Состояние

Конец декабря месяца был на удивление для севера Швеции снежным. Хотя, удивительным он был скорее для какой-нибудь Агаты, которая провела почти всю свою жизнь в этом северном небольшом городке с невзрачным названием на сто тысяч человек населения. Марк же был привычен к подобным частым мелким хлопьям снега, которые, словно ориентируясь по датам в календаре, четко по расписанию в начале каждого декабря сыпали в его родном Йорке. Только здесь почему-то снег нестерпимо лип к чёрным, словно облачное, тучное зимнее ночное небо в декабре волосам Марка, отчего не раз он получал дискомфорт. Ощущение предновогодних выходных и вполне закономерное им временное увольнение и предоставление за счет организации Rainbow выделенные загородные апартаменты на двадцать человек вывели Марка из привычной колеи. Удивительное спокойствие, дружеская атмосфера, ежедневные прогулки по заснеженным холмам и небольшим горкам били по голове Чандара немилосердно, не больно, но достаточно для того, чтобы он не расслаблял свою походку даже спустя сутки нахождения в этом месте. Однако, не все разделяли его не до конца расслабившееся состояние. Его сослуживец Джеймс еще в первый день в компании, которую он сразу себе нашел в лице не сильно до сих пор докучавшего его бессмысленными, но занимательными разговорами Марка, неожиданно раскрепостившегося Чхоля, который еще, казалось, неделю назад, как только им объявили, что двадцать седьмого числа декабря месяца их поделят на четыре группы и отправят отдыхать по разным принадлежащим организации Rainbow и в частности группе "Six" Шале, не сильно то выражал особое рвение к заветному месячному увольнению, а сейчас, стоя в универсаме близлежащего города выбирал между несколькими сортами виски и "чешского" бутыльного, в конце сошелся на том, чтобы взять всё без зазрения совести, благо финансы группы позволяли. Отдельным особняком стоял Лю, который вдруг проникся атмосферой дружеско-совместно-безответственно-беззаботным месячным раздолбайством и разделил позицию Джеймса и Чхоля и активно налёг на алкоголь, чему обрадовался даже Марк, который, хоть и любил выпить, однако скорее из приличия взял бутылку шведской водки, однако, в которой он сразу раскусил русского производителя, поскольку название сего божественного, как чуть позже он понял, нектара было "Moroznaya". Во многом, благодаря Максиму, который в прошлое "новогоднее увольнение" успешно с ним опился этой же водки, только с названием, написанным на чистом русском языке в баре "Шти", где-то в центре города-героя Воинской Славы Санкт-Петербурге. Вечером того-же дня сия компания вернулась в Шале, в котором полным ходом шла готовка всевозможных салатов и мясных блюд, ингредиенты к которым еще в первую свою поездку забыла купить наша славная компания, однако им повезло в том смысле, что ездили они утром, и времени на "второй заход" в супермаркет оставалось еще предостаточно. Удивительно по-домашнему суетилась женская половина на кухне, периодически разрываясь добрым на высоком тоне смехом. В частности он обратил внимание на Грейс, хоть к которой он не раз приглядывался даже на работе, однако ни разу не выражал симпатии даже косвенной и даже за последние два месяца успел отодвинуться от каких-то невнятных симпатий и её самой на расстояние теоретических абстракций, как в первый же вечер, когда они встретились впервые за эти самые два месяца в гостиной комнате, весь его скептицизм полетел к чертям собачьим. Однако Марк старался показательно не обращать на неё внимание, поскольку на мужскую часть выпала уборка по всему Шале, и он, вооружившись кучей тряпочек и почему-то поддатым к их второму приезду Тимуром (где он мог найти алкоголь в Шале, если не то что алкоголя, даже продуктов не было?), он принялся за уборку какой-то трофейной комнаты и спальни на втором этаже, уже почти сразу пожалев об этом в хорошем смысле всех этих слов. Он впервые видел поддатого Тимура, и это сразу скрасило несколько монотонную и скучную уборку. Однако, эта "развлекуха" вскоре кончилась, а точнее, сразу после первой попытки Глазкова споткнуться и тюкнуть носом в витрину с какими то лезвиями от кинжалов. Периодически поглядывая, Марк решил как-то завязать разговор с ним, спросив про учебу в Колледже искусств, в котором учился русский товарищ до того, как отслужил в армии и пошел в силовые структуры Российской Федерации. И какую волну истинно колоритного, русского фольклора-быта он потревожит, Чандар даже не догадывался. Во всяком случае он понял, что Тимур достаточно компанейский парень и в течение следующих двух часов их, до сего конкретного момента, отношения в стиле "напарник-сослуживец" переросли во вполне товарищески-дружеские отношения, поскольку Марк вскоре не то что начал делать наводящие вопросы, но и сам полноценно участвовать в разговоре. - А у нас, знаешь, - голос Тимура был не заплетающимся, но очевидно более громким и развязным, чем прежде, - в колледже были же не только "художки", где я учился четыре года, прикинь! С духовиками как-то раз пили, классные ребята были! С несколькими мужиками до сих пор общаюсь, вот такие мужики! Хочешь, познакомлю, как нибудь, соберемся, выпьем? Манера почти всех русских говорить на выдохе и манера уж слишком часто употреблять междометия, разумеется, цензурных, за исключением, конечно тех моментов, когда Глазков спотыкался обо что-либо или норовил упасть за неимением возможностью стоять ровно, не шатаясь и не покачиваясь, пробудило в Чандаре несколько другое отношение к русской части их отряда. Если остальные его сослуживцы говорили как один, иногда даже тон голосов сливался, то каждый из русских говорил в уникальной для себя манере. Если поведение Максима и его манеру разговаривать Марк знал и помнил еще с тех пор, как они вдвоем с ним квасили в "Штях", то он мог сказать, что Максим говорил, будто каждое слово ему приходилось вымерять, словно лингвист, взвешивал каждое слово на невидимых весах и говорил с расстановкой, через чур спокойно и так, будто он вел монолог; Сенавьев говорил очень тихо, по-настоящему мужицким басом, словно шелест осенних прелых листьев над по-русски, по-настоящему осенней аллеей; Шухрат почти всегда тараторил, будто произносил скороговорки из журналов, сам того не осознавая. Это казалось забавным в нем, но все так же к нему относились серьёзно. Тимур же говорил совершенно свободно, нередко повышая тон не потому, что спорил или ругался, а просто потому что у него манера говорить была такая. Плюс как дополнительное удовольствие в общении сыграл тот факт, что и Марк и Тимур были практически ровесниками, и во многом темы их разговоров сходились, в особенности присущая им обоим болезнь под названием "меломания" и искренняя любовь к ливерпульской четвёрке. Тем не менее даже что-либо хорошее когда-нибудь заканчивается, Марк это понял потому, что они уже по второму разу прошлись вениками по трофейной комнате и спальной. Однако, в это конкретное время, которое нельзя никак описать иначе, как одним словом "хорошо", и "одно хорошее" закончилось, а "другое хорошее" будет продолжаться еще следующие четыре недели. Хорошо. Хорошо. Хорошо. Хорошо. Марк и сам не заметил, как часто за этот день он про себя повторил про себя это слово. И это, было, конечно, для него одного самого, хорошо. Когда они вернулись в жилую часть Шале, они поинтересовались у девушек на кухне, нужна ли им помощь, и получив отрицательный ответ, с чувством исполненного долга перед Родиной, для каждого, конечно, своей, произвели движение в сторону гостиной, откуда уже доносились всем знакомые голоса. Первый, кого они увидели в комнате гостиной сразу, был Джеймс, который не то дремал, не то очень сильно задумался, полулежал в кресле-качалке, поджав ноги под себя. Как только они вошли, увидели лежащего на диване Доминика с лежащим уже у него на лбу целлофановым пакетом с холодным льдом и сидящего рядом в кресле Гюставом, который, уже в свою очередь, выполнял свой долг, а скорее сдерживал клятву, которую ещё в студенческие годы давал