Ничтожество

Стольная Москва спокойно улеглась под студёным небом 1935го. Давно бурлившие голоса народных революций умолкли: рты встревоженных туго сшили зэковскими нитями. Если они и остались, то шёпотом повисли за наглухо закрытыми дверьми и окнами тесных квартирок на окраине, но никак не в воздухе Кремлёвского дворца. Хотя намёки были. Отрицать постыдно, что во взгляде Бухарина чёрным по белому читалась з л о б а, яростная и неподконтрольная, к самому Хозяину. Но пока он молчал, записывая мутные строчки в своём обшарпанном дневнике, молчал, прислушиваясь к чужим разговорам в столовой и коридорах Кремля. Бросалось в глаза его откровенное одиночество, особенно после того, как в партии «незаметно» прошла череда увольнений-переводов-на-другую-должность людей, которых часто видели в тесной компании друг с другом. Делал ли это Коля на зло? — Именно, — говорил Ягода Хозяину, вытягиваясь перед его столом с очередным докладом. — Докажи, — легко отвечал тот и провожал улыбкой измотанного Ягоду из своего кабинета. А Ягода и рад был доказать это, но Бухарин как под землю проваливался каждый раз, когда Генрих собирался с ним поговорить. Не выслеживать же его, чёрт побери? С «внезапными случайностями» у Генриха в последнее время было совсем туго, вот и приходилось надеяться на волю случая, чтобы не навлечь ещё большую беду. Единственное, чего не ожидал Генрих — что Бухарин сам к нему подойдёт. — Можно? Ягода моргнул, подняв голову от миски с горячим борщом. Не дожидаясь разрешения, Бухарин уселся рядом и криво улыбнулся. — Можно, — пробормотал Ягода. Бухарин выглядел херово, Генрих в первую очередь отметил это. За время с их последней встречи, Коля похудел и осунулся, лицо его приобрело нездоровый оттенок, под глазами — синяки, будто он не спал, дай бог, с неделю. Но не исчезла былая активность, хоть и превратилась, скорее, в никчёмную копирку. Генрих улыбнулся в ответ. — Был у Хозяина! — начал Бухарин легко и приподнято. — Он сказал, что Вы хотели меня видеть. — Хотел? — моргнул Ягода, несколько секунд осознавая сказанное. Потом — покраснел и опустил взгляд. Если Хозяин уже сам сюда вмешается… — Да, хотел. Всё ищу Вас, ищу… — Я на больничном был, — Бухарин заметил, как Генрих отодвинул в сторону миску с обедом. — Я отвлекаю Вас. Может, чуть позже к Вам зайти? — Нет, пустяки, — пожал плечами Генрих. Он взял в руку кусок чёрного хлеба с намазанной на нём сметаной и откусил. Прожевал. — Вам уже лучше? — взглянул на собеседника. Глаза Коли пару раз тяжело закрылись, что контрастировало с обычным морганием. Генрих отвёл взгляд, пытаясь выбросить из головы мелкие детали изменившейся внешности Бухарина. — Конечно, — улыбнулся тот. Улыбка вышла натянутой. Если бы Генрих в тот момент смотрел на него, то заметил бы выбитый зуб. — Хозяин предоставил замечательный санаторий, я так в жизни не отдыхал. От ярко заметной лжи побледнел даже Ягода. Он ещё раз откусил хлеб и медленно прожевал. — О, это да. Я когда-то туберкулёз подхватил, думал, помру, — неуверенно начал он. — Но Хозяин протянул свою руку, как всегда, вовремя. — Да, — мечтательно прошептал Бухарин. — Рука Хозяина воистину спасение для нас всех. Генрих неосознанно бросил взгляд вверх. Бухарин заметил это и тихо хохотнул. Боже! — Не думаю, что сейчас лучшее время, — шепотом проговорил Ягода, оглянувшись на присутствующих в столовой партийцев. — Я Вас понимаю… Генрих вернулся к обеду, прожёвывая неторопливо, чувствуя на себе пристальный взгляд Бухарина. Но молчали оба вплоть до того, как в миске не осталось ничего, кроме косточки с кусками жирного мяса. Генрих бы обглодал её, если бы сидел за столом один. Кашлянув, он кивнул в сторону стола, заставленного грязной посудой. — Я Вас жду! — добродушно улыбнулся Бухарин и встал, сунул руки в карманы и направился к дверному проёму, ведущему в коридор, пока Ягода пошёл относить посуду. — Угу, — буркнул под нос последний. — Заебись.

