Прямота и молчание

Двадцать лет. Эта цифра была не точной, потому что Шинки не знал даты своего рождения и они просто отмечали старение в один день с Отцом. Для принца Суны подростковый период закончился ещё в семнадцать и, собранный, рациональный, сухой, скептичный, он никак не ожидал, что на третьем десятке жизни в нём проснётся что-то, что обычный смертный назвал бы если не любовью, так страстью. При том ладно бы его заинтересовала какая-нибудь яркая или, напротив, спокойная и уравновешенная, кунойчи… так нет. Взгляд изумрудных глаз раз от раза окидывал угловатую, местами слишком изящную для мужской, фигуру лорда казэкаге. Он влюбился в собственного приёмного Отца. И не знал, что с этим делать. Мысли бессвязным потоком крутились в голове, прыгая с «как он прекрасен» на «мой уважаемый Отец», перебиваясь с «я хочу его» на «недопустимо, мы же семья». Шинки пребывал в растерянности, в конечном счете приведшей его почти к провалу на очередной миссии. Благо, задание было не таким уж и серьёзным, да и сокомандники подстраховали, но это был финальный звонок к тому, что нужно предпринимать какие-то действия, в противном случае результат окажется плачевным. «Какие-то», — молодой человек, оставшись дома с Гаарой наедине, вышивал чисто механически. Его чувства, какого-то нукенина, обострились и нос был забит ароматом пламенновласого мужчины, расположившегося в кресле напротив всего в паре метров от него. Букет ароматов из песка, солнца, шампуня, бумаги, чая с жасмином и пота сводил кукловода с ума, вынуждая часто моргать и сглатывать неизменно прибывающую жадную слюну. Заставляя думать, мечтать о том, как он приближается к источнику, обхватывает его, втягивает в себя, наслаждается… Уколовшись иглой, преемник казэкаге выпрямился. Пятый, пусть сам читал книгу, заметил движение и посмотрел в сторону сына. — Всё в порядке, Шинки? — Да. Был неосторожен, — парень не поднял взгляда, в прострации наблюдая, как среди красных ниток на указательном пальце левой руки проступает столь же алая, как волосы любимого, капля крови. — Тебе стоит отдохнуть, — назидательно заметил властитель Суны, возвращаясь к чтению. Про дезинфекцию раны он говорить ничего не стал — повелитель железного песка и без того поднялся, отложив вышивку. — Да, Отец. По памяти дойдя до ванной комнаты, обработав палец, молодой человек наконец-то поднял взгляд. У отражения в зеркале лихорадочно блестели глаза и судорожно вздымалась грудь, скрытая простой чёрной рубашкой. «Не порядок». Умывшись, парень громко фыркнул и, тряхнув головой, отправился обратной дорогой. Остановившись у своего кресла, Шинки первые несколько секунд невидяще смотрел на покинутую вышивку. Затем перевёл взгляд на Отца. Его облик — расслабленный, уютный, домашний, но по-прежнему властный и сильный, манил к себе, окружённый золотистым сиянием верхней лампы. «Огребу», — мелькнуло в голове когда марионеточник, слегка пошатнувшись, сделал шаг в сторону Гаары. — «Точно песком прилетит», — парень честно попытался себя остановить, но тщетно. — «А то и чем похуже». Расстояние он сократил быстро — подумаешь, два метра. Мужчина, почувствовав приближение, едва приподнял голову, приготовившись слушать то, что собрался сообщить ему сын, раз решил подойти ближе. Не давая ни себе, ни казэкаге времени опомниться, только оказавшись достаточно близко к Пятому, кукловод наклонился и без предупреждений овладел его губами. Песок Абсолютной защиты не дёрнулся, но подобные действия ученика по мнению Гаары явно выходили за границы разумного — он вытянулся и напрягся, едва успев отхватить воздуха. Когда повелитель сатецу отстранился, жадно втягивая в себя кислород, его Отец и Учитель