Не за что.

      -А я тебе еще раз повторяю, что завтра ты никуда не пойдешь!       -Ох, да неужели? Вот значит как ты со мной по-ласковому заговорила! Теперь то я вижу, что для тебя я, кроме, как в качестве прислуги, другого интереса даже и не представляю. Тогда позволь поинтересоваться, какой мне смысл вообще тебе помогать?       Мне казалось, что этот разговор длится уже целую вечность. Связки от перенапряжения успели изрядно устать, и я с отвращением ощущала, как мой голос с каждой новой фразой начинал все более отчетливо это выдавать, то и дело срываясь на визг.       -Ты помогаешь, в первую очередь, не мне, а нашей семье! И очень жаль, что твой эгоизм не дает тебе понять эту простую истину! - не выдержав головную боль, сестра сморщила лицо и плавно скатилась на стул, потирая обеими руками виски. Из-за мигрени каждое слово давалось ей с огромным трудом, но та все равно уперто продолжала говорить, - Я вижу, как за последние пару месяцев ты перешагнула абсолютно через все возможные рамки. Ты не различаешь границ между друзьями и семьей. Они полностью занимают все твое внимание, в то время как семья в тебе крайне остро нуждается. Впрочем, думаю, что это несчастное понятие, под которым скрываются самые близкие люди, уже и вовсе потеряло для тебя какой-либо смысл. - Она подняла на меня печальный взгляд и горько усмехнулась, - Ведь я права? Но разве такое отношение заслуживают те, кто заботятся о тебе и любят?       Ее последние слова окончательно перекрыли все мои положительные чувства, и я буквально ощутила, как по жилам молниеносно начала растекаться жгучая смесь злобы и ненависти, заполняя собой все свободное пространство. Это стало роковым катализатором для всех дальнейших бедствий.       -Заботятся и любят?! Да что ты, черт возьми, вообще знаешь о любви? Ты мне не мать и не отец, никогда ими не была и никогда ими не станешь! Ты вечно твердишь мне об уважении, но сама ни черта его не заслуживаешь! Вся твоя забота лишь лживая маска, которой ты пытаешься прикрыть свою гадкую черствую душонку. И даже не пытайся как-то себя оправдать.       Ты ощущаешь себя героиней, но, на самом деле, все, на что ты способна, лишь поучать и заставлять делать то, что тебе удобно, пусть это практически всегда идет в укор моим собственным желаниям. Ты смеешь называть себя моей семьей, играть роль "заботливой мамочки", которая якобы идет на жертвы ради своих двоих младших сестренок, но на деле я вижу лишь фальшь и лживую игру.       Ты работаешь изо дня в день и не устаешь об этом повторять, но в реальности я даже не могу позволить себе купить новые кроссовки. Мы живем от зарплаты до зарплаты, рассчитывая каждую копейку, в то время как в любой нормальной семье детям дети не думают о том, что в любой момент может настать кризис, и они попусту сдохнут от голода!       В этой комнате и вправду есть одна эгоистка, но только это не я, и даже не она, - я яростным жестом указала в сторону своей шестилетней сестры, которая, полностью вжавшись в дверной косяк, испуганными и зареванными глазами наблюдала уже привычную для нее сцену ругани. - Ты требуешь уважения, а сама лишь отравляешь жизнь. И, возможно, если бы ты не оформила тогда опеку, я бы попала в детдом и там у меня хотя бы был шанс попасть в нормальную семью, а не в эту богом забытую живодерню.       И потому, я могу уверенно сказать, что мои друзья - единственные люди, которые действительно искренне ко мне относятся. Потому уж точно не такой, как ты, их судить!       Последние фразы вылетели из моих уст на одном дыхании: буквально одним сплошным выкриком. Сердце бешено клокотало, слезы непроизвольно начинали капать на пол, а все мысли в голове превратились в одну ядовитую кашу, которая бурным потоком сейчас из меня выходила. Я ненавижу, ненавижу, ненавижу это слащавое притворство!       