***
- Торин, пожалуйста… - практически прошептал Бильбо, прижимаясь щекой к щеке Торина, наслаждаясь ощущением грубой бороды на разгоряченной коже. - Пожалуйста… - Что, Бильбо, что ты хочешь? - голосом змея-искусителя отвечал ему Торин, выдыхая в самое ухо, чем вызывал у хоббита толпу мурашки по всему телу. - Что ты хочешь? Одну руку он плавно переместил на поясницу Бильбо, а вторую удобно разместил между лопаток, притягивая его максимально плотно к себе, не оставляя между их телами и сантиметра свободного пространства. - Ну же, Взломщик, скажи мне, чего ты желаешь, - горячий шепот вновь опалил чувствительные ухо, от чего Бильбо неожиданно протяжно застонал, впиваясь руками в широкие плечи, посылая по телу мгновенную вспышку боли, ярко контрастирующей с наслаждением, делая его еще сильнее и слаще. Бильбо помотал головой, задевая щеку гнома то носом, то губами. Торин практически зарычал и вновь начал продвижение к постели, чертыхаясь из про себя на все свои раны, не позволяющие ему подхватить Бильбо на руки. - Нет, Торин, - имя плавно перетекло в очередной стон, Торин на секунду поражённо замер, а затем резко прихватил кончик уха Бильбо губами, заставив того прогнуться в сильных руках от пронесшего по всему телу невероятного наслаждения. Гном, почувствовав, что движется в верном направление, чуть-чуть прикусил раскрасневшееся ухо, затем лизнул пострадавшее место горячим языком и в завершение легонько подул, наслаждаясь ответной дрожью прижатого тела и наблюдая, как постепенно взгляд Бильбо плывет и теряет осознанность. - Что Вы там говорили, мастер Бэггинс? – Торин вновь прильнул к уху Бильбо, задевая грубой бородой чувствительную раскрасневшуюся кожу. - Я говорил, как ненавижу Вас, Ваше Величество, - Бильбо собрал все свои последние силы и резко дернул гномы за волосы, запустив пальцы в самую глубину сквозь множество кос, жалея, что они сейчас не распущены - было бы куда удобнее, а затем развернул Торина к себе лицом, заглядывая в пронзительно-синие глаза, похожие сейчас на неспокойное темное море, каким оно бывает, по рассказам эльфов, перед сильнейшим штормом. Однако за возбуждением и недовольством легко было разглядеть неуверенность и страх быть отвергнутым. - Торин, - продолжил он мягким голосом, сопровождая каждое слово мягкими ненавязчивыми массирующими движениями, посылающими по телу гнома мелкие волны удовольствие, но сейчас они были похожи не на сжигающее пламя страсти, а на приятно легкое тепло домашнего очага. - Я не пытаюсь тебя оттолкнуть, глупый ты король, но подумай здраво, вспомни о своих ранах, зачем торопиться, - пытался донести до него Бильбо, наплевав на собственные желание и неудовлетворенность, хоть кто-то из них должен попытаться сохранить холодную, трезво мыслящую голову. На крохотный миг ему показалось, что Торин смирился и согласен с ним, но это ощущение было столь же обманчивым, как и успокоившееся вдруг бушующее море. Губы Бильбо тронула легкая улыбка, хоть в глазах появилась некая грусть, он выпутал руки из темных волос и начал аккуратно отстраняться от Торина, как вдруг ощутил на своей талии сильные руки, вновь притянувшие его в стальные объятия и не оставлявшие ни единого шанса на спасение. Впрочем, а нужно ли кому-то тут это спасение? - Куда же Вы собрались, наш дорогой Взломщик? – пророкотал Торин, внезапно приблизив лицо так близко, что Бильбо мог ощутить его горячее дыхание на своих губах. Медленно оторвав взгляд от этих столь притягательных губ, он заглянул в неотрывно наблюдающие за ним глаза, и это стало его главной ошибкой и погибелью: не осталось в них и следа смирения и покорности, штормовое море исчезло, но его место занял океан адского синего пламени, про которое он когда-то читал в людских книгах. Он тонул в нем и плавился одновременно, все здравые мысли вмиг покинули его под шквалом огненных волн, накрывавших его с головой. И не важно было уже, кто они, где они и что будет потом, важно было лишь здесь и сейчас. - К варгу раны, - по-звериному прорычал Торин, предвкушающе улыбаясь и утягивая Бильбо, наконец, на кровать, наслаждаясь податливостью и мягкостью желанного тела.***