отошёл далеко не сразу. — Ши… — попытался начать Пятый разговор, но сын уже снова целовал его, удвоив напор, принявшись разбираться с пуговицами на верхней одежде. Казэкаге только сейчас выронил книгу и, учитывая всё неудобство положения, в котором его застал врасплох парень, попытался просунуть руку между ними и оттолкнуть. Ему требовались объяснения. Срочно, сейчас же, но грубую силу ниндзюцу использовать мужчина не хотел — не против сына. Попытка вывернуться из стальных объятий привела к изменению угла наклона тел и, под тяжестью молодого кобеля-марионеточника, Песчаный опрокинулся через подлокотник. Они оказались на полу (благо, ковёр смягчил падение): Гаара с растрёпанной прической, полурастёгнутым камзолом, да сбившейся сетчатой рубашкой; и тяжело дышащий, охваченный паникой и желанием Шинки, нависающий над ним, в выдранной из пояса футболке, с брюками, натянувшимися в паху. Пламенновласый не знал что сказать, как начать, с чего спросить — он растеряно-изумлённо смотрел на горящие алым щёки своего мальчика и пытался осознать, на кой парень полез к нему с поцелуями, да ещё и без объяснений. «Что происходит, Шинки?» — вопрос застыл на устах под взглядом преемника, что молил не произносить ни слова. В этом же взоре ясно читалось то, что повелитель сатецу ещё не закончил. — «Зачем?» Перенеся вес на одну руку, второй, дрожащей, сын коснулся освобождённого от камзола участка кожи. Лёгкий контакт более всего походил на удар райтона — казэкаге слегка дёрнулся, втянув в себя ещё воздуха, неотрывно смотря в изумрудные глаза, полные странного огня. На интуитивном уровне мужчина понимал, что ситуация в корне неправильная и надо остановить парня. Но, в то же время, его тело реагировало на прикосновения мальчишки совсем иначе, чем он сам ожидал — Пятому стало жарко и в сознании всё четче вырисовывалось желание узнать, что будет дальше. Совладав с тремором, Шинки осмелился перевести взгляд вниз, чтобы расстегнуть оставшиеся пуговицы верхней одежды Отца. Молчание. Ни единого слова. Младший песчаник перенёс вес тела на ноги, чтобы освободить обе руки. Разобрался уже с ремнём, начал задирать отцовскую рубашку. Когда Гаара в очередной раз попытался заговорить, парень быстро среагировал, сунув ему в рот пальцы. Сначала это подтолкнуло вырваться, но, поскольку почти одновременно Шинки коснулся губами обнажённого живота, мужчина лишь неопределённо замычал, всё больше теряясь в ощущениях. «Ниже». Словно прочитав мысли, Шинки свободной рукой скользнул к брюкам и, расстегнув ширинку, потащил их вниз. Оставшись наполовину без одежды, Гаара напряжённо замер, дыша урывками и смотря в потолок. Пальцы сына выскользнули изо рта, оставив влажный след на шее и груди. Следующее прикосновение заставило Пятого крупно вздрогнуть — Шинки провёл рукой по члену, пока ещё через ткань трусов. Пятый зажмурился. Он не хотел видеть… думать над тем, чем вызвано мягко-влажное прикосновение к чувствительному месту. Ему стоило остановить кукловода. Но воцарившаяся тишина, нарушаемая таким понятным шорохом снимаемой одежды и тяжёлым дыханием юноши, вводили Песчаного в подобие гендзюцу. Из которого он не хотел вырываться по причинам, непонятным в первую очередь самому себе. Следующее прикосновение сорвалось с губ старшего мужчины полустоном — он подтянул локти к себе ближе, намереваясь встать, но ощущение от языка, прошедшегося по стволу, снова опрокинуло его навзничь. Когда Гаара попытался согнуть уже ноги, Шинки придавил их — казэкаге не мог видеть, какой именно частью тела — и раздвинул шире. Кровь барабанной дробью отплясывала в лобной доле, разжигая внизу живота непривычный пожар, лишая сил и желания