После всего мною сказанного в комнате наступила почти полная тишина, лишь изредка прерываемая всхлипами младшенькой Аниськи. Соня подняла на меня ошарашенный взгляд и внимательно посмотрела. Я увидела, как в ее глазах блеснули прозрачные капли, быстро превратившись в целый поток слез. Она нервно тряхнула головой и зажмурила глаза, стараясь скрыть свою слабость, и я вдруг поняла, насколько глубоко копнула эту тему. В сердце неприятно кольнуло, и я, не желая дальше вести диалог, молниеносно выбежала из кухни в коридор, а через секунду и вовсе оказалась вне квартиры.       Глаза резко начали намокать, и вместе с этим в жилы снова начали наполняться всеми обуревавшими меня до этого эмоциями. Я ощутила, как в горле застыл огромный комок горечи, не позволявший, вздохнуть полной грудью. Все мои попытки проглотить его, скрыть где-нибудь поглубже, обманув саму себя, не дали никаких результатов. Было очевидно, что на самом деле необходимо сделать. Я закричала.       Закричала так, будто бы последний раз в жизни. Каждая моя мышца, каждая клетка кожи слились в один болезненный крик. Я кричала, не жалея голоса. Мне казалось, что, если я сейчас этого не сделаю, то чувства просто полностью меня поглотят, заберут мое сознание. Но этого нельзя было допустить.       Семья для меня всегда была закрытой темой и любое ее упоминание моментально выводило меня из себя. Да и вообще, применимо ли такое понятие к нелепому остатку нашего прежнего счастья? Я скорее поверю в летающего посреди улицы Серафима, чем в то, что мы сможем когда-нибудь вернуть в наше торфяное болото ту бесценную атмосферу семейного уюта.       В тот день, когда в трубке прозвучал удушающий голос полицейского, наша жизнь в своём прежнем понятии полностью прекратила свое существование. Родители погибли в автокатастрофе. Три чёртовых слова, разрушивших все, что так упорно создавалось годами. Разве могли три несчастные девочки, в миг ставшие полностью одинокими во всем мире, принять то, что их самые близкие и родные люди погребены в металлической груде обломков?       Я помню лицо Сони в тот момент. Она держала трубку около уха, а ее щеки стремительно теряли краску, превращаясь в белую субстанцию. Синими омертвевшими губами она узнавала адрес места аварии и негнущимися пальцами записывала на обрывке листка непонятные знаки.       Я держала на руках плачущую Аниську, которая в силу своего возраста даже не осознавала, что на самом деле происходит, и сейчас громко кричала, призывая к себе родителей. Она не умела засыпать без маминых тёплых объятий. Все следующие дни в квартире стояла гробовая тишина. Каждый думал о своём, и казалось, что говорить о смерти прямо в этой квартире абсолютная дикость. Нет. Этого точно не может быть. И не будет.       Мы с Соней вели себя, как взрослые, стараясь сохранить стабильность в доме, и дать Анисе ту же заботу, что ей прежде давали родители. Но в душе все разрывалось на части, и никто из нас все ещё не мог до конца поверить в реальность происходящего. Я лишь слышала приглушенный плач сестры за стеной каждую ночь, который она всегда так тщательно скрывала от меня, и сама уходила все глубже в состояние молчаливой апатии и ненависти к жизни.       Наступил день похорон. Мы оставили Анису с какой-то пожилой дальней родственницей и отправились со всеми на кладбище. Два гроба стояли не далеко от выкопанных для них ям, и каждый по очереди подходил попрощаться с усопшими. Я смотрела на происходящее сквозь всех, чувствуя, что нахожусь близко к предобморочному состоянию. Ноги были налиты свинцом, а голова, напротив, была совершенно пустой. Я не могла ни на чём сфокусироваться, и все мысли пролетали как бы мимо меня, лишь ненадолго оставляя после себя ощущение никчемности.       -Нам надо попрощаться с родителями, пойдём, - сзади меня послышался осипший от слез голос Сони. Она тихо взяла меня за ладонь, сжав ее в своей руке, и двинулась вперёд. Словно находясь в каком-то трансе, я как тень последовала следом. Их лица были совсем не такими, как при жизни. Я смотрела на тонкие осунувшиеся черты и торчащие скулы, вспоминая мамины розовые щечки и обаятельные папины ямочки во время смеха. Они были совсем другими. Тёплыми.       Мягкими.       Уютными.       Родными и лучшими.       А теперь передо мной будто лежала какая-то потускневшая оболочка, лишь отдалённо напоминающая тех людей, что были прежде. Тех, кого при жизни уважали и любили многие. А сейчас они все стоят на этих похоронах, горестно вздыхая об утрате, и делают вид, будто действительно глубоко соболезнуют нам. Хотя на самом деле все их поверхностные чувства испарились сразу после объявления о смерти родителей. И вся эта фальшь, выражения их лиц, соболезнования были такими же не настоящими, как и в принципе все происходящее вокруг нас. Как мерзкий цирк, устроенный для двоих зрителей. Зрителей, которые обязаны принимать ситуацию такой, какая она есть, и делать вид, что верят в искренность игры актёров. Послышались удары молотков по гвоздям. Крышки прочно прибивали к основанию гробов. Я смотрела на умелые и быстрые движения работников похоронного бюро и думала о том, что для них все происходящее сейчас всего лишь работа. Работа, которую они выполняют каждый день без задней мысли, чтобы заработать деньги для своей семьи. Семьи, которой у нас больше нет, а ее главные члены сейчас лежат в деревянных коробках и никогда больше не обнимут своих детей.       Сверху начали кидать пригоршни земли. Гробы стояли стена к стене, чтобы родители были не разлучны даже после смерти.       Первая пригоршня.       Вторая.       Третья.       Вечером после похорон мы с Соней сидели в гостиной напротив друг друга и молча смотрели куда-то в стороны. Осознание реальности происходящего все ещё никак не могло дойти до меня в полной мере, и сейчас в голове, также как и на кладбище, была абсолютная пустота.       Наконец, голос сестры прервал тишину.       -Я решила взять опеку над тобой и Анисой на себя. Уже готовятся все документы. И когда я стану вашим опекуном, мы сможем начать строить новую жизнь.       Я подняла потрясенный взгляд на сестру.       -Новую жизнь? - вопрос лёгким эхом разнесся по комнате и бесследно растворился в воздухе.       Соне было всего 19 лет. Она всегда была такой хрупкой и маленькой девочкой, что я никогда не воспринимала ее, как полностью взрослого и сформировавшегося человека. Мне было 13 и, честно говоря, я больше ощущала ее своей сверстницей, чем старшей сестрой или кем-то ещё более взрослым. И сейчас я даже представить не могла, как она решилась возложить на свои тонкие плечики такую огромную ответственность. Да и какую опеку она может нам предложить?       -А где ты возьмёшь деньги, чтобы обеспечивать нашу жизнь? Себя, меня, Анису? Ей всего год, и это огромная ответственность! Нужно много денег на её воспитание: еда, памперсы, одежда. Я могу подрабатывать, приносить какую-то копейку в дом, но ты и сама еще до конца не осознаешь, насколько сложно будет это все устроить.       -Я брошу институт, найду работу и буду всех нас обеспечивать. И я уверена, что мы прорвёмся, даже не сомневайся в моем решении. Оно не обсуждается.       Она строго посмотрела на меня своими большими воспаленными глазами и замолчала. Я посмотрела на ее опустившиеся от усталости плечи, сцепленные в замок руки и согнутую спину. Мне было жалко на нее смотреть, и тем более ругаться, но и оставить все как есть казалось просто невозможным.       -Ты не знаешь, о чем говоришь, и своей ошибкой подписываешь приговор всем нам троим. - я резко встала с кресла и вышла из комнаты.       С тех пор прошло 4 года. Соня всё-таки оформила опеку над нами и, как и говорила, бросила институт, чтобы устроиться на работу. Ей приходилось работать в 2 смены, чтобы обеспечить нас, и поэтому все домашние обязанности были переложены на меня.       Я была вынуждена рано повзрослеть. Школа, подработка на раздаче листовок, дома младшая сестра, ужин и куча проблем. Я пахала как проклятая, чтобы успеть всё, и с каждым годом такой ритм жизни надоедал мне все сильнее.       В 16 я познакомилась с новой компанией, влилась в их круг и стала часто отсутствовать дома. Они звали меня на шумные вечеринки, уводили гулять с последних уроков и всячески отвлекали от внутренних проблем, разъедавших мою душу. Это был верный ход с их стороны. И я приняла ситуацию, забылась в алкоголе и сигаретном дыме, полностью утонув в омуте новых ощущений. Это было мне необходимо, словно свежий глоток воздуха среди погрязшего в проблемах мрачного разлагающегося мира, который меня окружал.       Соня не могла понять, насколько остро я в этом нуждалась. Ее сознание было далеко от понимания моих внутренний терзаний, и никак не могло принять факт того, что наша жизнь отвратительна, как бы та не пыталась это отрицать. Сестра пыталась держать нашу семью на плаву, но не думала о том, что физическое состояние вовсе не сопряжено с моральным. Что такая жизнь, или существование, как лучше это было назвать, была лишь декорацией, прикрывающей реальность. И лишь в друзьях я находила свое успокоение.       Я закурила сигарету и принялась ковыряться в телефоне. Нужно было срочно подавить боль, избавиться от распирающего внутри ощущения никчемности и ненависти ко всему вокруг. И я знала, кто может мне в этом помочь.       Лилька. Эта зеленоглазая оторва была моим главным оплотом последние полгода. Ее семья также была неблагополучной - мать повесилась пару лет назад, отец пил не просыхая, и я ни разу не видела его в трезвом состоянии. Старший брат Лильки - красавчик Кирилл, главная гордость и достояние семьи Сафоновых, недавно ушел в армию. Его отправили служить в Сирию, и связаться с ним можно было только через бумажные письма, что оказалось практически невозможным. Да и отец не особо то пытался это сделать, а сестре было не до этого.       Сама Лиля никогда не была образцовой дочерью. Поначалу она боялась мать, которая часто била ее, когда та поздно приходила домой или замечала странное поведение с ее стороны. Мать любила ставить в пример Кирилла, как того человека, за которого семье не стыдно смотреть людям в глаза, хотя сама не отличалась лучшими материнскими качествами, но любила срываться на детях. Однако, после смерти матери, все резко изменилось, ведь теперь никто не мог контролировать Лильку, и тогда подруга ушла в отрыв.       Она любила напиваться до потери памяти, буянить и крушить все вокруг себя, пока мы не начинали ее останавливать. Иногда, приходилось даже связывать ее или держать нескольким людям одновременно, чтобы та не натворила чего лишнего, потому что, несмотря на крайнюю худощавость и низкий рост, в состоянии опьянения та отличалась недюжинной силой.       В периоды же наиболее серьезных запоев та и вовсе часто исчезала со всех радаров и появлялась лишь через несколько дней. Однажды, она пропала на неделю, и нам пришлось обыскивать всю округу, пока не оказалось, что та связалась с толпой нелегалов со стройки неподалеку и все это время ночевала в одном из жилых вагончиков. Замерзшими пальцами я набираю подругу. Долгие монотонные гудки в трубке и автоматический сброс. Узнаю Лилю - дозвониться до нее с первого раза невозможно.