Паэлья или начать жизнь сначала

Эта история — правда, хотя не происходила никогда на самом деле и является плодом моего воображения. Но так могло быть. Так было у кого-то. Просто я не знаю об этом. О чём она? О любви. Все истории рассказывают о любви. — Лифт задержите, пожалуйста! — Молодая женщина, не переставая смотреть в телефон и что-то печатать, вбежала в кабинку. На секунду оторвала взгляд от дисплея, чтобы увидеть своего попутчика, им оказался сосед из квартиры напротив. Правда, в данный момент для неё это не имело никакого значения. Она торопилась, очень торопилась. Буквально через несколько часов решится её судьба, и она уже должна быть в другом месте, а вовсе не тут. Но провидение распорядилось по-своему: ключи от машины остались на трюмо у самого выхода, вот и пришлось вернуться. Хорошо, сосед лифт придержал. Она печатала и печатала. Лицо отображало волнение, разочарование, тревогу, усталость и беспокойство. «Ну как же так? Как же так?» — не переставая, повторяла она. Кабинка почти бесшумно скользила вверх, пролетая этажи новой высотки. Женщина очень торопилась и мысленно подгоняла скоростной лифт. На табло отразилась цифра девять, следующий этаж её. Вернее, их с соседом. Она улыбнулась ему чисто из приличия, глянула на тяжёлые пакеты из местного гипермаркета в его руках. Подумала, что жене его очень повезло — это же надо, в выходной день сам за продуктами съездил. В наличии жены сомневаться не приходилось — сколько раз сталкивались они на площадке. Хороша была та, что входила и выходила из соседской квартиры. Нет, она не знала имени его жены, да и его тоже. В чужую жизнь лезть не принято. Своей хватает. А она вовсе не сладкая у неё — развод на носу. Тихо, спокойно у соседей, не шумят и не ругаются, музыку громко не включают — что ещё надо. Хорошие люди попались, вот и весь сказ. Женщина удивилась ходу своих мыслей: что это она вдруг про соседа думает, когда у самой проблем выше крыши, да и выходить уже пора. Вернуться ей пришлось за ключами от автомобиля, забытыми на трельяже в прихожей. Торопилась-то на встречу к мужу, теперь уже бывшему, договариваться об алиментах и свиданиях с их общим ребёнком. Он, конечно, встречаться с сыном не очень хочет, семью новую создаёт, но у человека должен быть отец, а потому она намерена настоять, чтобы все выходные они проводили вместе… Лифт остановился. Она кинулась к дверям, но свет погас. Слёзы невольно потекли по щекам, и она заплакала в голос, не сдерживаясь, не думая, как выглядит перед соседом. Какое это имело теперь значение?! Она не встретится с мужем, не договорится… не увидит его, а так хотелось. Ведь всё ещё любит… Дисплей смартфона освещал её лицо, она набирала вызов абонента, но, увы, лифт хорошо экранирован, и сигнал не поступал. Это был конец, конец всему. А она так надеялась, ведь он согласился на эту встречу и уже ждал её в условленном месте. В голове стучало, что надо было меньше прихорашиваться и выйти пораньше. Хотя какая теперь разница! Она тыкала в кнопку вызова диспетчера, но и это было бесполезно. Без электроэнергии ничего не работало. — Придётся смириться со сложившейся ситуацией, — услышала она густой бас соседа. — Подождём, и свет включат, надолго никогда не выключают. — А закон подлости? Я-то тороплюсь, у меня каждая секундочка на счету. — Ну, человек предполагает, а тот, кто сверху, даёт каждому по делам его. — Интересно, чем это я так нагрешила… — Она говорила сквозь слёзы, принимая слова соседа как издёвку. — Ну что ж вы плачете-то? — Его голос выражал сочувствие, а она убрала