- Кили, молю тебя, сядь, - уставшим голосом повторила Тауриэль в пятый раз за последние десять минут. Кили же после её слов замер на месте, постоял немного и вновь начал мельтешить туда-сюда. - А вдруг что-то случилось? - Все в порядке, - в очередной раз уверенно ответила девушка, наблюдая за метаниями избранника. - А вдруг нет? - Мы бы об этом тут же узнали. - Как? - От твоей матушки. Встретив непонимающий взгляд, Тауриэль пояснила: - Она и Нори знают все, что происходит в королевстве каждую минуту. А теперь очень тебя прошу, присядь и успокойся. Кили недоверчиво посмотрел на собеседницу, потом на дверь, но в итоге согласно кивнул и отправился к своей невесте, что тут же протянула ему навстречу руки и ласково улыбнулась. Принц принял изящную ручку Тауриэль и слегка ее сжал, после чего устроился в соседнем кресле, задумчиво наблюдая за огнем, вмиг растеряв все ребячество. - Зря матушка все это затеяла, Торин бывает крайне непредсказуем, особенно когда дело касается его чести и достоинства, - на этих словах он недовольно поморщился, мысленно переносясь к самому неприятному моменту их похода, когда все они опасались не только за душевное здоровье Короля-под-горой, но и за свои жизни. Тауриэль нежно положила руку ему на щеку и аккуратно повернула его к себе лицом, вырывая из омута неприятных воспоминаний, отразившихся вмиг на лице Кили. Поймав его взгляд, она на миг отняла мягкую ладонь, но лишь для того чтобы отзеркалить этот жест и положить уже его руку себе на щеку, после чего вновь вернула ее на место. Лишь поймав осмысленный ответный взгляд, девушка немного успокоилась и позволила себе улыбнуться. Всех участников кампании порой мучали кошмары о прошлом, и все находили спасение в разном. Кто-то находил утешение в интересной книге, кто-то в хорошей драке, а спасением же Кили всегда была и будет его драгоценная Тауриэль. - Ты лучше меня знаешь своего дядю и его отношение к мастеру Бэггинсу, - успокаивала его Тауриэль, ласково проводя тонкими нежными пальцами по тыльной стороне грубой ладони Кили, которую она все еще сжимала в теплом рукопожатии. - Нам совершенно не стоит за них переживать, всё будет хорошо, вот увидишь. - Наверное, ты как всегда права, Тауриэль, спасибо. - За что? -удивленно спросила девушка, приподнимая брови, но взгляд принца, наполненный благодарностью и любовью сказал ей даже больше, чем все его слова. -За то, что ты рядом со мной, несмотря на все трудности, через которые мы прошли. За то, что принимаешь меня любым, без условностей, и не желаешь изменить. За то, что не только позволила себя любить, но и ответила на мои чувства, отказавшись ради них от своей жизни, от своего народа, чего я себе никогда не прощу, - на миг его голос погрустнел, и эльфийка хотела уже опровергнуть его слова, невольно возобновив их вечный спор на эту непростую тему, но Кили кивком головы показал, что не закончил говорить. - За то, что ты просто есть. На последних словах Кили встал и подошёл к улыбающейся Тауриэль, аккуратно обнимая, он уткнулся носом ей в шею, пахнущую первыми весенними цветами, летними лучами, осенней свежестью. Запах, ставший ему родным, запах, ассоциирующийся с домом. Рукой он едва касаясь провёл по шелковистому каскаду ниспадающих волос, при свете камина напоминавшему ему огонь в кузнице, с особым трепетом он задержался на пока что единственной вплетенной бусине, которую он выковал самостоятельно, а затем нанёс руны при свете полной луны, означающие, что они связаны отныне и навеки нерушимым обещанием верности и любви.***
- Торин, - вскрикнул от неожиданности Бильбо, упав на мягкую кровать и всматриваясь чуть прояснившимся взглядом в лицо нависавшего над ним гнома. Занавески были задернуты, и единственным источником света теперь были камин и свечи, оставшиеся на другом конце покоев. Но даже в таком приглушенном освещении Бильбо мог увидеть весь спектр эмоций, проносящихся по лицу Торина: нетерпение, возбуждение, толика неуверенности, страх навредить, нежность, некое любование им, будто он драгоценный камень, превосходящий даже Аркенстон, а не самый обычный хоббит, и конечно же любовь. - Торин, - повторил Бильбо, вдруг слегка упираясь руками тому в грудь, удерживая