***

Бухарин-таки действительно стоял и ждал наркома, как-то нелепо нахохлившись и втупившись в пол. Генрих, рушивший к нему, немного притормозил, смотря на враз побледневшее лицо товарища, на округлившиеся глаза, явно от страха, и в целом на его поблекшую фигуру на фоне выряженных в военные френчи ребят, которых одевал чуть ли не сам Генрих. — Товарищ Бухарин, — тихо окликнул его. Бухарин встрепенулся и, увидев Генриха, улыбнулся. — Я тут, — оживился. — Давайте пройд… Запнулся. Ягода поднял от удивления бровь, замечая придирчивый взгляд Коли к нему. — Что-то не так? — спросил, явно чувствуя себя дураком. Бухарин выдохнул и всё же договорил: — Ага. Всё нормально, но давайте всё же отойдём. Ягода нервно пригладил остатки волос и пошёл за Бухариным к окну. За всё это время, пока Коля от него бегал, Генрих выстроил чуть ли не десяток речей и планов, но сейчас, когда ситуация и впрямь была донельзя неподходящей, этими всеми планами разве что только задницу вытереть можно было. Появилось даже волнение. Генрих всем своим телом чувствовал тяжесть беседы и ту пропасть, которую выколотил для них Хозяин. Хозяин. Генрих оглянулся, но коридор был пуст. За окном ходили люди, но никто не задирал головы и не смотрел на них. Кому они, нахрен, были нужны. Ягода себя успокаивал. Бухарин же, напротив, вёл себя открыто, словно и не с Генрихом говорил, а со старым другом. Достал из кармана платок и протянул Ягоде. — Я Вам сразу не сказал, простите. У Вас на усах сметана. Тот сразу и не понял. Моргнул пару раз, глядя то на Колю, то на платок в его руке, и лишь когда пришло осознание сказанных слов, Генрих встрепенулся, выхватил платок и стал суетливо вытирать не только усы, но и всю нижнюю часть лица. Бухарин, глядя на это, усмехался, но по-доброму, словно мать, наблюдавшая за непутёвым сыном. — Спасибо, — буркнул Генрих, покраснев и насупившись, и протянул платок обратно. Бухарин еле удержался, чтобы не скривиться, но платок взял, осторожно подхватив кончиками пальцев за край ткани. Кашлянул. Генрих явно не видел в этом ничего плохого. — Так вот, — засунув платок в карман, Бухарин повернулся к Генриху, сложив руки на груди. — Зачем я был нужен Вам, Генрих Григорьевич? Неужто дело такое срочное, что всю минулую неделю Вы провели, выслеживая меня? Генрих невольно вытянулся в струнку, потупив взгляд, как делал каждый раз, когда Хозяину приходилось делать ему выговор за неугодную работу или сделанные по глупости ошибки. Но сейчас Хозяина не было, а Бухарин уж никак не был с ним схож в этом плане. Лицо Генриха краснело, ноздри его быстро вздымались, и Бухарин вдруг увидел в нём не строгого и вспыльчивого наркома, а обиженного мальчика. — Генрих Григорьевич, я без претензий, — поспешил добавить Коля, смутившись. — Просто стало интересно, о чём Вы хотите поговорить со мной. — Да, конечно, я понимаю, — сжимая кулаки, пробормотал Генрих и закатил глаза, часто заморгал. Бухарин заметил, как неприятно покраснели белки его глаз. — С Вами всё хорошо? — тихо спросил, насторожившись. — Со мной — да, — Ягода склонил голову и глянул Бухарину в глаза. — Думаю, коридор — не лучшее место для разговора. Предлагаю пройти в мой кабинет, что Вы на это скажете? Вопрос — не предложение, а приказ. Генрих скромно улыбнулся, развёл руками и кивнул головой, сутулясь. В этот момент он как никогда