Гиппократу. Словно ответив на возникший в головах Тимура и Марка один и тот же вопрос, Брунсмайер повернулся к ним, придерживая пакет со льдом на лбу рукой и сказал тихо: - Припечатался конкретно, пока убирался, - и тут же вернул голову в исходное положение, продолжая смотреть в потолок. Однако у него была такая беззаботная улыбка на лице, которая никак не вязалась с его нынешним, вероятно не очень приятным для него самого состоянием, и Чандар разделял это состояние с ним, это так он решил для себя. Чхоль стоял у подоконника и, казалось, что-то приковало его взгляд, что-то очень важное, однако, спустя пару минут не очень пристального наблюдения за ним Марк понял, что он всего лишь наблюдает за мелкими, но очень часто падающими снежинками, которые, вопреки слабо светившему солнцу из-за облачного состояния неба, падали на землю и устилали ее очень плотным снежным ковром, покровом. Кое-как устроившись во втором свободном кресле-качалке, Марк в последний момент заметил Лю, который сидел на невесть откуда взявшемся вязаном коврике в углу и читавшем какой-то роман Артура Конан-Дойля, и сразу понял откуда у него взялась книга, поскольку Тимур, даже не успев выбрать себе место, подошел к шкафу и взял какой-то фантастический роман неизвестного Чандару, очевидно русского происхождения писателя Алексея Гравицкого. На книге красовалась красивая иллюстрация какого-то мужчины и призрачного, очевидного, двойника этого самого мужчины на фоне очень пасмурного, почти черного из-за темных туч неба. Марк сам не заметил, как задремал вскоре после того, как уселся и, казалось, прикрыл глаза только на секунду. *** Разбудил его разнопоточный шум, производимый множеством голосов, как женских, и мужских. В комнате стояла Эммануэль и причитала, периодически чертыхаясь: - Сонная лощина, что-ж вы будете делать, - твердила Пишон, переминаясь с ноги на ногу. - Да я только прилег, - казалось, пытался оправдаться Портер, стоя у зеркала и пытаясь причесать черные вихры волос, которые не смотря на то, что он причесывался до этого, словно не заметили этого и норовили как можно заметнее торчать в разные стороны. - Знаем мы твое "прилег", - сказала Пишон, поворачиваясь в сторону Марка, - Марк, помоги стол поставить, раз ты у нас тут самый ответственный, надеюсь. Была ли это подначка или же Чандар и в правду был ответственным человеком, он так и не понял. После этого француженка развернулась и удалилась в сторону кухни, слегка подпрыгивая на каждом шагу, хотя, Чандар мог поспорить, ему это только показалось. - Возьми еще одно тело, - съязвила Шах, проходящая мимо гостиной. И повторила действия Эммануэль. Если быть более конкретным, удалилась вслед за своей напарницей. Кое-как поднявшись с кресла, Марк едва слышно позвал Катеба и вышел из комнаты. Стол поставить не составило особого труда, благо сил во французе было побольше, несмотря на разницу в возрасте. Единственную проблему вызвали ножки стола, которые упорно не хотели становиться под выделенные им в нижней части стола фиксирующие элементы, которые представляли сами по себе небольшие металлические ножки. Гюстав, крякнув что-то невнятное, сострил Марку про его щуплость фигуры и двинул в сторону кухни. Пока Чандар соображал и втыкал в поверхность стола, в дверном проеме показалась Грейс, которая несла в руках несколько раз выглаженную красивую тканевую скатерть зелёного цвета, на которой были выплетены какие-то непонятные абстрактные фигуры, которые напоминали чем-то переплетения виноградных лоз на ветках или, скорее, натуральных природных подвязанных лозах. Первым сделав шаг в ее сторону, Марк принял из ее рук скатерть и ляпнул что-то неловкое, вроде: "Мерси", на что Грейс ответила лёгкой улыбкой и таким же неопределенным жестом рукой отдалённо напоминавшим реверанс и скрылась в дверном проеме, который вёл на кухню. Только когда Чандар развернул скатерть и принялся ее ровнять, с невесть откуда взвявшейся досадой, витиевато выдал тихо про себя: - Вот ведь уроды сентиментальные. Тут же