Приоритет - спасение

– Твоя обязанность – прикрыть мою спину. Какаши стоял к Сакуре спиной и смотрел в окно. Внизу распласталась истерзанная войной Коноха. Линия плеч Хатаке была тверда, а спокойный, ровный голос внушал уверенность в том, что миссия будет легкой. Раскрытая папка с картой на столе будто приглашала удостовериться – все будет хорошо, задание – проще простого. Сакура аккуратно подцепила лист; ее взгляд заскользил по стрелкам, обозначавшим план действия. – Все это не внушает мне доверия, – сообщила она, ведя пальцем по начерченному пути. – Местность открытая, мы будем, как на ладони. – Знаю. Но тебе нечего бояться, – Какаши повернулся, и свет заходящего солнца подсветил золотом его профиль. – Я за себя не боюсь. Вы можете погибнуть. – Да. Сакура сделала шаг – ровно один, как по линейке выверенный – шаг к окну и замерла, вытянувшись по струнке. – Не так. Это верная гибель, вы в курсе? – Да. Его армейская привычка говорить короткими, отрывистыми фразами почему-то вызвала волну негодования – резкую, с захлестом покрывшую начерченную на ее лице безмятежность. – Может, собрать отряд побольше? – Нет времени тянуть, Харуно. От жизни старейшины может зависеть судьба деревни. Нужен один хороший военный и один хороший медик. Сакура прищурилась – ей казалось, она может разглядеть тонкую сеточку морщин, что собрались у уголков его глаз. – Приоритет – спасение. – Так точно, – она шлепнула карту обратно на стол; Какаши коротко кивнул и вновь отвернулся к окну. – Выходим сразу после заката. Собери самое необходимое. Время всегда играет злую шутку с теми, кто жалуется на его недостаток. Уже тогда, в штаб-квартире, Сакура была наготове: зеленый жилет поверх синей формы, сандалии попрочнее, стандартный набор оружия – все было при ней. Покидая кабинет Хатаке, она знала, что не пойдет домой. Закат из золотого сделался багряно-алым – как зловещее напоминание о том, что неделю назад деревня была охвачена огнем. Полуразрушенные и полувосстановленные дома точно горели снова – и стоило закрыть глаза, как ужасные картины прошлого проступали из тьмы, выжженные на сомкнутых веках. Дорога к западным воротам от штаба была прямой и короткой. Сакура на ходу стянула чуть волнившиеся от влажности волосы резинкой в торчащий низкий хвостик – вот и вся подготовка. Как только солнце скрылось за верхушками гор, Какаши появился. Внезапно, как и всегда – буквально материализовался из воздуха. Его обычная манера – обманчиво-расслабленная поза, расфокусированный взгляд, ничего не видящий, но на самом деле – улавливающий больше, чем дано рядовому бойцу. Он не смотрел на нее – он смотрел вдаль, на запад, куда лежала их дорога; она же жадно ловила взглядом каждый его полужест, пытаясь найти несуществующий скрытый смысл. Темнота наступала стремительно, неотвратимо. Лес превратился в огромную чернильную кляксу, усыпанную каплями вечерней росы, как солью. Мрак отрезал зрение, оставив в качестве ориентира лишь слух и осязание. По движению воздуха Сакура чувствовала: Какаши впереди, на три метра ровно. Война научила ее многому: хочешь выжить – прислушивайся к знакам, попробуй различить, где в ночи бредет дикий зверь, а где враг. Под тяжестью тела Хатаке хрустнула ветка – движение продолжалось. За густой листвой не было видно неба, но, должно быть, стоит лесу стать чуть реже – мир наполнится прозрачным лунным светом. Вечер был безоблачным, а значит, сегодня хорошо будут видны звезды. Белесый туман растекался меж деревьев, как разлитое молоко, напоминая – они в пути уже четвертый час, река близко. У реки по плану Какаши был привал – два часа на восстановление сил. Он остановился, резко замерев на высокой ветке, сделался каменным истуканом, изучающим местность. Сердце Сакуры билось на манер метронома: одна секунда – один удар; завидная точность. Она скрылась за его спиной. Какаши взмахнул – не рукой, только кистью – условный знак, что путь открыт. Все чисто. Они спустились вниз, на землю. Сакура поджала пальцы ног: мясистая трава была мокрой; по телу, к макушке, полз холодок. Она ловила движения Хатаке по редким поблескиваниям его протектора под луной – он, не тратя времени, принялся разбивать палатку. Темная, маслянистая река шумела, шипела и баюкала. У них было всего два часа, семь тысяч двести секунд – а ее сердце уже отбило несколько сотен ударов из этого драгоценного времени. Палатка возникла на берегу пологим брезентовым углом. Она была призвана не столько дать укрытие, сколько сберечь тепло. Ветер от реки дул сырой; когда волны лизали каменистый берег, капли воды со стуком бились о грубую ткань. Брезент