stupid fate

Чон Чонгук не идиот, чтобы верить в соулмейтов. В конце концов, ему же не пять лет и он — не маменькин сыночек, слушающий ее истории. Нет, он — здравомыслящий мужчина, который, к тому же, ещё и очень голоден, а денег в карманах куртки целая десятка долларов, да и те, что б их черт побрал, сувенирные, игрушечные, которые подложила младшая сестра Тэхен-хена, пока они играли в прятки. Зараза мелкая. И сейчас Чон просто счастлив. Ведь его дорогой, любимый и прочие лестные слова, не предназначенные Сокджину, хен принес ему тарелку лапши из своего же кафе. Но внутри поесть не дал, вывел на улице, чтобы младший, якобы, его не позорил. Это было очень даже грубо и совсем не нормально для хена, что каждый день даёт Чонгуку советы о том, как от одиночества не спится. — Ешь быстрее, мне к клиентам ещё надо, — Ким откровенно бурчит, пока младший почти вылизывает каждую перчинку на белесой посуде, — Как свинья, ей богу, — и вытаскивает из кармана на фартуке несколько салфеток, прикасаясь одной из них к замазанной соусом щеке, — Ты точно в год быка родился? — Чон еле-еле отпрявает от тарелки, стараясь нормально хотя бы кивнуть хену, который от этого «удивительного» зрелища может только ударить себя по лицу, ойкнуть от боли и все так же, стараться прикрыть своего недолугого донсена от чужих, уж очень интересующихся, глаз. — Иди ты уже к своему любимому соулмейту, — Сокджин, как можно, спокойнее усмехается, чтобы не получить за это потом в нос, — задолбали сюсюкаться, серьёзно, — и носом шмыгает, — «Юнги-чи то, Юнги-чи сю», бесите, — Ким уже во всю смеётся, скрываясь за плечом Чона, но от такого пренебрежительного тона всё-таки немного обидно. — Соулмейт — это твое дело, — он томно охает, чуть ли не получая плевок Чонгука в тарелку (после такого ее нужно будет либо спиртом помыть, либо выбросить), — Кажется, вот ты сейчас плюнешь и найдешь его, — отбирает тарелку у младшего, показывая ему язва напоследок и уходит, оставляя Чона один на один со своими мыслями. Если уж хен сказал — должно сработать. И Чонгук просто-напросто плюет на асфальт, стараясь делать это, как можно, осторожнее, чтобы никто не заметил. Но его плеча касается чья-то ладонь (он уж было подумал, что хен принес ему ещё немного лапши). Но не тут-то было. Позади стоял парень, нет, мальчик какой-то с метлой и уж слишком грозно смотрел на Чона, то и дело поправляя красную желетку. — Слушай сюда, свинья необразованная, — голос немного подрагивает, но парень явно настроен серьезно, — я не для того упахиваю здесь с четырех до семи, чтобы ты плевал на дорогу, которую я чистил пятнадцать минут назад! — парень становится на носочки, но он все ещё остаётся намного ниже Чонгука, что его немало радует (хоть одно преимущество). У Чона слишком жжёт запястье. Та, ну, к черту. Это же не серьёзно. Он смотрит на свою руку, сквозь ресницы, стараясь посмеяться над этой шуткой судьбы. Но не особо-то выходит. — Я очень извиняюсь, мой дорогой соулмейт, — тот аж ойкает, таращась на «разбойника», — Могу я получить хотя бы твой номер? — и дует губы, не понимая, что за чушь несёт это парень. Но стоит взглянуть на запястье, как там красуется ироничная метка, в виде того самого плевка на асфальте. Парень чуть не взрывается смехом, убирая выпавшие пряди за уши. — Да, придурок, уберись здесь, пока я схожу поем, — и в руки Чона летит та самая метла. Вообще-то с ней парень выглядел, как супер-красивая ведьмочка, но Чонгук с ней, откровенно говоря, выглядит, как реальный дворник, — Меня Чимин, кстати, зовут! — выкрикивает он прежде, чем хлопнуть дверью сокджинового кафе. — А я — Чонгук! — увы, Пак его уже не слышит, будучи очень увлечённым выбором карри на данное обеденное время. Серьёзно. Кто вообще до такого додумался. Ну, кроме Сокджина, конечно. Судьба любит шутить над людьми, но сегодня она уж слишком сильно пошутила над Чоном, подарив ему в соулмейты дворника, а в метку — синенькиую метлу.