в проеме появились Лю с Лерой, которые несли на подносах мясные ассорти, появился Брунсмайер с Эльжбетой с нарезкой каких-то фруктов, и почти все время маячившая Джаймини позвала Марка по имени, и попросила пройти на кухню. - Вынеси что-нибудь отсюда на стол, - в её голосе слышались несколько деловые нотки, - только прошу, не урони. Подойдя к рабочему столу, ему тут же в руки потянулись какие-то два салата, один из которых был составлен из разнообразных составляющих и к тому же был слоёным, которые даже на вид выглядели очень вкусно и пробудили в нём до сего момента от слова совсем отсутствовавший аппетит, и он направился в гостиную комнату. Проходя мимо Тимура и пытаясь втиснуться между чьих-то фигур, чтобы поставить салаты на стол, он услышал со спины голос товарища: - М-м-м-м, селёдка под шубой слоёная, - протянул голос, принадлежавший Глазкову. - Да-а-а-а, - вторила ему рядом стоящая Лера, - и на нашей улице будет праздник. Что это такое "селёдка под шубой слоёная", и какой гений кулинарной мысли это придумал, Чандар не пытался догадаться, однако, судя по реакции Тимура и его напарницы Леры, мысли насчёт гениальности не только этого салата, но и остальных блюд, которые уже практически все стояли на столе, навеяли мысли о очень вкусном ужине. - Давайте, присаживаемся, - объявила Агата, к которой Марк лично для себя решил, что ещё очень долго придётся привыкать обращаться к ней по имени, поскольку ее имя, которым она себя назвала, слишком уж поздно появилось в жизни отряда. И кажется, не один Марк так считает. *** За столом было шумно, потому что разговаривали все. Не было криков или споров, было просто очень шумно. То и дело звенели бокалы, ни раз летали комплименты в сторону женской половины компании про великолепные блюда, и просто так о том, какие они прекрасные и хорошие. Конечно, во многом это был полет души и отчасти пьяное состояние мужской половины, но хоть они и были многословны, но ни разу не льстили и уж точно не врали, говорили от души и крайне открыто. Уже через полчаса кто-то из девушек попросил открыть окно, поскольку было душно одновременно и от количества людей в комнате и от градуса, который постепенно повышался. Эммануэль повторяла снова и снова в сторону Гюстава, чтобы он не налегал на коньяк и побольше ел. Эльжбета беспокоилась за порядком выпившим Домиником, который вдруг в компании тех же Чхоля и Лю решили устроить турнир по армреслингу, периодически вставая из-за стола и приводя в действие свои желания за журнальным столиком, который стоял неподалёку. Над ними же вскоре начали по-доброму вместе издеваться Агата с Элизой, в какой-то момент решивших, что лучше угомонить пьяных балбесов и всё-таки втроём усадили их за стол, и это подействовало, поскольку эти бессмысленные турниры были в самом деле бессмысленными, ведь если кто-то и выходил победителями, то только журнальный столик и фарфоровая ваза, которую они так и не уронили, хотя были на то предпосылки, учитывая то, как шаталась троица. Зато они начали выходить периодически курить на крыльцо, чему так же были не очень довольны ни Элиза, ни Эльжбета и ни Агата. Лера обсуждала с Грейс какие-то только им понятные вещи и часто смеялись. Джаймини каким-то очень интересным рассказом заняла Джеймса, который слушал её с неподдельным интересом. Периодически они повышали тон, но конфликтом там и не пахло. Марк вдруг посадил себя на том моменте, что либо под воздействием алкоголя, либо из-за сложившейся впервые за все время службы настолько беззаботной и спокойной обстановки начал задумываться о сентиментальных вещах. Из Джеймса и Джаймини вышла бы отличная пара, поскольку оба друг друга стоят: вспыльчивые, иногда через чур эмоциональные, достаточно любят поиграть на нервах не только друг у друга, но и у остальных, к тому же оба с дрянными характерами. От таких размышлений стало тошно. Однако, настоящая пара все-таки в отряде присутствовала, даже две, судя по всему пары. Хоть они это и скрывали, по крайней мере на работе. Доминик