раньше был схож со стервятником. Бухарин повёл плечами и оглянулся. Вздохнул: — Ладно. Генрих закрыл дверь, всё так же сутулясь и поглядывая на Бухарина волком. В груди неприятно щемило, и чекист должен был признать, что происходящие события и возвращение блудного Коли не вызвали у него ни восторга, ни возбуждения, подъема и внезапных сил что-либо делать. Наоборот. Бухарин изменился. Его уставшая фигурка тускнела и меркла на фоне роскоши наркомовского кабинета; усталое лицо, хоть и светилось вымученной улыбкой, было бледным и болезненным. — Да, у Вас тут многое изменилось, — кивнул Бухарин на тёмно-бордовый гобелен у окна. — Подарки от товарищей, — тихо ответил на то Генрих и добавил, махнув рукой на кожаный диван в углу кабинета. — Проходите, пожалуйста. Думаю, Вам стоит присесть и отдохнуть. — Разговор будет тяжёлым? — Угу. В глазах Бухарина, Генрих был нахмурившейся горгульей, многокилограммовой глыбой почерневшего камня, неприступной и угрюмой. Поведение его (хоть Ягода и старался выглядеть уверенно) выдавало растерянность и опустошённость, что и вызывало больше всего вопросов. После лаконичного ответа, Бухарин немного напрягся, но отступать всё же не хотел. Хозяин улыбался им обоим с портрета над столом. Ягода постоял у окна, сложив руки за спиной; долго обдумывал в голове разные пути развития их беседы, и к чему лучше всего следовало бы эту беседу привести, но всё перечеркнул голос Бухарина, прозвучавший неестественно громко в повисшей тишине: — Если честно, я догадываюсь, о чём Вы хотели поговорить со мной, Генрих Григорьевич. Дёрнувшись, Ягода зажмурился и прерывисто выдохнул, крепче сжав руки за спиной. — В последнее время, — неловко продолжил Бухарин, — мне кажется, что Хозяин желает любыми путями избавиться от меня. И, ясное дело, Вы тут не просто так. — Ложь. Генрих резко обернулся, а встретившись со взглядом Коли, поник и смутился. Тот улыбнулся. Генриху всё же бросилось в глаза отсутствие зуба, стало как-то не по себе. Коля заметил изменившееся выражение лица наркома, перестал улыбаться и устало опустил плечи. — Ложь, говоришь, а сам-то подсылаешь ко мне ребят, чтоб те втёрлись ко мне в доверие, вызнали что надо. Иногда даже силой, — криво улыбнулся. — Ген, ну хватит пиздеть уже, отвечай за свои слова, — тихо проговорил он, смотря в пол. Краем глаза он заметил сапоги Ягоды. Потоптавшись на месте, Генрих сделал пару шагов и сел рядом. — Мх, — выдохнул он, сцепив руки перед собой в кулак. — Я… ладно. Это была моя идея, и, возможно, ты всё не так понял. — Разве можно как-то не так понять? Генрих грустно улыбнулся и крепче сжал руки, потёр их, замечая, какими они стали влажными. — Жарко тут, — тихо прошептал он, пытаясь скрыть дурацкую улыбку. — О боже, блять, не начинай, — Бухарин нахмурился и встал. — Генрих, я чувствую, что вокруг происходит какая-то хуйня, меня не допускают к работе из-за, якобы, плохого здоровья, а ты бегаешь за мной, то желая что-то сказать, то растягивая разговор как угодно. Тебе жарко? Перестань носить этот сраный мундир, поменяй его на рубаху и живи счастливо, только скажи уже мне, наконец, в чём дело?! Ягода сжался, втянув голову в плечи. — Не ори, — хрипло пробормотал. — Я пытаюсь сказать тебе, я же не виноват, что вся эта паскудная ситуация такая… паскудная. — Я никуда не спешу. Судя по всему. Бухарин ждал, пока