смартфон в сумочку. — Давайте знакомиться, что ли? Я Антон. — Вика. Теперь-то уж точно мне терять нечего. Все мечты, все планы… — Расскажете? — Зачем? Пожалеете меня? — А вдруг? Ну, посочувствую уж точно. Кстати, как малыша вашего зовут? — Олежка. — Хорошее имя для милого пацана. Любознательный такой, серьёзный. — Где ж вы сталкивались? — Её голос потеплел при упоминании сына, а слёзы высохли. — Он мне машину чинить помогал. С бабушкой был. Смешной. Всё ему расскажи: что, как, почему. — А это, наверно, они с моей мамой гуляли. Она приходит, помогает иногда. А у вас дети есть? — Дети? Интересный вопрос. У меня нет жены, а сам я как-то не могу… — Ну то понятно, что сам никак, а жена, я думала… — Вика замолчала, ей казалось, что она вступила на опасную территорию. «Так нельзя, неприлично», — говорила сама себе, но с любопытством ничего поделать не могла. — Я видела, что женщина у вас жила. Сказала и осеклась. Хорошо, что в темноте Антон не видел её смущения. Вот спросила так спросила. Ей-то какое дело, кто у него жил, да и жил ли. Ну, видела она женщину и утром, и вечером после работы. Так мало ли кто она Антону. — Ушла она. К лучшему, наверно. Не сошлись мы взглядами на паэлью. — Вы смеётесь? Вика поняла, что никуда уже не торопится, что на встречу к мужу, уже бывшему, совсем опоздала, и с этим ничего не поделаешь. Действительно, Бог даёт каждому по делам его, прав Антон. Вот встретилась бы она сегодня со своим, и что? Плакала бы, унижалась, просила… А он не вернётся. Никогда не вернётся. И вот сейчас здесь, в лифте, это «никогда» уже не казалось таким страшным. «Пусть не вернётся». Она и без него сможет прожить и сына вырастить. А то на суде справку дал о копеечной зарплате, чтоб алименты по минимуму. Это родному сыну-то по минимуму, а она просить ещё собиралась, умолять начать всё сначала. Хорошо, что погас свет и застряла она в этом лифте, он её от ошибок и унижения уберёг. Даже попутчика-соседа подкинул, чтоб не страшно. А сосед интересный человек оказался… Мысли промелькнули со скоростью света, сосед же начал свой рассказ. — Подруга моя женой так и не стала, но что ни делается — всё к лучшему. Знаете поговорку такую? Я думал, что люблю, она, видимо, считала меня выгодной партией. Ухаживал я за ней красиво, как женщины любят: рестораны, цветы, украшения. Вот она и возомнила. Сошлись, жить вместе стали. Она об Испании мечтала, паэлью поесть хотела. Я копил, думал и предложение ей сделаю в Мадриде у памятника Дон Кихоту неподалеку от Королевского дворца. А потом поведу в ресторан, пусть уж паэльей своей насытится… Зачем я вам, Вика, всё это рассказываю? Мы ж живём с вами на одной площадке не первый месяц, а познакомились лишь теперь, когда волей судьбы в лифте этом застряли. — Вот именно, волей судьбы. Может, мы и на «ты» перейдём, а то соседи ж всё-таки. Я, знаете, ни на кого не смотрела, проблемы только свои в голове. Муж другую нашёл, развёлся со мной, а я всё за воздух цеплялась, вернуть хотела. Вот и сейчас встретиться с ним должна была. Думала, уговорю — вернётся. Расстроилась так, всё прокляла в этом застрявшем лифте. А вы про сына сказали, и поняла — к лучшему, что встреча не состоялась. Зачем он мне, раз не любит… Ни меня, ни сына не любит. Так зачем? — Любит, не любит — сложный вопрос. Да и кто прав, кто виноват — тоже сложный. У каждого человека своя правда, в которой он белый и пушистый, а виноват всегда другой. Только если судьба распорядилась — обратного пути нет. И рычагом воздух для переворота мира не станет. Не та он точка опоры… А