе. И все становилось ясно. Он был тем скрытым ответом, которого она так долго искала. Харди стянул с нее рубашку и небрежно откинул в сторону, уткнувшись лицом в ее грудь и попробовав каждый участок кожи, какой только мог. Ее пижамные штаны и нижнее белье пошли следом, снятые неумолимыми пальцами. — Могу я…? — Спросил он. Его рука лежала на внутренней стороне ее бедра, а его пальцы дрожали чуть ниже между ее ногами. Она ободряюще приобняла Харди. — Да, — прошептала она. — Да. — Она взяла его за запястье и потянула вверх. Он погружал в нее свои длинные мозолистые пальцы и целовал с такой обжигающей дикостью, что она не смогла дышать. — Я хочу тебя так сильно, — прошептал он. — Ты так нужна мне. Признание напугало бы ее, если бы только подобная правда не была запечатлена в ее собственном бедном сердце. Она дернулась и сжала его исследующие пальцы, мягко задыхаясь, когда он покачивал их вперед и назад, изгибаясь, чтобы найти самое приятное место. Он чувствовал себя увереннее с каждым тонким стоном и поцеловал ее в неистовом, голодном триумфе, когда он услышал от нее громкий вскрик. Было такое дикое, умирающее, захлестывающее отчаяние в его ласках. В течение долгого времени все, чего он желал, жаждал и хотел, оставалось вне его досягаемости. Последовательные отказы заставили его отречься от желания, и внезапно обнаружилось, что это — что она — действительно была в его руках, что она принимала его прикосновения, и было почти невыносимо. Она двигалась в такт его движениям, ее бедра резко поднимались к его быстрым, умелым пальцам. Его рот был повсюду, покусывая и лаская, другая рука поглаживала ее грудь, спину, щеку, живот. Он был таким горячим, таким тяжелым и так близко, что все ее чувства — запах, вкус, осязание, зрение, слух — все было наполнено им, пока она не почувствовала, что задыхается. Он наслаждался ее губами в поцелуях, запутался пальцами в дикой короне волос, вьющихся у ее висков, а другой рукой коснулся ее внизу, провел пальцем и погладил клитор. Она вздрогнула, подняв ногу выше и притянув его сильнее. Сжимая его изо всех сил, ее пальцы впились в упругие мышцы его рук, и она кончила с долгим и мучительным стоном. Ее мышцы трепетали и сжимались вокруг его руки, успокаиваясь. Он убрал пальцы и пробормотал что-то ей на ухо, прижимая к себе. Она пыталась отдышаться и подрагивала. Тепло его рук медленно возвращало ее в чувство, как теплая клетка детских рук оживляет птицу, которая врезалась в окно. Как только Миллер восстановила дыхание, она провела рукой по его поясу и расстегнула пуговицу. — Можешь? — Спросила Элли, задерживаясь на молнии кончиком пальца. Она уже могла почувствовать его, преданного влажным пятном, длинного, твердого и пульсирующего через ткань брюк. — Ох, — сказал он, легкий спазм встряхнул его тело. — Доктор не советует… но если это не слишком напряженно, я… Она повела молнию вниз. — Ты уверена? — Спросил Харди. — Они уже обвинили нас в этом, — сказала она с обычной практичностью. — И мы уже зашли достаточно далеко. Он снял брюки, и она сунула руку ему в боксеры, обхватив его напряженный, дергающийся член. Она начала медленное, тянущее движение. — Ох-х-х, — простонал Харди. — Ах, блядь… Он был больше, чем она ожидала. Возможно, немного больше, чем в среднем. Больше, конечно, чем она привыкла. Миллер продолжала двигать рукой, медленно, нежно, затем немного быстрее, пытаясь привыкнуть к его ощущениям. — Элли… — сказал он. — Я собираюсь… Он излился в ее руке с длинным стоном. — Извини, — пробормотал Харди. Он опустил свой влажный лоб на ее плечо. — Прости. Мне жаль. Это было так долго… — Все хорошо. Все в порядке, — сказала она, успокаивая его, пока тревожная складка не исчезла между его бровей. И она не возражала, если честно. Трахнуть его как следует — слишком близко к тому, чтобы признать, что она любит его, и она не была готова признать это себе, не говоря уже о нем. Лихорадочная возня между двумя грустными и одинокими людьми, которые делят постель в отеле, была гораздо проще, как для себя, так и для всего мира. Тем не менее, одна маленькая часть ее предательски задавалась вопросом, что бы он чувствовал внутри нее. Он лежал на боку, тяжело дыша, глядя на нее благоговейными глазами. Это было то же самое мутное выражение, которое она увидела, когда он смотрел на нее и пробормотал слова «Я люблю тебя». В конце концов, они были для нее. Миллер плавно удалилась в ванную, где ополоснула свою липкую руку в раковине. Она некоторое время размышляла, а потом медленно вернулась в комнату. Харди достал пижаму. Для нее. — Вот, — сказал он, протягивая ей пижаму и с уважением отводя глаза, когда она надевала ее. — Я… э-э… это было… Элли вернулась с ним в кровать, и они лежали, уставившись в потолок. — Немного странно? — Предложила она. — Хорошо, — пробормотал он в ответ. Она прикусила губу. — Я подумала, что… ты не возражаешь… не возражаешь, если мы не будем говорить об этом завтра? Он тяжело опустился рядом с ней. — Ошибка, — пробормотал Харди. — Понял. — Нет, — ответила она. — Просто… нужно время. Миллер нашла его руку и нежно погладила. — Может быть, когда все это закончится, — сказала она, — суд, Сэндбрукское дело… возможно, тогда мы сможем поговорить об этом… о нас. Но сейчас… Он понял. Она перевернулась на бок, в другую от него сторону, и Харди приподнялся позади нее, неуверенно зависая. — Ты не возражаешь, если я…? — Он нежно коснулся ее талии. Миллер склонила голову к подушке. — Вперед. Он с радостью устроился поудобнее и обнял ее. Волосы Элли щекотали его нос, и Харди сгладил их одной рукой и поцеловал ее в макушку. Они соединились вместе, как сложенные ложки. — Харди? Он хмыкнул. — Обещай мне, что ты скажешь кому-нибудь о своем состоянии. — Все хорошо, Миллер. — Нет. Пообещай мне. — Я позабочусь об этом. — Ты так зациклен на этом деле. Ощущение, словно ты собираешься убить себя этим. Она обхватила руку на ее талии и сжала. — Я не хочу, чтобы ты умер. — Я не умру. — Я потеряла всех. Я не могу потерять и тебя тоже. — Ты не потеряешь, Миллер. Обещаю. — Хорошо, — пробормотала она. — Хорошо. Через мгновение он улыбнулся. Элли почувствовала это кожей. — Ты сказала, что не собираешься запрыгивать на меня. Ты соврала. Миллер была не в настроении. — Спи, Харди, — сказала она. Он закрыл глаза. К счастью, его сон был без сновидений.