Ритуалы военного братства

Григория трясло как в лихорадке. Каков подлец этот Решетников! Каков мерзавец! Ишь что посмел потребовать за молчание! Да Григорий лучше сам расскажет отцу про медаль, чем согласится на такое! Расскажет? Про медаль? — И где же? — растерянно спросил он у наглого шантажиста. — Да так, чтобы… — Нужно место, где нас никто не потревожит, — согласился Решетников. Григорий задумался. Подвал, в котором держали крепостных после порки? Да, там тихо и никто не зайдет, но… Может быть, тот сарай, с сеном? Он представил себя на сене под этим потным мужланом, и ему стало дурно. — Ну-ссс, пойдемте, Григорий Петрович. А то я ведь могу и вернуться к столу и рассказать… — Идемте, — оборвал его Григорий. — Покончим с этим быстрее. В сарай они проскользнули незамеченными и сразу же взялись за дело. Григорий повернулся к стене, закрыл глаза и весь сжался, готовясь к предстоящему унижению. Видишь, отец, думал он про себя, видишь, какое насилие мне приходится позволять над собой творить, лишь бы ты был мной доволен! — Да вы расслабьтесь, Григорий Петрович, — услышал он голос Решетникова над ухом. — А то ничего у нас с вами не выйдет. — Да пытаюсь я! Откуда мне знать, как это… вот черт! Ему пришлось зажать себе рот, чтобы подавить не то вопли, не то стоны. У Решетникова был толстый член, и он, похоже, знал толк в таких мерзких делах. Трахал он Григория на совесть, с пылом-жаром, поставив на четвереньки, словно какую дворовую девку. Страшное унижение! Григорий мысленно придумывал для него изощренные виды казни, как вдруг с ужасом услышал, как дверь в сарай открылась. Они оба оглянулись и увидели Петра Ивановича, в изумлении взиравшего на удивительную живую картину. — Ба, вот вы где. И вот вы чем… заняты. Григорий был готов немедленно исчезнуть с лица земли от позора, а Решетников совсем не казался растерянным, даже, напротив, поглядывал на Петра Ивановича со значением: дескать, не хотите ли спросить, что я такого знаю, что ваш сын согласился на эдакую грязь. — Ритуалы военного братства, да? — сказал Петр Иванович. — Ну-ну, не буду вам мешать. Если я до этого момента в чем-то сомневался, то теперь верю, безоговорочно верю, сын мой, что ты и правда и на войне был, и медаль заслужил! Он усмехнулся в усы, довольный и сияющий. — Отец, это не то, что ты…— пробормотал Григорий, но отец подошел к нему, успокаивающе похлопал по плечу и промолвил: — Я же тоже на войне бывал, знаю, как оно. Не буду вас стеснять. И покинул сарай, плотно притворив дверь. — Ну у вас и отец! — воскликнул Решетников. — Широких взглядов человек! Я, пожалуй, в другой раз зайду, отдадите деньгами. Натянул штаны на свой тощий зад и ушел, а Григорий остался в расстроенных чувствах. Вот мерзавец! Вот подлец! Григорий из-за его грязных пристрастий попал в такое неудобное положение, всю душу вывернул, жестким сеном искололся, а этот даже дело закончить не смог и сбежал! Пропади он пропадом!