сопротивляться, разобраться. Сдавливала горло, не позволяя прошептать даже имя парнишки. Он не учил подобному сына и смутно понимал, что именно сейчас происходит. Мысль о том, что творящееся неправильно, не между ними, звучала всё тише под вопросом «тогда почему мне так приятно?». Всё так же смотря в потолок, физически не в состоянии поднять голову, Пятый почти пришёл к выводу, что замереть и не двигаться будет лучшим выходом, когда его тело решило иначе. Чем дольше продолжались невидимые, но предельно ярко ощущаемые ласки, тем судорожнее сжимались мышцы таза, поддёргивая бёдра вверх, во влажное нутро, о котором Песчаный так старательно пытался не думать. Смяв в кулаках длинный ворс ковра, он может и хотел бы вывернуться, но вместо этого дугой выгнулся, почувствовав приятно-расслабляющий ток, разорвавшийся одновременной вспышкой в голове и в паху. Сквозь звон в ушах и своё тяжёлое дыхание Гаара приглушённо расслышал, как Шинки сглотнул. Спустя долгих десять секунд исчез любой контакт с оголённой, разгорячённой кожей. Вслед за шорохом одежды, вновь обретённый слух различил удаляющиеся шаги. Песок Абсолютной Защиты так и не среагировал — да и с чего бы, казэкаге ведь не грозила опасность. Напротив, какой-то частью своего измученного работой и обязанностями главы деревни сознания Пятый понимал, что испытал невероятное, недоступное раньше блаженство. Хлопнула дверь ванны. Включилась вода. Набравшись смелости и сил, мужчина сел и осмотрелся. Покинутая книга валялась у кресла. Скомканные брюки покоились рядом. Когда же взгляд упал на содранные не так давно белые хлопковые трусы, тело пламенновласого дрожью сотряс стыд. «Зачем?» — в который раз мысленно спросил себя Гаара потянувшись к белью. — «Почему Шинки это сделал?» Ответ мог дать только сын. Но, одеваясь, мужчина вынужденно признал столь редкое для него сильное сомнение — хочет ли он узнать? «Это поведение не менее глупо, чем то что мне было при…» — отмахнувшись от продолжения, мужчина медленно пошёл к выходу из гостиной. Предательская дрожь в ногах, не отпускавшая с тех пор, как владелец сатецу довёл его до разрядки, понемногу отпускала и, когда казэкаге дошёл до ванной комнаты, он уже не шатался. Внутренняя дверь отворилась, и Отец нос к носу столкнулся с сыном. Оба коротко вдохнули, смотря друг на друга. Вопрос, уже казалось бы принуждённый сорваться с губ, так и погиб где-то на пути, неозвученный, остановленный всё тем же взглядом, умоляющем о молчанье. Они достаточно хорошо изучили друг друга, чтобы понять, что сейчас не лучший момент для выяснения отношений. «Но недостаточно, чтобы я смог понять причины действий Шинки без объяснений», — первым отступил в сторону Гаара. Парень дёрнул уголком губ, изображая признательную улыбку и, осторожно обогнув мужчину, направился на кухню — была его очередь готовить ужин. Через пару дней сцена повторилась — разве что в этот раз казэкаге не оказал даже притворного сопротивления, да не был опрокинут с кресла, а оказался прижат к собственной кровати. Преемник целовал его куда как дольше и больше, заставив обнять за шею и мучительно задыхаться. Усадил к себе на колени и медленно раздевал, словно проверял выдержку, движениями пальцев по коже срывая тихие стоны. Не сговариваясь, они старались не смотреть друг другу в глаза — казалось, зрительный контакт заставит остановиться и попытаться разобраться с тем, что происходит. А, после первого же поцелуя в полумраке спальни, до кожного зуда и крепких объятий, прекращать не хотелось. В больших ладонях Шинки тело мужчины плавилось, как масло от горячего ножа. Хотелось зажмуриться и, уткнувшись в плечо повелителю сатецу, коротко-жарко вдыхать на каждое новое