несколько изменился после того, как нашёл себя в Эльжбете. Чем они там могли сойтись и что друг в друге нашли, наверное, только им самим и ведомо, поскольку общавшись все эти четыре года с Брунсмайером и зная о странном характере Босак-младшей, оставалось только догадываться, в чем сошлись слишком спокойный и рассудительный, достаточно обстоятельный и компанейский немец и достаточно своенравная, сверх меры активная, "конкретно своя в доску" и до этих пор от слова "совсем" некомпанейская полячка. Да и стоило упомянуть еще и отсутствоваших с ними Мариуса и Моники, которые уж точно не выносили сор из избы и не афишировали свои отношения, очевидно, на данный момент уже серьёзные. Марк тихо про себя выругался. Только не от зависти, была бы она хоть черная, хоть белая. Нет. Паршиво ему было скорее всего от того, что он в принципе занят максимально непривычными для него мысли. Марк же с Тимуром нашли ещё одно общее увлечение: водка "Moroznaya" великолепно шла под томатный сок "Cherry Bomb", а всех, кто считал этот коктейль невкусным, отзывались о них как: "сами дураки!" Атмосфера царила большого праздника. По сути это праздник и был, поскольку так отряд собирался крайне редко и то в увольнение, поскольку круглый год работа шла полным ходом и иногда даже не бывало выходных, а отпуски отсутствовали как таковые. *** Очень скоро компания из четырнадцати человек проредела. Гюстав, изрядно выпивший, но явно виду не подавший, вскоре поднялся, поблагодарил всех за компанию, за очень вкусный ужин и ушел, как он сам выразился, на боковую. Практически следом за ним отправилась Эммануэль, которой, казалось, выпитая бутылка шампанского "Rachelle" оставило единственное последствие в виде румяна на щеках, поблагодарила всех за компанию и за ужин и так же удалилась на спокойный сон. Следом отправились Джеймс и Джаймини, ушли спать также и Агата и Чхоль. Однако за столом голоса практически не утихли. К этому моменту слегка поддатая Элиза и не менее "поддатый" Лю с упоением слушали очередную байку Тимура, который все-таки норовил клюнуть носом в тарелку, и если бы не Лера, сидевшая слева от него, он бы привел свой план в действие. Смеялись над надравшимся водки Марком Грейс и Эльжбета, в то время пока сидевший рядом с Босак-младшей Доминик не решил привести его из полу-лежачего на кресле состояния в хотя бы неустойчиво-сидящее. Очень активно пытаясь растормошить внимание Марка и сфокусировать его взгляд на цветах в вазе на столе, он слушал рассказ Тимура, который крутился около высоковольтных линий и электрических щитков, которых он наслушался он одного старого товарища по службе еще во время срочной службы в регулярной армии РФ. - Так вот, - он водил взглядом по всем находящимся за столом, - представьте себе несколько высоковольтных проводов между столбами. Т-т-т-т-так в-вот, летит с-себе в-ворона, подобрала сзь... сызе... зезе...свзе... бебе... блядь! С земли к-какой-то маленький металлический п-прутик в н-несколько сантиметров длиной... На этой мысли он остановился, его голова потянулась к заветной тарелке, но в этот раз он продолжил свой рассказ уже без помощи Леры. - Да! Летит ворона, значит рядом, - он воздвинул кверху указательный палец правой руки, - пролетает меж двух проводов.. и вдруг вспышка резкая! Они потом месяц ходили и угорали, картина маслом: представляете клюв вороний, с зажатым в нем металлическим прутиком? Так вот! Он и висел меж двух проводов, а все остальное сгорело нахрен! Правда им потом начальство выписало штраф за то, якобы, что территория не убирается, но повеселились они тогда конкретно. Лю вежливо рассмеялся, встал, дотронулся до стола, чтобы не упасть, его сильно качало, и было вполне логично, учитывая тот интересный факт, что "влил" он в себя никак не меньше Тимура с Марком: - Ладно, спасибо всем за этот прекрасный вечер, я пожалуй пройдусь по улице чуть-чуть, рад всем и всему. Марк отсалютовал ему так, что у Лю не осталось никаких сомнений в том, насколько Чандар был пьян. Хотя это было видно