быстро сырел. Какаши сидел на футоне, подобрав ноги под себя, но знакомая расслабленность вытекла из него полностью, без остатка; он был весь – натянутая тетива, каждый мускул его тела был напряжен, Хатаке будто готовился отразить внезапный удар, если бы кто-то вдруг решил его нанести. Сакура тенью скользнула внутрь. Быстрым движением она скинула жилет и растянулась на еще одном футоне, дожидавшемся ее, как старый друг. Твердая и холодная земля не дарила расслабления натруженному от долгого перехода телу. Воцарилась тишина. Какаши молчал – казалось, он даже не дышал, потому что его дыхания Сакура не слышала; поначалу ее слух утопал в рёве собственной крови в висках, в ушах, затем – открылся для тихого плеска воды и тонкого стрекота сверчков. «Мы одни – на несколько миль вокруг; мы одни…» – твердила она про себя, пытаясь найти позу удобнее. Раздалось шуршание. Сакура вскинулась всем телом, села резко – схватилась за поясную сумку, где было оружие. Но ее плеч коснулись чужие, теплые руки, в нос ударил запах пороха и чернил – то был аромат Какаши, знакомый со школьных лет, выученный по нотам. – Ты дрожишь, – сказал он шепотом, сам не зная, почему вдруг шепчет – и в подтверждение его слов на другом берегу реки ухнула сова. Какаши опустил со своих плеч на ее свой армейский жилет. Сакура шумно втянула воздух – жилет пах так же, как и его обладатель. – Я бы душу продала, чтобы сейчас погреться у костра, – тихие, еле различимые слова повисли в воздухе. – Мне жаль, что я не могу тебя согреть. Сакура развернулась к нему – хотела поймать взгляд, но темнота играла против нее, обставив в самом начале партии. Какаши был близко. Она чувствовала его: буквально – кончиками пальцев, формально – кожей и всем своим нутром. Сакура подалась вперед, не столько наощупь, сколько наугад, по указке шестого чувства, и уперлась лбом в его широкую грудь. Сколько ударов из отведенных им секунд отсчитало ее сердце? Раз, два, три. Интуиция – то, что способно сохранить жизнь на войне, даже если кажется, что бой проигран, что сама война проиграна, и шансов на спасение нет. Интуиция – то, что держит за руку опытного медика, когда он, вопреки законам смерти, вытаскивает с того света своего пациента. Он был бойцом. Она – врачом. Ее интуиция подтолкнула ее – и не ошиблась. Он раскрыл объятия, неуверенно, боязливо; но затем властно сомкнул ладони на ее спине. Сакура обвила руками шею Какаши, положила подбородок ему на плечо. Назойливая прядь волос щекотала кончик ее носа, дразнила, раззадоривала, но Сакура приказала себе – не обращать внимания. Тепло человеческого тела, казалось, опьяняло. Во всяком случае, именно так думала Сакура, когда застывала, прижавшись к Какаши. Но когда он нашел во тьме ее губы, Сакура поняла, что способно опьянять по-настоящему. В ту ночь ей не было холодно. Наверное, из-за того, что ее сердцебиение ускорилось, отведенные им секунды истекли слишком быстро. Туман не думал рассеиваться; небо заметно посветлело, звезды таяли, как тает свечной воск под жаром пламени. Из-за предрассветной дымки все казалось серым, выцветшим, не реальным – нарисованным карандашом. Острые верхушки деревьев исчезали в ватном одеяле. Сакура вдыхала речную прохладу и улыбалась. Тело не болело, только отзывалось неясным трепетом в груди при каждом выдохе. – Выдвигаемся. Ее пальцы мазнули по пальцам Хатаке, их взгляды на мгновение встретились. Лицо Какаши, конечно, было скрыто маской – но ткань на доли секунды собралась в складку, и Сакура поняла: он ей улыбнулся. Привычная глубокая морщина, залегавшая меж бровей Сакуры, исчезла, и Какаши понял: она ответила ему тем же. Невысказанные вопросы были брошены там, в тумане у реки. Их путь лежал в долину. Какаши снова был впереди; Сакура следовала за ним по пятам, сохраняя дистанцию. Тьма рассеялась, уступая место прозрачному свету восходящего солнца; мир стряхивал сон, как приставшую надоевшую пленку. Воздух начинал прогреваться. Утренняя роса покрыла траву и испарилась. Место назначения уже было близко – Сакура это понимала не только потому, что хорошо запомнила предложенный путь, но и по тому, что с каждым сделанным шагом мышцы Какаши будто становились все тверже и тверже, а он сам – все напряженнее и напряженнее. «Рядом. Мы совсем рядом», – поняла она, когда стволы вековых деревьев, будто отчерченные по рейсшине, расступились, открыв вид на изумрудную долину. Какаши остановился на краю леса, не выходя из тени. Сакура тоже замерла – но не позади него, а рядом. Их взгляды скрестились. «Ты помнишь план действий?», – коротким наклоном головы спросил Хатаке. «Помню до