Право автора

Поколачивай умело, бей за блёклость, за надумки, Но не бей за разногласье автора с твоей задумкой!

      Мне кажется, мы очень поспешили, громко заявив о свободе творчества. Ибо заявить-то заявили, а вот практическое осуществление этого заявления весьма и весьма хромает. К большому сожалению, на просторах сайта буйным цветом цветёт вкусовщина — премерзкое явление, когда отдельные личности, самостоятельно наделившие себя правами судить о всём творчестве в целом, начинают распыляться в ругательствах, если что-то не совпадает с их собственными представлениями о том или ином явлении.       Очень часто подобная вкусовщина проявляется в самой настоящей конфронтации между крайне агрессивными сторонниками канона, якобы посвящёнными во все тайны, и теми, кто изменения канона всё-таки допускает. Для меня подобная борьба кажется совершенно нелепой по ряду причин. Самая основная из них — я искренне уверен, что следовать канону может лишь его автор, создатель. Являясь продуктом осознанного художественного творчества, авторский мир, его персонажи, образы и т.д., «развиваться по канону» могут лишь в том случае, если развиваются его создателем. Все же эти боевые ревнители канона, пусть они этого и не признают, оценивают канон со своих позиций, ровно так же, как это делают те, кто изменения канона допускает. Я думаю, я не произведу сенсацию, если скажу, что всякая оценка исходит из того, на каких позициях стоит читатель или критик, из того, каких взглядов и воззрений он придерживается. Данный случай — не исключение. Ревнители судят о канонах со своих позиций, причём весьма избирательно, и собственное понимание начинают почитать за единственно правильное.       Казалось бы, не так уж это и страшно — ну и пусть считают. Как говорится, вольному воля. Да вот только происходит так, что, полные ража, эти ревнители приобретают агрессивные черты — и пытаются доказать всем и каждому, кто в этом сомневается, значимость своих воззрений. Т.е., наделяют себя правом (вернее, самовольно присваивают себе это право) судить обо всём и вся, помахивая своей литдубинкой и глуша тех, кто не согласен с их позицией. Происходит откровенно уродливое извращение — под видом следования канону эта кочующая орда просто-напросто навязывает всем своё мнение, пытаясь, — для себя-то они его уже утвердили! — придать ему права гражданства, узаконить на всех закоулках сайта. Предлагаю просто оценить масштабы сего грандиозного идиотства. Представьте себе фэндом, насчитывающий несколько десятков работ. Каждая — по-своему уникальна (даже совсем плохенькие, но о них позже). И вот появляется пара-тройка критиков, среди которых есть и полноценные авторы, начинающая кочевать по всем этим работам. Кого-то они одаривают, образно говоря, похлопыванием по плечу, дескать, молодец, собрат по разуму, а других, у кого видят несоответствие своим установкам, начинают колотить своей дубинкой, приговаривая: «Следуй канону! Пиши так-то и так-то!» Да, повторюсь, оценка произведений идёт с позиций, на которых стоит читатель, но это совершенно не значит то же, что и судить произведение за соответствие или несоответствие этим позициям. История давала нам опыт подобного — достаточно вспомнить традиции пролеткультовцев и рапповцев, которые занимались точно тем же, так же бегали и глушили своей напостовской дубинкой попутчиков; да и не гнушались они травить и тех, кто примыкал к ним, — опять-таки достаточно вспомнить, как МАПП пытался устроить травлю Серафимовича и Фурманова. Сейчас о литературной борьбе говорят с неким пренебрежением, мол, всех просто задавили, а я хотел бы подчеркнуть её актуальность, тем более, что имеем мы схожие тенденции, когда ошибочные или неправильно воспринятые мнения и положения являются основой для того, чтобы кого-то поколотить.       Итак, да, на просторах сайта разгорается самая настоящая литературная борьба, основой которой служит вкусовщина. Вместо того, чтобы оценивать произведение, принимая во внимание мнение автора на тот или иной счёт, любители литдубинки в качестве главного критерия возводят следование канону, что, как можно понять, подменяется ими на следование их собственным воззрениям. Т.е., ежели кто-то вдруг усмотрел в персонаже то, что кажется просто невообразимым данным бойцам литфронта, и попытался отобразить это, то кочевники снимаются с кочевий и мчатся на своих вороных конях туда, где появился новый враг, и цель их одна — поколотить. Они применят весь свой арсенал, лишь бы доказать этому нерадивому автору, как нужно писать. А как нужно писать? — А только так, как сказали они. Причём, как я уже сказал, их понимание персонажей весьма избирательно — зачастую они просто превозносят либо положительные, либо отрицательные их качества, и, как писал Шолохов, «с опущенным забралом» несутся — лишь бы обязать всех принять эти образы как единственно верные.       