Генрих соберётся с мыслями, пока перестанет сжимать кулаки и тихо бормотать себе что-то под нос. Наконец, тихое: — Я не педераст, Коль. Ясно? Но ты мне нравишься. Поэтому я пытаюсь… я хочу тебе помочь, — Генрих покачнулся взад-вперёд. — Видишь ли… Хозяин видит. Хозяин видит, Коль, — прошептал он и перевёл взгляд на товарища. — А теперь и я вижу. И пытаюсь… не допустить… — Так, стой, — Коля поднял руку и сжал её в кулак. — Хватит городить мне чушь, чёртов ты Фуше. Его начинало мало-помалу колотить, но голос оставался всё таким же уверенным, хоть и нарастал, становился громче. — Ты мне тут мозги не пудри, зубы не заговаривай, — дрожал Бухарин. Резко махнув рукой, схватил Ягоду за ворот и потянул на себя. — Отличный ты ход выдумал, чтоб и в педерастии меня обвинить, да? Вот как! Тряхнул, и второй рукой залепил Ягоде пощёчину. Тот взвыл и отшатнулся, тяжело дыша. — Дурак! — прошипел сквозь зубы Генрих, ощетинившись. Бухарину вдруг показалось, что перед ним стоит дикий зверь, готовившийся к прыжку. — Я шкурой собственной рискую, просиживая здесь с тобой, а мог бы давно плюнуть и нарыть на тебя такого, что даже сам Хозяин охнул бы! Неужели ты не видишь?! Ты должен быть благодарен мне! — Благодарен? — выдохнул Бухарин. — За… то, что я тебе нравлюсь? Нравлюсь?! Он подскочил к Генриху и схватил его за шею, сдавил и, весь напрягшись, откинул его на диван. — Отлично, — победоносно выкрикнул, ощущая, как бешено бьётся сердце в груди. Злость прильнула к голове с невиданной силой, Бухарин чувствовал, как напряглись его руки, сжимаясь в кулаки. — Ты тогда тоже мне нравишься. Так и передай Хозяину. Не успел Генрих двинуться, как Бухарин навалился на него с хаотичными ударами, попадая то по лицу, то по телу, и боль хлёсткими ударами гремела в голове. — Коля! — выкрикнул Генрих, зажмурившись, пытаясь отодвинуть мужчину. Бить не хотелось. Какие ответные удары, если хочешь завоевать доверие? — П-послушай!.. — Да заткнись! — хрипло прозвучало над ухом. — Ущерб. Громом по телу разошёлся очередной удар. Генрих вскрикнул, сжавшись, и закрыл голову руками. Бухарин отступил, тяжело дыша. Он был растрёпан, покрасневший, глаза его помутнели от нахлынувшей из-за Генриха ненависти. — Твои уже привыкли, что ты тут орёшь, Генрих? — зло выплюнул он. — Что, Хозяин поёбывает, педераст чёртов? — Сука, — всхлипнул Генрих, вытирая дрожащей рукой бегущую из носа кровь. — Я к тебе с добрыми намерениями, блять… Я тебя спасти хочу, взамен ничего не требуя, м-между прочим… — О, спасибо, блять, и на этом! — Не язви, — посмотрел на Колю. — Думаешь, я такой плохой? Тогда подумай о том, что было бы с тобой, если бы я тебя ненавидел. Что, думаешь, Кирова ёбнул тот рабочий? О, милый… Улыбнулся. Бухарин махнул на него рукой и отошёл к окну. За его спиной Генрих хрипло рассмеялся, придерживая окровавленный нос. — Что, думаешь, мне так легко? — смех перешёл в крик. — Охуеть как легко! Да я ненавижу это! Я бы сам себя убил, блять, но это только к тебе одному, слышишь?! Только ты! Я ничего не прошу, я просто хочу, чтобы ты отсюда съебался нормально, чтобы жив остался! — Как благородно, — холодно проговорил Бухарин. Ягода простонал и осоловело уронил голову на грудь. Пусть будет так. Ещё один промах в его личный счёт. Возможно, намёки Хозяина о его непригодности верны?.. И что тогда будет дальше?