скольжение, соударяющее их эрегированные члены вместе — и Гаара быстро сдался этому желанию. В этот раз, чтобы кончить, парень не ушёл. Едва усмирив дыхание, он робко потянулся к губам старшего и мягко прикусил. Дрожь, содрогающая его тело, вызывал не только оргазм, но и страх — вот сейчас его оттолкнут точно. Но казэкаге промолчал. Когда сын отстранился, сглотнув, они так и не осмелились посмотреть друг на друга. Его ответ был иным — выдержав паузу, мужчина сам поцеловал парня. Поначалу обоих сводило с ума влечение, но через месяц они привыкли, всё в той же тишине решив, что им двоим это подходит. Они всё так же не обсуждали то, что между ними происходило — занимались этим только наедине, не задавая вопросов, дома, где с наименьшей вероятностью их кто-то мог застать. Но, при всей сдержанности обоих, опыт в людном месте оказался-таки неизбежен. Гаара не знал о самоудовлетворении. Не сказать, что он за всю свою жизнь ни разу не испытывал сексуального возбуждения — отнюдь. Другой вопрос, что он не понимал, что с ним, а потому не мог разобраться, что делать, кроме как игнорировать — эрекция спадала, а потому у казэкаге не возникало поводов к беспокойству. Он был уверен, что это естественная реакция организма на выброс адреналина, не более. Но теперь, после всего, что у них уже произошло с Шинки, Пятый отчётливо осознал не только почему, но и на кого в данный момент реагирует его тело. Однако догадаться и сбросить напряжение самостоятельно — к такому знанию Песчаный был пока не готов. Возможно, ещё минут пять-десять-пятнадцать, и мужчина бы пришёл к заключению, что собственные руки могут стать неплохой заменой — казэкаге уже достаточно насмотрелся и прочувствовал, что с ним делал сын, да и сам охотно помогал парнишке… однако именно тогда он ощутил приближение Шинки. Ах, конечно — обед. А это значит ежедневный отчет. Который, к тому же, даст им не меньше двадцати минут наедине. Но оставалась ещё одна загвоздка — до сих пор Гаара лишь подставлялся и не противился, а не проявлял инициативу. И, когда сын зашёл, по привычке плотно закрыв дверь, Пятый лишь собрано-хладнокровно посмотрел на него. Уже начавшая отпускать, эрекция усилилась — возбуждающий объект был слишком уж близко. Паменновласый сглотнул и пересел удобнее. Замер, почувствовав внимание преемника. Шинки нахмурился, прерывая чтение доклада. Вопросительно изогнул бровь, окидывая изучающим взглядом Отца. Подозрение закралось под корку, но он слабо верил в подобную возможность здесь и сейчас. Тем не менее, когда мужчина выпрямился в кресле и легко кивнул, повелитель железного песка без труда распознал знак подойти ближе. Он всё ещё сомневался в смелой догадке, когда, завернув за стол, остановился и снова окинул властителя Суны взглядом. Бледные губы молодого человека разомкнулись в удивлении, когда он осознал причину и гораздо быстрее, чем старший песчаник, понял, что надо сделать. Но говорить парень ничего не стал — как и всегда, младший сразу перешёл к действиям. Сделав отбрасывающее движение левой рукой, чтобы перенаправить плащ сатецу к двери, Шинки развернул кресло с Отцом к себе. Наклонился и, целуя мужчину, сжал ладонью напряжённый пах. Гаара обмяк, блаженно выдохнув в поцелуй — наконец-то его тело получит именно то, что нужно в такой ситуации. Но о предыдущем воздержании казэкаге сейчас хотел думать меньше всего. Разорвав поцелуй, парень благоразумно не стал возиться с пуговицами камзола и, опустившись на колени, сразу же принялся за ремень. — Пять минут, — прохрипел старший, когда партнёр стащил до колен его трусы. — Мне хватит, — еле слышно ответил сын, беря в руки налившийся член. И, вместо дальнейших слов, лизнул появившуюся