его на расстоянии, но стараясь не причинить боли неосторожным движением, - ты не похож на больного, которому требуется посторонняя помощь для выполнения элементарных задач, - с каждым словом хоббит хмурился все сильнее, Торин же лишь замер на миг и самодовольно улыбнулся, ни капельки не выглядя сожалеющим. - Ах ты, - задохнулся от возмущения Бильбо, недовольно сверкая глазами, будто пытался испепелить несносного гнома, всем своим видом показывая, что жаждет мести, - я тут вокруг бегаю, изображаю курицу-наседку, а ты просто потешался надо мной! Возмущенный хоббит начал активно ворочаться и вырываться, стремясь освободиться и уйти как можно скорее, чтобы успокоиться в одиночестве и подумать обо всей ситуации здраво, а не рубить сгоряча. Торин взволнованно посмотрел на его метания и неожиданно лег на Бильбо, придавив того к кровати тяжелым телом, упираясь все же на локти по разные стороны от его головы так, чтобы не навредить замершему хоббиту, но и не слишком тревожить напоминающие о себе волнами ноющей боли ребра. - Ты был самой лучшей наседкой, - заверил его Торин, не удержавшись в последний миг от подколки, но натолкнувшись на старательно отводимый обиженный взгляд, он тут же посерьезнел и продолжил, стараясь быть максимально честным и открытым. – Я не привык принимать чью-то помощь, будь то сестра или боевые товарищи, у меня никогда не было своей собственной семьи, с женой и детьми, я привык быть один, заботиться о других, но не показывать слабости, как и подобает истинному правителю. Но когда очень долго ведешь себя подобным образом, то теряешь в себе то простое, что делает тебя самим собой, обычным гномом, как все. Забываешь, что тоже хочешь быть кому-то нужен просто потому, что это ты, хочешь обыкновенных заботы и внимания, хочешь чужого тепла, в конце концов, мы ведь сделаны Махалом из камня, но камнями не являемся. Дис старается, этого у нее не отнять, но мы так долго были в скитаниях, что показать ей собственную слабость кажется чем-то невозможным и неприемлемым, ведь ты должен быть нерушимой опорой и защитой для нее и мальчиков, константой в этой непостоянной круговерти жизни. И тут вдруг к тебе проявили такую невероятную заботу, которую ты не ожидал, но в тайне желал, и это, не подданные, заискивающие и преклоняющиеся перед тобой, не сестрица, не товарищи, а тот, от кого ты не просто наконец-то готов все это принять, а хочешь этого, жаждешь. Я ведь для тебя не король, не кто-то недостижимый, не родственник, я для тебя обычный сумасбродный грубый гном, ворвавшийся в твою жизнь и разрушивший ее, - заметив, что Бильбо хочет что-то сказать, Торин лишь покачал головой, нежно отвел непослушную русую прядь и внимательно всмотрелся в глаза напротив, утопая в их глубине и не желая быть спасенным. – Не отрицай, так и есть, этот поход изменил тебя, раскрыл потаенное в тебе, но и сломал, где тот сквайр с его вышитыми платочками и ужасом в глазах от оравы гномов, разгромивших его норку? Погиб и похоронен где-то под пеплом от драконьего огня, грязью и кровью с поля битвы. И это не хорошо и не плохо, это просто произошло, но ты остался собой. Прямолинейный, открытый, смелый, заботливый, не ставивший одних выше других. Как же я был слеп в начале пути, срываясь на тебе по малейшему поводу, о как же я был слеп, ты покинул свой собственный дом, чтобы отправиться с кучкой незнакомых хамоватых гномов в дальнее странствие ради возвращения дома им, а я видел лишь неженку, не ставшую гномом тут же, как только переступила порог. Но ты, сам того не осознавая, в очередной раз сделал невероятное, смог оживить мое каменное сердце, впервые за сто с лишним лет я позволил себе привязанность подобного рода, хоть сам того еще не понимал, впервые полюбил, и оказался совершенно ошарашен этим чувством и незнанием, что с ним делать. У меня была нареченная, которую я видел лишь в раннем детстве, но она испарилась сразу же, как пала Гора, а после было не до этого, да и не нужны мне были подобные отношения. Дом, Эребор, счастливые Дис, Фили и Кили, процветающий мой народ, вот моя цель, вот мое стремление, вот мой смысл жизни. А тут появляется маленькое существо, внезапно если не