и невооружённым глазом, что британец едва находится в сознании, в отличие от его товарища Тимура, который, хоть и выпил не меньше Марка, но выглядел едва охмелевшим, хоть алкоголизмом не страдал и алкоголиком уж точно не был. - Я пожалуй, пойду тоже спать, а то уже, если честно, сидеть тяжело, от алкоголя, конечно, вы не подумайте, всех люблю, - слегка заплетающимся, как ей самой казалось, голосом сказала Элиза, вставая с кресла, - спокойной ночи. Утвердительно кивнув, Тимур вместе с остальными взглядом проводил её до выхода и предложил всё еще пребывающему где-то в астрале Марку выпить водки. Чандар, неожиданно не то что для других, а даже неожиданно для самого себя вышел из беспамятства: - Пожалуйста, нет... - едва успел выпалить Марк, увидя, как Тимур потянулся за третьей бутылкой водки. В гостиной раздался гогот. Абсолютно искренний и добрый смех. Отсмеявшись, в гостиной повисло секундное затишье. - А он крепок оказался, - негромко произнесла Грейс, сняв очки с переносицы и отложив их рядом с собой, в сторону. Тимура эти слова похоже, несколько развеселили и не оставили равнодушным точно, поскольку следующие пять минут, благо полу-бессознательное состояние его товарища позволяло, начал язвить и всячески подкалывать, но, ощущалось, что это было честно и по-дружески. - Крепок, да, - согласился он, посмотрев в сторону Грейс, - крепко пьяный, да прям совсем не стоек. Марк, пытаясь разглядеть сквозь мутную пелену, повисшую у него в глазах, лицо Тимура, улыбнулся тепло. Так, словно помнил Глазкова еще "с колясок". Будто вместе за одной партой сидели, вместе отучились, отслужили и вместе девок портили. Тимур так же ему по-товарищески улыбнулся и взглядом намекнул всем, что пора бы его уложить поспать. Однако в этот же момент Марк, словно прочитав его мысли, мотнул головой и отрицательно хмыкнул. А кто, его, дурака, знает? Может и в правду, под алкоголем у некоторых людей проявляются сверхспособности? Впрочем, и до этого беседа дошла, точнее, сказать, до этой темы. - Я-то когда с этим товарищем общался по молодости много, - продолжил вдруг свой рассказ Тимур, - много раз на практике у него в колледже был. Меня как-то раз по неаккуратности и моему, тогдашнему раздолбайству, током шарахнуло. Меня теперь вообще электричество не берёт! Все посмотрели на него с каплей недоверия и уважения. Впрочем, один только Доминик выразил лишь одно недоверие. - Свистишь, - словно с вызовом к Тимуру, выглянул из-за плеча Марка Брунсмайер. - Гадом буду, - не то отмахнулся от слов и в общем реплики немца, не то оправдался Глазков. - Хочешь, палец в патрон суну? Тимур только было поднялся на ноги, чтобы встать на стул и потянуться к люстре с лампами за заветным патроном и так сильно тянущимся к нему пальцем, как тут же вскочивший из-за стола и подбежавший к нему Доминик и сидящая рядом с Тимуром его пассия Лера подхватили его под руки и потянули вниз. От греха подальше скорее. Может его по пьянству валяет, как его товарища Марка, а может и не врёт, правда электрический ток в четыреста сорок вольт ему не приносит никакого вреда? При всяком любом раскладе проверять компания не стала. От грехов и прочей гадости на всякий случай подальше. Тут вдруг в комнате материализовалась, оказывается, последние пару минут отсутствовавшая в гостиной Эльжбета с акустической гитарой, найденной, очевидно, в одной из спальных комнат. Она обошла праздничный стол вокруг и толкнула в плечо Тимура, передавая ему гитару. Не иначе была одной из самых трезвых в компании и сообразила, чем можно занять пьяного дурилу. - Кхм, - он пытался перебрать пару ему знакомых аккордов, но, видимо, оставшись недовольным фальшем гитары, принялся крутить колки и пытаться настроить её. Вскоре, аккорды, которые Тимур перебирал последние пару минут, пока настраивал акустическую семиструнную гитару, приобрели некоторую приятную слуху гармонию, и Глазков перебрал пару аккордов, которые всем оказались знакомы. Однако, текст песни, аккорды которой звучали достаточно минорно, но отдавали каким-то неуловимым счастьем. - Стоит сосна, река жемчужная течёт, А вдоль неё парнишка с девушкой идёт. Они идут, не замедляя быстрый шаг. А у того парнишки слёзы на глазах.