головку. Песчаный закусил губу, опуская вздрагивающую ладонь на голову Шинки. Признаться, он уже на второй их раз перестал задумываться над тем, что такие их отношения неправильны. Вечно занятой, вечно уставший, вечно размышляющий над справедливостью казэкаге и столь же загнанный во всё те же рамки как-поступить-правильно его преемник — кто же лучше их двоих в этом мире офисной рутины и умирающей профессии шиноби понимает друг друга? Разве они не заслужили иметь пару-тройку секретов? Приятных и расслабляющих. Парень своей лаской вынуждал его сдерживать стоны не только лишь потому, что хотел ублажить Отца. Гаара никогда не просил о подобном — именно Шинки первым преступил черту, так и не признавшись в своих чувствах словесно. Повелитель железного песка делал всё это потому что хотел слышать сдавленные хрипы, крепко держать в своих руках выгибающееся в экстазе тело, и был до неверия рад наконец-то встретить взгляд, просящий устроить ему сеанс секса. Это подтверждало их совместную ненормальность, позволяло всё глубже падать в заманчивый и бесконечный омут страсти. И любить. До боли молчаливо. Иногда казалось невероятным то, что до сих пор никто не заметил изменений в их отношениях — ни Канкуро, ни охрана, ни даже сплетница-секретарь казэкаге. С другой стороны, даже в своём влечении они оба были привычно осторожны. После случая с минетом в кабинете старший быстро вычленил для себя о чём на рабочем месте и вообще вне дома не стоит думать, чтобы наверняка избегать провоцирующих ситуаций. Его сын был менее сдержан, но поди разгляди возбуждение под сатецу и за вечно-каменной маской с красными метками кукловода. Только оставшись наверняка наедине, Гаара не возражал тактильному контакту, отчёту, что зачитывался всё тише, превращаясь в шёпот, обрываясь поцелуем. Шинки был против того, чтобы казэкаге делал ему минет, но уже спустя две недели от первого сумбурного раза они оба познали прелесть анального секса. И, быть может, Пятый бы набрался решимости хотя бы заговорить о том, что происходит, но в одну из первых их настоящих ночей — раз на третий или, скорее, четвёртый — мужчина увидел лицо партнёра незадолго до оргазма. Это видение — безумное, сладкое, тянущее, охватывающее и хоронящее в себе, пробудило давно уснувший эгоизм. «Мой мальчик». Несмотря на неизвестность, неопределённость, сумбурность, Песчаный не мог позволить кому-то другому насладиться этим зрелищем. Хотя упорно продолжал молчать об этом своем желании. Шинки обоюдно держал рот на замке. Но его недовольно суженный ревнивый взгляд, брошенный на подошедшего-слишком-близко-любого-человека, выдавал парня с головой. Отец и раньше замечал это, но только сейчас осознал всю глубину мрачного изумрудного подтекста. И теперь каждый раз внутренне улыбался — этот высокий широкогрудый сорванец действительно его сын. Они не экспериментировали, не были друг к другу нарочито жестки или напористы — инициатива, впрочем, в 2/3 случаях принадлежала младшему и мужчина считал это естественным в силу собственного застоявшегося периода пригодного к яркой страсти. Но синхронная склонность к собственничеству должна была проявить себя физически так или иначе. Их неоговоренным отношениям стукнуло полгода, когда парень-таки решился на что-то посерьёзнее засоса на не сокрытом одеждой месте. Ранним утром, когда они собирались к завтраку — даже не на работу, Шинки подошёл со спины к одевающемуся казэкаге и, повинуясь давно скручивающей живот тяге, впился зубами в кожу на оголённом плече. Абсолютная защита с запозданием хлестнула кукловода по лицу. Но тот, предвидя это, защитился собственным песком, резко отступив. Гаара, недоумевая, обернулся. Нащупал