В общем и целом, эти боевые ревнители канона занимаются абсурдной вещью, — выступают против того, что и дало им возможность выступать, — против права на трактовку образа. Я уверен, что каждый автор обладает таковым — и волен преподносить образ так, как он предстаёт в его понимании. Дело только в том, что одни пользуются этим правом добросовестно, пытаясь представить персонажей в собственной трактовке, указать таким образом на собственное их понимание, а другие, всё так же трактуя персонажей по-своему, решают, что имеют право судить за всех, и бегут навязывать свою трактовку другим. Из чего всё это исходит? — Опять-таки из того, что отобразить персонажей по канону может только создатель этого канона, а все мы, пусть будем называть себя хоть трижды ревнителями канона, преломляем каноничные установки под углом собственного мнения. Небольшой исторический пример. Мне кажется, необходимо помнить о различных трактовках образа Катерины из «Грозы» Островского в «Луче света в тёмном царстве» Добролюбова и «Мотивах русской драмы» Писарева. Великие критики имели собственные взгляды на этот образ — и, естественно, разъяснили его по-своему: если для Добролюбова Катерина и есть этот луч света, ставший притчей во языцех, то для Писарева она — непосредственный продукт этого тёмного царства, постоянно совершающая глупости барышня. И теперь, представим весьма условно, кто-то, приняв за «канон» оценку Писарева, пойдёт громить тех, кто строит свой «канон» на оценке Добролюбова, а то и вовсе — приходит к собственным уникальным выводам. Всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно. А ведь нынешние баталии так и выглядят, разве что на смену мнениям критиков пришли мнения собственно литгромил.       Хочется сказать, что право автора на трактовку образа совершенно не то же самое, что «право» писать плохо. Соболев, выступая на первом съезде писателей, сказал известную фразу, что партия дала писателям все права, забрав лишь право писать плохо. Подобного «права» не должно быть и сейчас. Можно ли сказать, что автор, создав блёклый образ, не выразив хоть каких-то его особенностей, лишь истрактовал его так? — Нет, так говорить нельзя. Подобные блёкленькие образы, лишённые человеческих черт, получаются вследствие неопытности автора, вследствие как раз-таки отсутствия трактовки и восприятия, из-за чего написание становится самоцелью написания, а образы, таким образом, лишь в побочную мелочь, которая должна только быть и являть себя, но не действовать, не думать. Право автора на трактовку — это не защита плохой писанины и не защита знаменитого правила «я художник, я так вижу». Видеть может всякий, и не у всякого хорошо зрение (не говоря уже о слепцах), а вот трактовать, воспринимать и оценивать может лишь тот, кто прочно утвердился на своих позициях и точно знает, как может охарактеризовать то или иное явление. Т.е., видеть мало, нужно ещё и осознанно воспроизводить, поэтому зачастую видящие художники лишь охраняют то самое «право» писать плохо. Право на трактовку же должно лечь в основу настоящих литературных произведений.       Поэтому мне кажется, что затеваемая война между т.н. ревнителями канона и т.н. неканонщиками лишена основы, ибо — в конце концов — первые всё равно защищают не канон, а собственное восприятие, да и не защищают, а навязывают его другим. Почему так происходит? — Сказать сложно. Я действительно не могу понять, что движет данными личностями, когда они устраивают набеги своей кочевой орды и машут дубинками. Можно, конечно, списать это всё на бред величия, но мне кажется, что проблема гораздо глубже, и корни надо искать не там. Тем не менее, стремление закрепиться в вождях фэндома, пусть и не всегда осознанное, частенько движет этими литбойцами, мечтающими сменить дубину на скипетр — и поколачивать уже им.       Но что же будет, если мы все действительно станем писать лишь так, как требуют у нас они? Мне кажется, ответ один — появится куча однообразных работ, завязанных на одних и тех же конфликтах и выводящих персонажей на одну и ту же стезю развития. Или, быть может, этого развития вовсе не будет, раз уж в их отношении действуют негласные правила, поступаться которыми нельзя. К счастью, нам дано лишь предполагать о том, что может быть, а не констатировать, что власть подобных вождей закрепилась — и теперь всюду господствуют их мнения. Но, думается мне, следует крепко задуматься, куда мы идём и куда можем дойти.       Макаренко писал: «Попробуйте выйти из стандарта. На вас со всех сторон набросятся по какому-то недоразумению существующие в нашей жизни мертвые души, окололитературные мелкие жители, присвоившие себе право судить о литературе». Принадлежат эти строки целиком и полностью 30-ым годам прошлого века, но какую невероятную актуальность имеют они сейчас для нас! Нам всем грозит отход от одного стандарта и создание собственного, пригодного для нас, — это бесспорно. И кто-то из нас, увы, станет тем самым окололитературным мелким жителем, что будет набрасываться на остальных…       Я, хоть сам и подвергался атакам этих воинствующих кочевников, не могу в одиночку заставить искоренить вкусовщину, заставить кого-то оценивать произведения так, как хочу я, ибо тогда я не буду ничем отличаться от самих любителей дубинки. Но я могу призвать, хоть и понимаю, что один в поле не воин, — призвать к тому, чтобы авторы смело трактовали образы, дарили нам свои трактовки. Чтобы они знали, что адекватная критика, строящаяся на оценке собственно работы, а не согласования взглядов автора и взглядов критика всегда найдётся, и если что-то получилось плохо, об этом обязательно скажут, но критиковать за то, что они показали нечто такое, что не вяжется с воззрениями критиков, — не станут. И в то же время я призываю помнить, что не нужно надеяться на то, что вкусовщина сама себя изживёт. Нет! Литература, сама по себе являясь мощнейшей формой идеологической борьбы, способна нивелировать некоторые явления лишь путём борьбы с ними. Не гонений, не травли, а именно борьбы — обоснованной, осознанной, направленной не на то, чтобы разогнать и поколотить в ответ дубинколюбов, а на то, чтобы показать им ошибочность их подхода к оцениванию (именно подхода, т.е., той самой борьбы с трактовками, а не самих взглядов и трактовок).       Так пусть же действительно процветает многообразие в литературе!