* Голос Тимура был фальшив. А если по-честному, то голосом там и не пахло. Зато искренности было, хоть отбавляй. - "Я ухожу", - сказал парнишка ей сквозь грусть, - Я ухожу, но обязательно, слышишь, вернусь". И он ушёл, не встретив первую весну... Домой пришёл в солдатском цинковом гробу.* Лера тут же его осадила небольшим толчком в плечо, на чём песня прервалась. Понять негодование Мельниковой для всех, кроме самого Глазкова, было невозможно. Голоса хоть и не было, но это было искренне, музыка была, опять же, хоть и на минорный лад, однако чувствовалась великая "русская тоска со слабой улыбкой на лице", а текст так и вовсе был не понятен никому, кроме них двоих. Во всяком случае, что мог любой сказать по поводу песни, звучала она складно и немного грустно. Тимур хмыкнул, и, оглядев всех присутствующих, и в конце встретившись, с, казалось, совсем отсутствующим взглядом Марка, он словно засиял. - Точно! - он ещё раз оглядел всех присутствующих, - это вам точно всем должно быть наверняка знакомо. Раздался первый аккорд пока что неизвестной песни, который, тем не менее для всех, так же как и предыдущий, оказался всем знакомым, этот вывод сделал для себя Тимур исходя из так сильно вытянувшихся с неподдельным интересом лиц в его сторону, и даже на гитару. Голос его, уже в этот данный момент, был предельно чист и даже красив, будто он минуту назад не горланил напропалую хриплым и фальшивым до страшной невозможности старую армейскую советскую песню, которую заучил еще по молодости. - And if you save yourself, You will make him happy, And you`ll think you`re happy… He`ll give you breathing holes, And you`ll think you`re happy. He`ll cover you with grass, And you`ll think you`re happy now… You`re in a laundry room You`re in a laundry room The conclusion came to you, oh… ** Ближе к середине куплета почти все узнали песню Курта Кобейна и к последним нескольким словам все пели так, что сердце кровью обливалось. В том числе даже у тех, у кого были уши в радиусе, причем во внушительном радиусе километра. Прозвучал последний аккорд акустической гитары, и в гостиной повисла тишина. Но всего-лишь на одну-единственную секунду, мгновение. Тимур, едва отставив гитару и облокотив ее на стену, выразил желание принять полу-лежачее положение на одном из диванов, которые были в пределах гостиной. Вскоре к нему присоединилась Лера, и так постепенно вся компания разбилась на небольшие кучки, которые рассредоточились по диванам. Так, Тимур с Лерой сидели в полу-обнимку, Доминик удачно пристроился вместе с Эльжбетой на пару кресел-качалок, а Марк был вынужден разделять диван вместе со своим предметом воздыхания и при этом одновременно причиной ненависти, с Грейс. Глазков какое-то время продолжал травить байки не только о своей молодости, но и всевозможные интересные истории, которых за свою пока что, не такую длинную жизнь наслушался предостаточно. Однако вскоре он свою роль спокойно, как когда-то Кутузов Москву сдал Доминику. Благо у Брунсмайера "тоже язык был подвешен", и его было так же интересно слушать, хоть ругался нецензурно он несравнимо чаще, чем Тимур, однако всё это оставалось на благой ноте. Спустя какое то время, то ли под воздействием алкоголя, то ли ещё чёрт знает из-за чего, Грейс подвинулась ближе к Марку. Чандар чувствовал, как на ровном месте медленно, но верно начинает загоняться. Что это движение могло значить? Или ей стало просто неудобно сидеть? Да и пёс с ней! В любом случае, закинуть её в объятия и броситься с ней на спальную кровать за неимением сеновала он не собирался. Даже пьяный. Однако он периодически время от времени то и дело ловил её взгляд на себе. Не очень то и приятно, хотя, по большому счёту, она его не прям так сверлила глазами, но ощутимо часто приглядывалась. Марку же, в этот момент, стоило повториться, было