Бессилие

Изуку извивался на простынях. Вспотевший, влажный, податливый и мягкий, горячий, обжигающе горячий, насколько, что этот жар плавил рассудок. Он тёк так отчаянно, трясся от возбуждения и звал. Изуку звал альфу, тихо шептал, скулил и приподнимал задницу. А Катсуки смотрел, просто смотрел, стискивая зубы, не в силах больше ничем помочь. Течка до сих пор не кончились, и в голове всплывали неутешительные прогнозы врачей. «Ты не сможешь удовлетворить омегу, Бакуго. Ты лишь подвергаешь его опасности, он может погибнуть из-за тебя, понимаешь?» Катсуки понимал. Его руки дрожали, а в душе засело иглой осознание собственного бессилия. С самого детства, с первых дней, которые всплывали в памяти, они были вместе. Никто не сомневался, что Изуку – омега, а Катсуки – альфа. Совершенно никто. Им пророчили совместную жизнь. «Катсуки, я уверена, что вы с Изуку окажетесь парой». И Катсуки считал Изуку своим, пока не пришли результаты лабораторных исследований. Им нельзя быть вместе. Так твердили все. На уроках биологии учитель любила повторять, что бета не сможет быть с омегой или альфой. У омег начинаются проблемы с течками, а у альф – с гоном. И это притяжение было невозможно остановить. Никто не сможет победить природу. Но Катсуки бросил ей вызов, он выбрал Изуку. Хотел, чтобы тот был тихим семейным омегой и позабыл о своём желании стать героем. Целовал властно и жадно, прижимая к ближайшей стене, как только поблизости не наблюдалось людей. Старался пометить своим слабым жалким запахом. Но у Изуку появилась причуда, перечёркивая все тщательно выстраиваемые планы. Катсуки просто не мог сдерживать досаду и глухую ярость, он рычал, рвал и метал, проклиная чёртову природу. А потом стало хуже. ЮЭЙ. Тодороки Шото, на которого Изуку отреагировал дрожью и тихим стоном. Омега в нём признала альфу, заставляя мокнуть и принюхиваться, и Катсуки старался не оставлять их вместе ни на секунду. Шото не был дураком, он заметил внимание и лишь скорчил презрительное выражение лица, совершенно не воспринимая бету в качестве соперника. «Ты – жалкая бета. Не лезь». Катсуки драл Изуку в течку совершенно остервенело. Кусал, прижимал своим весом к кровати, стараясь покрыть, оставить запах, привязать к себе, оплодотворить и создать полноценную пару. «Шанс омеги забеременеть от беты – около одного процента». Но ничего не выходило из года в год, а течки Изуку становились продолжительнее. Подавители причиняли всё более сильную боль, и охваченный течкой Изуку отказывался их пить. Он звал альфу, и каждая мольба впивалась под рёбра Катсуки остро заточенным кинжалом, заставляя беспомощно скулить от жалящей, обжигающей боли, от которой глаза заливала белая пелена. Катсуки не мог больше помочь, он трахал Изуку до собственного изнеможения, пока не падал без сил, трахал, пока двигались бёдра и руки. Но этого было мало. Слишком мало. Шото начал встречаться с Момо, она тоже была бетой, как и Катсуки. Это поначалу принесло волну облегчения – жгучая, сводящая с ума ревность немного улеглась, но тут же вернулась с новой силой. Шото стал терять контроль над собой, впадая в состояние гона. Изуку угрожала опасность, но выпуск и лицензия героя развела их по разным частям города, не позволяя пересекаться. Катсуки начал сходить с ума от собственного бессилия. Топ-герой, который мог с лёгкостью разнести взрывами квартал, не особенно напрягаясь, был совершенно бессилен. Изуку тёк уже неделю, спал урывками, почти не ел и только беспомощно извивался, раздвигал ноги и скулил, закатывал глаза и отчаянно звал альфу. Катсуки мог поклясться чем угодно, что на другом конце города Шото сейчас точно также сходит с ума, рычит и бросается на стены, сгорая от желания и отчаянной потребности в омеге. Он тоже выбрал бету. Бету, которая могла выносить его детей, но не смогла бы выдержать гон. «Единственный способ стабилизировать омегу и альфу – связь. Её