***

— Ген, — послышалось тихо. — Эй, чего ты? Выдохнув, Генрих открыл глаза. Он лежал на полу, а всё лицо его и руки были в липкой, засохшей уже крови. — М? — выдохнул он, переводя мутный взгляд на Колю. Губы слиплись, раскрыть их стало непосильной задачей. — Помочь хочешь? Генрих кивнул и закрыл глаза. В голове глухим эхом разнеслась боль. — Значит, он хочет меня убрать? Снова кивок, и голова стала невыносимо тяжёлой. Генрих уронил её на плечо Бухарину. — Убить, — с трудом выдохнул. Бухарин обнял его и погладил по спине. — У меня есть шансы?.. Генрих долго молчал, собираясь с силами. Он обмяк в объятиях товарища, хоть тело и гудело от свежих побоев. — Если, — облизывая пересохшие губы, проговорил он, — ты доверишься мне… — А если доверюсь? Генрих слабо улыбнулся и поднял голову. Глаза его покраснели, и сидевший рядом Бухарин то и дело двоился и превращался в размытое пятно. Снова облизал губы. — Тогда есть. Шанс. Бухарин прищурился, чувствуя, как мелко дрожит тело наркома. — Ладно, — осторожно пробормотал он. — Мне не следовало тебя избивать… всё же. Я вспылил. — Я бы тоже себя избил, помнишь? Ненавижу педерастов, — хрипло ответил Генрих, осторожно положив руку Бухарину на живот. — Ага. Знаю. Вижу. Генрих хрипло хохотнул и враз застонал, схватившись рукой за голову. — Тише, — Бухарин дёрнулся от неожиданности, и с тревогой заметил, как из носа Генриха вновь хлынула кровь. Выдохнув, он зажал ему переносицу и прошептал. — Опусти голову. Вот так. Сейчас пройдёт. Бухарин молча нависал над Ягодой, чувствуя хриплые вдохи последнего. Кровь капала с его руки на штаны Генриха, на его чёртов мундир, на пол, но понемногу останавливалась. Генрих смиренно ждал, согнувшись и почти не двигаясь. Даже глаза закрыл. — Нужно что-то холодное найти. Лёд… Было бы идеально. — Да пошло оно, — тихо ответил нарком. — У кого только эта кровь не идёт… Коля вздохнул, глянул на окно, на гобелен на стене, на дорогую вазу, на чистый незахламлённый стол. На портрет Хозяина. Бухарин представил, что через этот портрет Хозяин действительно наблюдает за ними, усмехаясь им, нелепым и ничтожно жалким. А ведь он всё сделал для того, чтобы они перегрызлись друг с другом. Ёбаный мудак. Ягода глухо застонал под ним, и Бухарин заморгал, перевёл на него взгляд. Кровь уже не бежала, но на лицо Генриха было страшно смотреть. Одно. Сплошное. Ничтожество. Как и сам Бухарин. Хозяин улыбался с портрета. Генрих тихо прошептал, размазывая по лицу кровь и сопли: — Поодиночке мы никто, Коль. Он это знает. Поэтому и делит нас. Бухарин кивнул, опуская голову. Неприятно было всё это до конца осознавать вот так вот, в кабинете Ягоды и с его кровью на руках. И с этим его чёртовым признанием. — Я хочу быть с тобой, — продолжал шептать он, всхлипывая расквашенным носом. — Хоть как-нибудь. Я не хочу… туда… Так всё закончить… А я знаю, что всё кончится… И ты это знаешь… И все это знают. А если не знают, то чувствуют. Знаешь, как животное чувствует приближение смерти, хоть и не видит её. Это подсознательное. Это инстинктивное. Бухарин нервно дёрнулся и взял Генриха за плечи, слизал кровь с его губ и проник поцелуем. Блять. Ты думал об этом? Что это пиздец. А как иначе? Генрих осторожно его отодвинул. Прошептал: — А если мы сами в этом виноваты? А если мы — жертва? — Жертва не виновата, — неуверенно пробормотал в ответ Бухарин, чувствуя неприятный вкус чужой крови. Его чуть не стошнило от этой мысли. Всё хорошо. — Не виновата, — глупо улыбнулся Ягода. — Как легко сбросить всю вину на кого-то… — Да, — голос Коли звучал всё невыразительнее, тусклее. Ощутимо Генрих возвышался над ним. — Тогда всё хорошо, — Генрих не сводил глаз с Бухарина. — Тогда мы сможем выбраться. Я тебе помогу. Ты же доверишься мне? — У меня нет выбора… — Отлично. Голос Генриха сталью зазвенел в воздухе; Коля повёл плечами, чувствуя, как