побоку, и Грейс старалась выражать такое же пренебрежительное отношение, однако получалось паршиво, и прокалывалась она как раз на таких вот взглядах, которые, стало быть, замечала только сама Грейс и непосредственно Марк. "Чтоб жрать бамбук, характер должен быть упруг", припомнилось не то где-то подслышанное, не то где-то прочитанное. Посему, для себя решил Марк, в общении с ней и в принципе, в каком либо контакте нужно проявлять себя не то что незаинтересованным, а скорее рассчётливым и предусмотрительным. Хотя, такие, возможно, глупые мысли, в который раз, лезли лишь только из-за того, что количество хмеля в организме превышало допустимое для Чандара значение. Весьма значительное количество алкоголя. Ещё помня по молодости, как в школьные годы "чудесные" ему доводилось встречаться с одноклассницей в старших классах, хоть и закончились отношения на хорошей ноте, однако в Марке оставалась некоторая скованность, именно не неуверенность, а скованность, будто его в чём-то когда-то ограничили. Хотя, скорее, Чандар сам себя загнал в те рамки, из которых ему будет не то что бы тяжело, но непросто выбраться. Опять поганые сентиментальные мысли. Нужно эту дурь выбивать. И как можно скорее. Желательно приступить прямо сейчас. Марк было потянулся за стоящим на кофейном столике стаканом с виски, который, если признаться честно и без вранья, он даже не помнил как успел прихватить с собой, как тут же его осадил до ужаса вкрадчивый голос: - Не налегай, - Грейс потянулась к нему и подсела несколько ближе чем до этого. Так, наверное разговаривают с глупой, больной любимой собакой, но при этом родной и славной. Дураком, ну разве что пьяным Марк себя не считал и потому хотел было по-доброму послать Грейс куда подальше, как Тимур, до этого увлечённый до сего момента общим разговором, видимо, заметил возню и копошение в стороне, и добавил немного от себя. - Правда, не стоит, - он вдруг сделался в миг серьёзным и это было видно по его лицу, что не очень сейчас вязалось и описывалось в его состояние, будто он сам и не норовил без четверти час назад клюнуть носом в тарелку под байки про наставника и ученика электрика, то бишь своего знакомого. - Ты и так прилично выпил, серьёзно, хорош. Завтра продолжим скорее всего, так что пока не пей. Марк смерил его взглядом. Таким оценивающим, будто ювелир знал, что перед ним один из множества огранённых алмазов и лишь хотел узнать только, чем данный ему экземпляр отличается от других. - Ещё один Супер Радж на мою седую голову, - со смаком выдал он, отставляя стакан с виски обратно на кофейный столик. Тимур же в ответ лишь пожал плечами, мол, "как знаешь" и искренне улыбнулся. В который раз за этот интересный вечер. Кажется этих реплик никто не заметил на фоне общего разговора. Возможно, оно и к лучшему. Марк повернулся к Грейс. К той, к которой его тянуло и что-то невидимое, но весьма и весьма ощутимое отталкивало. Возможно, это был верный здравый смысл. Возможно, остатки самолюбия. Если что-то это и значило для Марка, то разбираться он в этом не хотел. Никогда. И ни при каких обстоятельствах он мог бы сказать. - А ты, - Чандар посмотрел на свою объект воздыхания, которая, наверное, ожидала каких-то слов от него, и, в любом случае она, в свою очередь, смотрела на него с любопытством, хоть и старательно пыталась этого не показывать, - вечно все удовольствие полностью портишь. Грейс лишь хмыкнула и прильнула к Марку, оставаясь в полу-лежачем положении. Он был не против. Она всем видом изображала удовлетворенность. Кажется это именно то, что ей и нужно было. Снег падал, продолжал ложиться крупными хлопьями на землю, застилая её, словно ковром. И нарушать эту завораживающую красоту не хотелось. Не хотелось вообще выходить. Не хотелось чего либо. Это не была апатия. Это было настоящее счастье. И здесь не надо соплей или сентиментальных рассуждений на темы "любви" или о том, что "каждому человеку нужен человек". Это действительно было просто. Простое и нужное человеческое счастье.