ещё называют меткой». Катсуки не мог поставить Изуку метку. Пытался сотни раз, беспомощно рычал и выл, из раза в раз впиваясь зубами в тонкую кожу. Течка не проходила, как раньше, только усиливалась, а Изуку скулил и умолял, глядя в пустоту. – Шото... Потом он долго извинялся за это, стыдливо прятал взгляд и повторял, что ему не нужен никто, кроме Катсуки, что он будет лучше контролировать себя, что постарается пройти это вместе. Но из раза в раз становилось всё хуже. Изуку перестал выходить из дома, взял отпуск за свой счёт и отказывался от любых встреч с друзьями. Он не хотел, чтобы Катсуки видел упрёк в их глазах. «Посмотри на Изуку! Он же измучен! Отпусти его! Он же умрёт, понимаешь?!» Они любили Изуку и не могли позволить ему погибнуть. Ненавидели Катсуки за то, что он не мог отпустить, не мог отдать то, что считал своим. Не мог оставить того, кого любил до безумия, до беспамятства, до дрожи в бессильных, натренированных в боях руках. Резная деревянная дверь глухо отозвалась на тихий стук. Катсуки не мог отпустить. Но он сделает всё, чтобы Изуку больше не страдал. Дверь открыл Шото. Под его глазами залегли глубокие тени, щёки покрылись нездоровым румянцем. Катсуки решился. Он помог Шото добраться до их с Изуку дома, впихнул в душную от феромонов и запаха пота комнату, и запер дверь, приваливаясь к ней спиной и сползая вниз. Он слышал всё и с силой сжимал пальцами собственные светлые волосы. Удивлённые вздохи. Жадное рычание и тихий, умоляющий скулёж. Влажные звуки поцелуев, шорох одежды, стоны, тяжёлое дыхание. Каждый звук заставлял бесшумно кусать кулаки, биться в агонии яростной боли. Катсуки звучно разбил костяшки о твёрдый пол, но это не могло отрезвить. Изуку, его Изуку был за дверью, извивался под другим, под альфой, к которому мог уйти, который мог его покрыть, запереть узлом, залить столько семени, сколько понадобиться, и так глубоко, как нужно, чтобы удовлетворить омегу. Катсуки проигрывал по всем фронтам. Беспомощен. Не может удовлетворить, не может удержать. Подкладывает под другого, не спросив разрешения. Изуку коротко вскрикнул, и всё стихло. Катсуки взревел, как раненный зверь, оглушённый болью и отчаянием. Он ворвался в комнату и застыл, тяжело сглатывая от открывшейся картины. Шото впился острыми зубами в загривок Изуку и пытался протолкнуться как можно глубже, чтобы образовать узел. Но Катсуки не мог позволить им сцепиться. Он с рыком столкнул Шото с кровати и загородил Изуку собой, скалясь и показывая полную готовность драться. Но никакой агрессии не последовало, в комнате повисла тишина, а после Шото просто поднялся на ноги, оделся и тяжело привалился к стене. – Спасибо, что остановил меня. Я правда люблю Момо, но это... – он сглотнул и перевёл дыхание. – Связь не сформировалась до конца, поэтому мы оба свободны. Катсуки не мог понять, что конкретно поселилось в его душе. Смесь стыда, отчаяния, тупой боли и щемящей радости. Изуку простит его, обязательно простит, течки станут регулярными, безболезненными и приносящими лишь удовольствие.

***

– Здоровая девочка. Двадцать недель. Поздравляю, папаши, – визгливый голос медсестры неприятно резал уши. «Шанс омеги забеременеть от альфы в течку приблизительно равен ста процентам». Катсуки сжал сухими пальцами ладонь Изуку и улыбнулся. Медицина не стоит на месте. Им повезло. Шанс был меньше процента. Но предсемя Шото оказалось пустым, а узел не сформировался. Катсуки успел, и Изуку теперь носил их общего ребёнка. Их маленькую дочь. – Вам повезло, что при ЭКО прижился только один эмбрион, многоплодная беременность проходит, обычно, с осложнениями для мужчин-омег... – она продолжала сыпать медицинскими терминами, восторженно повизгивая. Но Катсуки уже не слушал. Он трепетно гладил округлый живот Изуку и сдерживал подступающие слёзы счастья. Всё, что они пережили вместе, однозначно стоило того, что они имели сейчас.