укус пальцами — дёрнул глазом, коснувшись весьма глубоких отметин. Перевёл хмуро-вопросительный взгляд на сына. В ответ тот молча утёр нос тыльной стороной ладони и облизал губы. Поняв, что объяснений, как всегда, не дождётся, Пятый вздохнул и отвернулся, возвращаясь к одеванию. Повреждение ещё некоторое время горело — в отличии от распространённого мнения, он не использовал постоянно песчаную броню, особенно сейчас, при таком контакте с сыном — но гораздо дольше Песчаный просто помнил об укусе. И они оба знали то, что молчание этим утром означало лишь то, что парень за свою выходку в самое ближайшее время ответит. Ждать пришлось… до этого же вечера. Когда возвращение Канкуро наверняка не планировалось, им нравилось проводить время, сидя на диване. Часто за просмотром фильмов, середина которых не впечатывалась в память из-за того, что они занимались сексом. Так было и в этот раз: Шинки выбрал историю, они вместе приготовили ужин и заняли длинную софу. Кукловод разместился ближе к спинке, а Пятый прижался к боку, позволяя полуобнять себя за плечи. Кинолента была довольно интересной, но призрачный зуд в плече, по факту исчезнувший задолго до обеда, напоминал Гааре о сладкой мести. И, не противясь себе, старший спустя пять минут уже переключил внимание с экрана на руку сына, покоящуюся на спинке. Заметив пристальный взгляд Отца, Шинки, недолго думая, изменил положение руки, поднеся её к лицу мужчины. Казэкаге передёрнул скулами, пытаясь подавить животный инстинкт, но, в итоге, склонился к протянутой добыче. Его укус не шёл в сравнение с тем, что сделал парень накануне — мужчина безжалостно сдавил челюсти сразу до крови, оставляя метку настолько глубокой, чтобы она наверняка превратилась в шрам. Партнёр медленно выдохнул, давя вскрик боли, и не раненной рукой махнул в сторону горстки сатецу, чтобы поднести аптечку. Фильм был без сожалений позабыт, пока они разбирались с бинтами, а потом занялись любовью: вкус крови возбудил их сильнее обычного. Но грубый секс не нравился ни Гааре, ни Шинки — они всё так же до измождённого вздоха нежно ласкали друг друга. Оба укуса были вызваны желанием пометить, а не навредить. И, подобно закреплённым на телах символах страсти, факт их отношений, по крайней мере для семьи, должен был вскрыться. Мужчина, сам властитель Суны, и его приёмный сын любили друг друга — скрытно, не афишируя, прямо и молчаливо — это им обоим было кристально понятно. Но окружающие ни сном, ни духом: для них подобное стало бы как минимум непонятно, как максимум — шоком. Раскрывать карты не имело большого смысла. С другой стороны и вопросы о женитьбе Шинки, как будущего казэкаге, представлялись неизбежны. Год назад, уже в любви, но ещё без молчаливого согласия Гаары, парень безразлично игнорировал эти подколки: у него и без того есть чем заняться, нежели за юбками бегать. А Пятый, помня свой плачевный опыт сватовства, изящно оберегал сына от нападок старейшин настолько, насколько мог — не потому, что считал его неспособным защититься, а поскольку не хотел, чтобы мальчик выбирал супругу против своей воли. «А сейчас он и вовсе не захочет этого делать», — размышлял мужчина, вполуха слушая разговоры на ежегодном собрании родственников. Из молодёжи в этот раз присутствовал только повелитель железного песка — Шикадай был занят обустройством личной жизни в родной Конохе, так что… — Так вот, почему бы тебе, наконец-то, не жениться, Гаара? — вырывая брата из мысленного тумана, щёлкнул пальцами Канкуро. Пятый перевёл на марионеточника не-совсем-понимающий взгляд, концентрируясь, чтобы восстановить в памяти недавнюю беседу, которую он слушал, но не осознавал. Речь там шла о скором становлении