по телу разбегаются мурашки. Он снова неуверенно наклонился к Генриху и поцеловал его, окончательно переставая чувствовать реальность происходящего. Сталь осталась на губах. Бухарин осторожно надавил на плечи и повалил Ягоду на пол, слизывая и глотая слюну, оплетая его язык своим. Я бы сам себя избил, помнишь? Как же я ненавижу педерастов. Генрих под ним дышал глубоко и хрипло, хлюпая носом, и Бухарину было от этого зрелища по-блядски противно. Этот заморыш выеб его морально, не оставив выбора. Хотя выбор был всегда. Бухарин просто не захотел его увидеть. — А если я тебя трахну? — хрипло пробормотал он, глядя Ягоде в лицо. — Это будет ужасно, наверное, — расплылся в улыбке тот. Кровавый пузырь лопнул на его губе. — Вот блять… Бухарин в спешке расстёгивал свои штаны, пытаясь не думать о Ягоде как таковом. Они же все как-то трахают шлюх, верно? Чем Ягода лучше шлюхи… Нужно просто не думать. Бухарин сплюнул на руку и начал дрочить, хаотично вспоминая все пошлые рассказы, которыми обдаривали его партийцы, изгибы женских тел, тёплые груди и тому подобное — всё, только бы не видеть задницу Ягоды перед собой. А последний, хрипло дыша и вытирая из-под носа кровавые сопли, поддавался назад и тёрся о Бухарина, почти насаживаясь на его член. Ладно, я не педераст. Я же не на всех смотрю. — Ты уз-зкий… — дрожал Бухарин. — Так начни с пальцев… Блять! Бухарин вставил ему палец и быстро задвигал им внутри. — Ты же об этом мечтал, — хрипло, — об этом думал, когда видел меня?! Генрих заскулил и сунул себе руку в рот, крепко сжал её. Зажмурился. Думал или не думал — разницы уже никакой. И когда Бухарин вставил член, никакой разницы уже не было. Мало было побоев и гудящей головы? Слюны, конечно, было мало. Всего-то… Бухарин зажмурился, крепко держа Ягоду за бёдра и натягивая на себя, толкаясь внутрь. Было горячо. Узко, Генрих ещё немного сжимался временами, когда Коля уж сильно разгонялся, а так… терпимо. Как женщина. Как первый раз. А это, по сути, и был первый раз. — С-сука, — дыхалка подводила. Коля упал на Генриха, всё так же придерживая за бёдра, не выходил, а замер и не двигался. — С-с…сука, не шевелись. Ягода под ним задыхался не меньше, широко округлив глаза, глотая куски воздуха через уколы боли в рёбрах. А синяки-то будут, быстро промелькнула мысль в его голове и потонула в новом приступе боли, когда Бухарин заёрзал и снова начал толкаться. В любом случае. Ягода себя жертвой не чувствовал, так что это было для него актом искупления грехов. Если Бог есть, то он явно оценит это. Генрих невольно взглянул на потолок, когда Бухарин обхватил его шею рукой и сдавил. Были бы силы, он улыбнулся всему этому. Бухарин тихо застонал. Ягода подумал о том, что этот стон каждый раз слышит жена Бухарина. Ягода подумал о том, что он сейчас в роли жены. Мать твою ети… Генрих зажмурился, чувствуя, как толчки сзади превращаются в бесконечную череду, и время будто зациклилось. Уже и радости какой-то не было, только бесконечная боль и страх, что кто-то узнает, кто-то поймёт, догадается. Шальные мысли бежали, что за ними наблюдают, их подслушивают, и всё это не давало и возможности расслабиться и, наконец, раствориться в том, что происходит. Толчки становились всё рванее, всё грубее. Кончил. Бухарин сжимал член у основания и резко дёргался, зажмурившись, в приступе оргазма. Член выскользнул из задницы, и Генрих мешком повалился на пол, ощутив одновременно облегчение и ноющую боль. Было уже полегче, верно, хоть и не было сил даже двинуть рукой и стереть вытекшую из носа кровь. Конечности потяжелели, всё тело превратилось в одну сплошную гематому. Генрих выдохнул и прикрыл глаза. Если он не сдохнет до завтра, то сходит к массажистке, чтоб размять поясницу. Господи, блять, эта чёртова поясница… Генрих моргнул. Со стены над столом на него смотрел Хозяин и улыбался.