Танцуй

      Одна нога миниатюрной принцессы располагается впереди другой, её крохотная пятка находится напротив такого же носка. Расстояние между небольшими стопами равно им же самим.       Её партнёры определены.       Три.       Четыре.       Она начинает танцевать свой бесконечный вальс.

      Её мать, Диана, танцевала всю свою никчёмную жизнь. Ей нравилось это делать — она как будто парила от счастья, изучая ещё один пируэт. И, казалось, прекрати она это делать, сомненья и слёзы её удушат в момент.       Они, похоже, одного поля ягоды, ведь Атанасия, как и мать, танцует всю свою вероломную жизнь. Танцует в саду лжи и лицемерия, что она растит ещё с ранних лет.       Каждое её движение, поворот — просчитано наперёд уже давным-давно. Она знает, когда нужно поднять руку и сделать нужное па.       Идеальная танцовщица. Идеальная дочь своей матери.       Видя своего отца, она отводит одну ногу назад, касаясь пола кончиком крохотного носка. Сгибая в небольшом поклоне фарфоровые коленки, принцесса наклоняет голову вниз. Туда же и взгляд. Не дай Боже посмотреть в его ядовитые, леденящие душу, глаза.       Атанасия прогибается в реверансе, заканчивая первый акт своего выступления. Из зала зрители взрываются бурными овациями, даже не подозревая в чьи сети они только что попали.       Слегка придерживая дрожащими, как листья на ветру, ручками, огненно-алую юбку, становится до смешного очевидно — красный определённо точно ей к лицу.       Красный, что является цветом её крови, которая должна быть аристократично голубой.       Видимо, это тоже ей от матери.       Атанасия всю свою жизнь пляшет под жуткую дудку Судьбы. Эта мелодия пробирает её страхом до костей.       Она учится танцевать на осколках хрустальной лжи, а продолжает на раскалённых улыбках. Под её кроватью, подальше от чужих глаз, аккуратно сложены десятки видов пуантов и хрустальные туфельки, что подарил ей отец. Она выплясывает пируэты, кружа, как юла, над пропастью на тонкой дощечке. Упасть себе не позволит ни за что — из бездны на неё смотрят глаза, что не присущи существу живому, его стеклянный взор убивает страхом насквозь.       Она танцует на острие ножа, состоящего из пролитых слёз её прошлой и нынешней жизни.       От столь яростного бурре на раскалённых клинках, на прекрасном фарфоре её рук, словно корни деревьев, расползаются первые трещинки.       От этого Атанасии хочется кричать и выть вперемешку со слезами.       Больно. Почему так б о л ь н о?       Принцессе хочется вцепиться в человека, что идёт поблизости своими, почти до крови раздёртыми, ладошками и молить о помощи.       Вот только единственный человек рядом — её отец.       И она улыбается, смущённо отводя взгляд в сторону, и, словно нашкодивший кот, прикрывает фарфоровую трещину длинной шалью. Холодно, как-никак.       А за улыбкой скрежет зубами и невообразимые чудища с глазами, что ледянее зимней стужи, вспарываю ей душу, сердце и ноги.       Атанасия наконец понимает, какой ужасающий вальс она начала танцевать.       Она прыгает в танце по заточенным клинкам, полностью забывая то адажио, с которого только начинала танцевать. Сбавить темп уже не получается: слишком завертелась, слишком увлеклась столь прекрасными танцами.       Ведь оступись хоть немного — кровавая смерть. Болезненная, ожидающая её уже целую вечность.       Принцесса вытанцовывает на кончиках пальцев, каждый раз почти проваливаясь в бесконечную пропасть. Подол её платья развевается на ветру от каждой возможной смерти, а сердце отбивает чечётку.       Красный, абсолютно точно, — её цвет.       Даже когда её маг отказывается танцевать с ней. Ничего, обойдётся без танго, не так уж и важно.       Атанасия танцует, босыми пятками на раскалённых углях, бешеное фламенко, покрывая нежный фарфор, своих белоснежных ног, очередными трещинами. Тот пугающий арабеск, что она исполняла, стоя на тонкому льду — намного жарче магмы — уже не кажется таким страшным. Сейчас же её сердце просто выпрыгивает из груди, а по спине взбирается липкий и холодный страх.       Красный подол её платья, как огонь, что забирает всё, к чему только прикоснётся, развевается своими обжигающими языками, полностью закрывая её ноги от чужих глаз.       У неё в партнёрах Ложь, Солнечные улыбки и сама Смерть. Она протягивает ей свои ледяные ладони, замораживая всё её, покрытые трещинами и клеем, руки; ни за что не желая отпускать.       Принцесса танцует с ней на дебютном балу, каждый раз наступая на шипастую розу, что до крови раздирает её ноги. С каждым шагом Атанасии всё труднее и труднее вдохнуть в лёгкие свежий воздух, что не пропитан горечью и страхом. Она бы уже с радостью поменяла партнёров, да только обмениваться ими слишком поздно. Поменяет — сразу же умрёт. Знание, как танцевать с ними, просто вросло под кожу.       С другими она уже и шага ступить не сможет.       Атанасия будто парит, кружась в вальсе посреди, давным-давно насквозь промозглого, дворца.       Она не видит, что он уже давно растаял.       Каждое её движение плавное, быстрое, словно бабочка на ветру.       Адская бабочка.       Что, как будто ночного мотылька, заманивает тебя всё ближе и ближе к себе, чтобы выжечь глаза своим солнечным светом.       Вальс заставляет её кружить, кружить, кружить.       Перед глазами-драгоценностями уже даже не плывёт, слишком уж привычно стало лавировать между ложью и правдой каждый божий день.       Атанасия сравнивает себя с балериной из музыкальной шкатулки, которую ей запускала Лили, напевая очередную колыбель. Такая же кукольная, фарфоровая и легко сгорающая.       Если не уделять ей должного внимания — то она сломается, рассыплется в песок, и больше никакой клей не позволит ей плясать под усыпляющую мелодию госпожи Судьбы.       Она думает, что похожа на шута: танцующая, развлекающая и преданно согревающая жестокого императора, своим, прожигающим насквозь, светом.       Только на деле то, король уже сам, давным-давно, стал её личным шутом. Дарит прекрасной принцессе сокровищницы и драгоценные ключи к собственному сердцу.       Атанасия — конфетка со сладкими слоями лжи, лицемерия и тянущей начинкой страха; фарфоровая балерина из музыкальной шкатулки, которая вечность кружится в этом спектакле клеветы и непрерывной сказки. Закончить его не получается: зрители требуют шоу так же сильно, как и прекрасная принцесса — принца на белом коне.       Именно поэтому она, заклеивая расколотый фарфор её тела, начинает танцевать очередной акт своего беспрерывного кошмара. Танцуй или сгоришь в пепел, как ведьмы средневековья, — говорит себе Атанасия каждое чёртово утро.       Она ни за что не должна прекращать кружиться в своём бесконечном вальсе.       Раз, два, три, четыре. Раз, два, три, четыре.       Блять.       О с т у п и л а с ь.