Шинки в качестве Шестого. «И, потому, в силу предполагаемой разгруженности, можно озаботиться моим «личным счастьем», — Песчаный привычно-безразлично вздохнул. — Не стоит. Я не подхожу для этого, — он искренне надеялся, что так беседа изменит русло. Но не тут-то было. — Да брось, — рассмеялся старший брат, усаживаясь в кресле поудобнее. — Женского внимания дома тебе разве что и не хватало за всю жизнь. Теперь-то не отмахнёшься вечной занятостью. — Неплохая идея, между прочим, — поддержала Темари. — Попробуешь себя в новом амплуа. Пламенновласому не было необходимости смотреть на сына — он и без того знал, что его мальчик закипает праведным гневом. Такие беседы и без интимной связи ущемляли самолюбие Шинки — они били напоминанием о том, что он приёмный, что они не связаны кровью. Да, для их любви это было скорее спасением, чем преградой, но, когда они не занимались сексом, то по-прежнему оставались Отцом и сыном. Пусть для других два этих уровня были несовместимы. — У меня есть Шинки, — сохраняя спокойствие, произнёс Пятый. Но его намёк закончить разговор снова был не понят. Или, скорее, намеренно проигнорирован. — Твой сын замечательный и сильный, все это знают, — старшая сестра улыбнулась. Мягко, но так, что её железная воля никуда не делась. — Он достойнейший из преемников и больше кого-либо другого заслуживает быть с тобой рядом. Но мы ведём речь не об этом. — Домашний уют, Гаара, — вторил Канкуро. — Ты и отцом вполне можешь стать… ещё раз. — Поняв, что перегнул, повернулся к племяннику. — Представляешь, у тебя вполне могут появиться братья и сестры! Это здорово, а, Шинки? Когда младший кукловод открыл рот, Песчаный уже приготовился услышать начало спора. — Это решать не мне. А Отцу, — ровным тоном заметил парень. Казэкаге мысленно поблагодарил сына за сдержанность — тема уже весьма поднадоела даже ему. — Не вижу в этом необходимости, — в который раз попытался свернуть он с опасной дороги. — Да попробуй ты хотя бы сходить на свидание, — не унимался Канкуро. — Одно, второе. Парное. Ты мужик видный. Но мы поможем с отбором, только скажи. — По секрету, у меня есть парочка дам на примете, — подлила огонь Темари. — Они приятные и надёжные, да и статус их не заботит. Терпение Шинки иссякло. Прежде, чем тяжело подняться с места, парень бросил на любимого взгляд и, к почти-удивлению, заметил, как Отец в одобрении прикрыл ресницы — после стольких минут надоедливых приставаний, Пятый сам был не так и далёк от раздражённого тона. Уверенность с нахлынувшей радостью легко перебили закипающий гнев и к Гааре повелитель железного песка приблизился плавно, мягко, как ему всегда было свойственно. — Я что-то не пойму, племянник, — обратив внимание на оживившегося парня, хохотнул дядя, — ты «за» или «проти…» — смех старшего суновца захлебнулся, когда, наклонившись, Шинки принялся целовать его младшего брата в губы. Чашка с чаем из рук Темари упала на пол, с глухим лязгом расколовшись и разлив остатки жидкости, когда женщина поняла, что пламенновласый ответил. Да не просто, а явно со знанием дела. — Чт… Чем дольше длился поцелуй, тем надёжнее шок на лицах брата и сестры превращался в ошеломлённое понимание. Когда Шинки, всё же, отстранился, Гаара удержал его подле, ласково коснувшись пальцами щеки и наградив улыбкой. Столько нежности во взгляде младшего Канкуро и Темари, пожалуй, не видели никогда. Точнее не «столько», а «такой». — Ой-ой, погодите, это… — кукловод замолчал, смотря на то, как его ученик и племянник выпрямляется, открыто, с вызовом смотря на них обоих. — Отцу не нужна женщина. — В голосе без-пяти-минут Шестого казэкаге звенела сила и невозможность возразить. — У него есть я.