последней детали», – кивком подтвердила она. И Какаши растворился. Вся оперативная работа была на нем, Сакура должна была ждать сигнала. В его плане – она выбирала точку с хорошим обзором, занимала позицию, наблюдала. Это Какаши назвал ее действия красивым «наблюдать»; умом Сакура понимала, что она просто ждет, понадобится ли ему ее помощь. И ей хотелось верить в то, что ему будет нужна Сакура-боец, а не Сакура-врач. Солнце медленно ползло к точке зенита, лучи яркого света резали глаза, но Сакуре было не привыкать. Она спряталась в тени, на верхушке дерева, и видела, как Какаши пересекает долину, подбираясь к деревушке с другого ее конца. В каком-то из этих домов, что с ее точки были похожи больше на спичечные коробки, сейчас томится старейшина. Она здесь, чтобы оказать ему помощь – и только. Все должно быть легко и просто. Какаши – опытный боец, он знает, что делает. Где-то вскрикнула птица. Сакура напряглась. Ветер трепал ее волосы и нес аромат разнотравья, а листва шумела, как морской прибой. Птица прокричала еще раз. «Плохой знак», – шепнуло Сакуре шестое чувство, но прежде, чем она успела откликнуться на его зов, к ее горлу прижалась сталь. Враг был позади, и он был опасен. «Попалась, как девчонка», – зло подумала Сакура, провожая взглядом исчезающего Какаши. Она закрыла глаза и воззвала ко всем внутренним сенсорам: за ее спиной был только один человек, но, судя по бьющей ключом энергии чакры, очень и очень сильный. Раз, два – отсчитало ее сердце, и сталь куная у ее гортани пришла в действие. Она не успела не то, что закричать – даже вдохнуть, но видела, как в замедленном фильме, что вдалеке Какаши останавливается, оборачивается, и… Что-то случилось за ее спиной. Сталь исчезла, возвращая возможность дышать, и грубый толчок в спину пошатнул хрупкое равновесие. Сакура полетела вниз, но быстро собралась, мобилизовалась, приземлившись на ноги. Наверху развернулся бой: Какаши – и неизвестный, в маске. Они обменивались короткими и точными ударами, но Какаши будто и не стремился нанести ему вред, только защищался. Сакура собиралась напасть со спины – прием сомнительного достоинства, но они были не в том положении, чтоб размышлять о высоких материях. Счет шел не на удары сердца – а на доли мгновений; Сакура потратила ничтожно малую толику времени, чтоб сконцентрировать чакру в ногах и кулаке, но не успела оттолкнуться, чтоб взмыть ввысь и нанести удар. Свет затопил все пространство, поглотил небо, деревья и долину. Следом пришел звук. Грохот вобрал в себя все то, что не взял свет, и Сакура потеряла ориентацию в пространстве – ослепленная, оглушенная, она была мотыльком, бьющимся о лампу накаливания. «Взрыв, – подумала она так, будто была не участницей, а сторонним наблюдателем, – взрыв. Как же банально. Он просто взорвал себя». Зрение вернулось к Сакуре раньше, чем слух или ощущение реальности. Ветки деревьев летели вниз, как копья нерадивых охотников, которые вдруг решили напасть на землю. Среди них синим всполохом проскользнуло человеческое тело – чтобы рухнуть, как мешок с потрохами. «Это не он», – подумала Сакура, пытаясь пробраться туда, куда, по ее предположению, мог упасть Какаши. «О, конечно, это он», – возразило шестое чувство; и умом Сакура понимала, что от врага, взорвавшего себя, вряд ли что-то осталось. «Если поспешить, можно его спасти». Какаши распластался на выжженной земле в неестественной позе; руки, ноги были выгнуты на манер сломанной брошенной куклы. Он не шевелился; Сакура подползла к нему – ее пальцы уже сияли мягким зеленым светом. Темное, фиолетово-багровое пятно расползалось у Какаши на груди – чуть правее сердца. Еще одно пятно – на маске, в районе рта. На ней же – проступила едва различимая складка. На этот раз – не улыбка. – Приоритет – спасение, – сказал он, но так тихо, что Сакура сама не была уверена, говорил ли он хоть что-либо. Чакра перетекала от рук Сакуры на грудь Какаши. «Вы будете жить, ты будешь жить, я помогу, все хорошо» – банальные слова вертелись на кончике ее языка, но горло сжал спазм такой силы, что вымолвить хоть одно из них ей было не по силам. Нужно просто продолжать, и все наладится. Изумрудный свет с кончиков пальцев Сакуры продолжал плясать по краям рваной раны даже тогда, когда человеку без всякого медицинского образования уже было ясно, что жизнь в это поблекшее, в одночасье постаревшее на десяток лет тело не вернется. И только когда ее силы иссякли, Сакура растянулась на земле рядом с Какаши и посмотрела на небо. – Приоритет – спасение, – повторила она его последние слова. – И он меня спас. Вдали, кажется, запели птицы.