сместившее все это, то абсолютно точно вставшее наравне с ними. Но тут вмешалось нелепое решение дождаться возвращения Горы, короны, статуса, чтобы было что предложить, чтобы быть достойным, и в этом была очередная моя ошибка, чуть не стоившая мне всего. Ведь не нужно было тебе всего этого, это говорило во мне лишь мое непомерное эго, но я был слеп и не понимал, что счастье оно вот, рядом, без всяких условностей. Мы смогли вернуть свой дом, однако в конце пути меня ждал не выход, а очередной тупик, в котором виноват лишь я сам, - незнание, что сделать, как показать, что чувствую на самом деле, а ты чурался меня как прокаженного, и это понятно, я заслужил, - глаза Торина наполнились такими болью и сожалением, будто они вновь в палатке возле полуразрушенной Горы, на недавнем поле битвы, усеянном телами погибших, а он, чудом выживший, буквально вырванный Гэндальфом и эльфами из рук Махала, смотрит на Бильбо, приведенного по его просьбе, и не знает, что сказать, как объясниться еще раз и добиться прощения. Бильбо аккуратно высвободил руки, обхватил лицо Торина и притянул к себе, прижимая к своей шее и нежно массируя ловкими пальцами у него за ушами. Тут не нужны были слова, молчаливая поддержка, ласковые объятия и кажущиеся бесконечными минуты тишины, разделенной на двоих. Бильбо никогда не скажет, что Торин не виноват, тот никогда этого и не принял бы и не простил себе своей слабости, но оба они твердо уверенны, что прошли через это, что теперь они есть друг у друга. Спустя какое-то время Торин нашел в себе силы отпустить Бильбо и продолжить выворачивающий душу монолог. – И кажется, что ты совсем рядом, но при этом такой чужой и отстраненный, будто это наша первая встреча в твоей норке, и не было долгих месяцев пути, узнавания и сближения. Один миг смог перечеркнуть все теплое и светлое, что нас связывало. Но ты все же был рядом, пока однажды Балин, о, Махал, даже не ты сам, принес мне весть о твоем отъезде домой. Я рванулся к тебе, желая поговорить в последний раз, но ты уже уехал, не взяв ни монетки из награды, потерявший все и не получивший ничего взамен. О, как я хотел, как желал отправиться за тобой, но пресловутое чувство долга и ответственности перед своим народом, связавшее меня по рукам и ногам, привязавшее к такому вожделенному трону, в одночасье я стал рабом своей же власти. Я считал дни до приезда сестры из Синих гор, но не для того, чтобы повидать ее и объединить семью, о нет, как не стыдно признавать, я желал лишь одного – переложить на нее бремя власти и отправиться в путь к далекому Ширу как Торин Дубощит, обычный гном, а не Король-под-горой. И вот ее караван почти у ворот, остается лишь пара дней, вещи почти собраны, указы о передаче трона подготовлены, как тут их обгоняет мелкий торговый караван и привозит письмо, перевернувшее мою жизнь в очередной раз. Ты возвращаешься, дорогой сердцу хоббит возвращается и не покинет нас, а в особенности меня, уже никогда. И потянулись долгие месяцы ожидания, а потом не менее долгие два года сближения, узнавания, попыток открыться и заслужить твое расположение, твою дружбу, о большем я и не мечтал. Так как я мог отказаться от возможности видеть тебя каждый день, от возможности ощущать твою близость, принимать твою заботу, буквально купаться в твоем внимании? Да, я, возможно, жалок и пал в твоих глазах, но я бы повторил это вновь и вновь, если бы это значило, что ты будешь рядом, пусть и лишь для того, чтобы заботиться о пострадавшем. Торин закончил свою речь и устало прикрыл глаза, страшась услышать «приговор» Бильбо, одну руку он положил ему под голову, зарываясь в мягкие волнистые волосы, а вторую расположил под спиной, притягивая его к себе в практически удушающем объятии, и сквозило в этом жесте, в прижатой к плечу голове, такие невысказанные отчаяние и тоска, страх скорой потери, что Бильбо невольно вздрогнул и притянул его к себе в таком же крепком объятии, будто они стремились слиться в одно целое, что не под силу разделить уже никому. Он осыпал открывшуюся шею легкими горячими поцелуями, но не было в них страсти и вожделения, лишь нежность и любовь. - Я тут, Торин, я рядом, и никуда больше не уйду.