без точки опоры… Ну, сами понимаете… сама понимаешь. Мы ж на «ты», так, соседка? — Так. — Вот и у меня так. Я в судьбу верю, и отец мой верил, а дед так вообще. Хочешь, расскажу я тебе эту мою историю с паэльей, а там скажешь, прав я или как. — Расскажи. Теперь меня любопытство разбирает. Нет, не потому, что в жизнь твою вмешаться хочу, и не потому, что горбатому хорошо, когда видит горб больше, чем у себя. Просто по-человечески. А то сколько времени на одной площадке живём, а так свои мирки охраняем, что и как зовут друг друга до сих пор не узнали. — По-человечески — хорошее слово. Давай расскажу. Но тут тьму прорезал свет, моргнул несколько раз, разгорелся, и двери лифта разъехались в разные стороны. Вика и Антон вышли на своей площадке, поглядели друг на друга, улыбнулись. — Что, вот так разойдёмся каждый в свою сторону, и все? — произнёс Антон. — Сын твой где? — У мамы… — Так, может, зайдёшь, паэлью приготовлю, поговорим, посидим.Ты сама-то её ела когда? — А давай, историю твою дослушать хочу. Да и паэлью эту я никогда не пробовала. — Вике так не хотелось расставаться с ним. Квартира соседа поразила чистотой и уютом. Пока Вика умывалась, осмотрела всё в ванной комнате — никаких следов присутствия женщины. Любопытство всё более возрастало: чем мог не угодить такой милый человек? На кухне же уже кипела работа. В большой кастрюле варился рис с куркумой, а на сковороде шкворчал мелко нарезанный лук в оливковом масле. — Готова помогать? — спросил Антон. На нём был фартук с нарисованным поваром, выглядел он в нём смешно, и Вика расслабилась. Сам он резал курицу на кусочки, чтобы обжарить её в масле с луком, и напевал при этом какую-то незатейливую мелодию.  — Конечно готова, — ответила ему в тон Вика, подхватывая песенку и пританцовывая в такт. — Что нужно делать, скажите монсеньор.  — О! Измельчить чеснок не затруднит сеньору? — подмигнул ей Антон. — Пожалуй, справлюсь я, но дайте нож, — ничуть не смутилась Вика и поддержала игру. — Как спорится в руках твоих работа, возьми же перец красный и нарежь, пока креветки я очищу. — Уже колечками весь перец, монсеньор, стручковую фасоль готова разделить я пополам. — Жестокая, порежь чоризо. Они откровенно веселились, позабыв о том, что знакомы меньше часа. — Чоризо? Если б знала я, что значит это слово. — Чоризо есть свиная колбаса, по милости испанцев сдобренная перцем. Ты в холодильнике её возьми, она красна, как и остра, сеньора. Сам же он отправил курицу на сковородку и занялся приготовлением рыбы с морепродуктами. Вика быстро справилась с задачей. Радостная улыбка не сходила с её лица. Она никогда — да, никогда! — в жизни не была так счастлива, никогда и ни с кем не устраивала подобных спектаклей на кухне при приготовлении еды. Теперь же просто стояла и наблюдала, как Антон заливает вином и бульоном обжаренную курицу, рыбу, креветки и мидии, смешивает всё это с рисом, на отдельной сковороде припускает кальмаров, нарезанных кружочками, добавляет их в основное блюдо и прямо в посуде, в которой всё готовилось, ставит на стол.  — Ну что, приступим, о моя сеньора? — Он явно гордился своим умением готовить. — Приступим, мой нежданный монсеньор, — ответила Вика и произнесла тост, воздавая должное мастерству повара. Это было вкусно! Просто необыкновенно вкусно. Периодически они поглядывали друг на друга и улыбались. Но тарелки опустели, и Антон перешёл к чаю, правда, подавал его совсем не так, как привыкла Вика, — в пиалах, совсем по чуть-чуть, наливая сначала молоко, затем заварку и только потом добавляя кипяток.  — Лучше налить несколько раз, чем сразу бадью, это неуважение к тому, кому чай подаёшь. Бери курагу, изюм, орешки… — Странный ты, никогда я так чай не пила. — Чай — это ритуал и традиция. Мой дед из Казахстана, и родня у меня там. Так Малика своих детей учила чай подавать, и моего деда, и отца тоже. — Малика? — Вика удивилась, услышав странное восточное имя. — Хочешь историю деда и Малики тебе расскажу? — Он задумался на минуту, внимательно посмотрел на Вику, от прежней весёлости не осталось и следа, затем вышел из кухни и вернулся с фотографией в рамке. На ней была большая семья. Взрослые, дети, а во главе стола старая женщина в белом платке с необыкновенно добрыми глазами. — Вот она, смотри. Святая женщина. Необыкновенная, неповторимая. Это моя прабабушка. Если честно, то не совсем моя. Но… Короче, слушай. Шёл далёкий сорок девятый год. Моя прабабушка, настоящая, которая по крови, ждала ребёнка, прадед учительствовал, он хромой с фронта вернулся, но главное — живой. Деду десять лет исполнилось. — Антон замолчал, долго смотрел на фото, а потом заговорил снова. — Прадеда расстреляли как «врага народа» — оклеветал его кто-то. А может, просто попал под раздачу, тогда были установлены разнарядки на количество арестов. Составлялись списки лиц, дела которых подлежали рассмотрению. Заранее определялось наказание: первое — расстрел, второе — тюремное заключение от восьми до двадцати пяти лет, третье — заключение до восьми лет и высылка. Но прадеда расстреляли… А прабабушку вместе с сыном отправили в Казахстан, лагерь там такой был А.Л.Ж.И.Р — для жён этих самых «врагов». Дед с матерью только туда доехать должен был и попасть в другой лагерь — для детей «врагов». Я не стану рассказывать, что там было. Я читал, документальные фильмы смотрел. Дед-то не говорил об этом никогда. Везли их в вагонах для скота. У прабабушки дорогой роды начались, и их сгрузили, в какую-то амбулаторию доставили. Она дочку родила, но плохая была совсем. Малика там работала, в амбулатории этой, ухаживала, как могла, а как прабабушка померла — забрала новорожденную дочку и деда к себе. Имена им дала свои. Девочку Алиёй назвала, а дед был Александр, стал Искандер. У неё своих одиннадцать детей было и трое приёмных. Всех подняла, выучила, в люди выпустила. Простая казахская женщина, которая знала одну истину — чужих детей не бывает. — Он смахнул подступившие слёзы. Помолчал, а потом продолжил: — Так вот, одному из моих многочисленный дядьёв была нужна операция, и делать её предпочтительней здесь. Мне позвонили, попросили помочь. Я, естественно, согласился. Ну, а Испанию пришлось отменить. Не поняла меня моя подруга. А зачем она мне такая, согласись? Вика промолчала. Что она могла сказать? Конечно, его женщине не нужны были чужие проблемы. А может быть, просто не любила она Антона. Было пора домой, только уходить не хотелось, но и злоупотреблять гостеприимством тоже нельзя. О бывшем муже не думалось, он за этот день стал совершенно чужим. И любовь к нему прошла, как отрезало, остались боль, обида, досада, да и всё… Она открыла ключом свою дверь, переступила порог собственной квартиры и обернулась. Антон всё ещё смотрел на неё. Вика улыбнулась ему на прощанье… Ночью не спалось, одолевали думы и страхи. Вика прошла на кухню и налила себе чай с молоком, по-казахски, как делал Антон. Перед глазами всплыло доброе загорелое и морщинистое лицо восточной женщины в белом платке. «Всё у тебя будет хорошо, и у твоего сына тоже, — как бы говорила она. — Чужих детей не бывает — так я своих сыновей учила».