— Эх, даттебаё, как же я соскучился! Сакура-чан, скоро мы увидим Саске!
Наруто широко улыбнулся, предвкушая встречу с другом. Пусть тот таковым его и не считал. Совсем скоро они соберутся и уйдут из деревни на миссию, где высока вероятность встретить обладателя шарингана. Сакура, идущая рядом с Узумаки, улыбнулась другу, но как только тот отвернулся, её улыбка стала печальной. Похоже, скоро придётся рассказать правду, они не смогут вечно всё скрывать.
Харуно переглянулась с Какаши-сенсеем, идущим с другой стороны от джинчуурики. Тот кивнул и тихо начал.
— Наруто…
— Да, Какаши-сенсей?
— Ты не сможешь увидеться с Саске.
— Почему это, ттебаё? Я ведь дал слово, что верну его в Коноху, но для это я должен хотя бы увидеться с ним!
— Наруто, ты просто физически не сможешь это сделать. Пошли куда-нибудь, мы всё объясним.
Хатаке свернул в другую сторону, и улыбка на лице Узумаки стала не такой яркой. Нехорошее предчувствие заворочалось тугим клубком в груди, но парень упорно его игнорировал. Сакура, всё это время идущая рядом, опустила голову. События того дня сталью врезались в память, рассекая нежную плоть сердца. Но пока что не время, Наруто ещё не знает… не помнит.
Какаши неторопливо шёл к полигонам Конохи. Взгляд блуждал по земле, ноги сами несли на их полигон, где проводила свои первые тренировки Команда Номер Семь. Что-то сдавило в груди, но это обычное дело для шиноби, они ведь почти каждый день ходят на опасные миссии и подвергают себя риску и боли, это нормально. Но почему же тогда так жжёт?
Джонин остановился около столбов и повернулся к Наруто. Тот тоже перестал идти, впиваясь в учителя взглядом. Ему это всё очень не нравилось, очень-очень-приочень. Что-то внутри ныло, но что — непонятно. Какаши смотрел в глаза подростку и в конце концов вздохнул. Пришло время поведать всё. Он прикрыл глаз и начал медленно, но твёрдо.
— Наруто, ты помнишь день, когда Саске ушёл из Конохи?
— Конечно, даттебаё.
— В деталях?
— Ну… не совсем.
— Ты помнишь битву с ним в Долине Завершения?
— Естественно!
— Ты помнишь, чем она закончилась?
— Вроде… Я отключился и Саске ушёл.
— Точно?
— Вроде да. Не знаю.
— Ясно…
— Какаши-сенсей… вы к чему это клоните, даттебаё?
Хатаке вздохнул, поднимая веки и смотря чётко в глаза Узумаки.
— Это было в тот день, когда Саске… ушёл из деревни. Но он ушёл с другой целью. У него была миссия успокоить и вернуть тебя.
— Что-
— Он пошёл один, так как времени было мало, а третьих лиц ещё не успели оповестить. Твой разум поглотил Девятихвостый, ты впал в бешенство и бежал из Конохи. Саске пошёл за тобой почти сразу. Вы действительно встретились в Долине Завершения… Но начал бой ты.
Вдруг в сознании мелькнула вспышка.
— Наруто! Остановись! Вернись в Коноху, приди в себя!
Юный Учиха стоял на голове Мадары и кричал через пропасть, разделяющую их. На лбу протектор Конохи.
— Мы не могли вмешаться. Саске пытался тебя успокоить, но ты не приходил в себя и бил насмерть. Не знаю, стоит ли комментировать, но вы бились очень хорошо… как настоящие шиноби. Единственное, что Саске не хотел тебе вредить. Поэтому…
— Наруто! — обладатель шарингана то и дело уклонялся и блокировал удары, вновь и вновь покрываясь всё новыми порезами от когтей. Глаза полыхали алым, одежда изорвана. Удар, удар, блок, удар. Это… это у Наруто такие руки? Узумаки не поверил своим глазам. Он словно смотрел на всё происходящее как в кино. Без возможности что-либо сделать. Саске, дерущийся сейчас с ним, не был тем мстителем, которого он помнил в Долине Завершения. Он был другом, который пришёл за ним, как те, что уводят с пьянки. Он не нападал, пытался достучаться, и его глаза были такими… понимающими, откровенными, что невольно хотелось спросить: «это и вправду ты?». Но собственные руки безжалостно били по другу, старались схватить и с хрустом разорвать в клочья. Оранжевая чакра плотным слоем покрывала тело, и Наруто ничего не мог сделать с этим, он чувствовал, как приближается что-то неизбежное и ужасное, он чувствовал, что станет виной этому.
Время тянулось медленно, но непреклонно… В руке образовался рассенган, а Учиха ничего не делает. Не свистит и не трещит в его пальцах чидори, не блестит кунай, не летит кулак. Саске вдруг просто подбежал к нему, непозволительно близко для врага, и крепко обнял.
Рассенган проломил грудную клетку, обжигающая кровь облепила руку с нечеловеческими когтями, а тёплые объятия так и не прекратились, разве что чуть ослабли. Нет, нет, не так! Ведь всё было наоборот, ведь всё было наоборот! Почему… так? Нет! Нет, нет, нет!
Разум на секунду прояснился, и тот Узумаки широко распахнул глаза. Голова Саске лежала на плече парня, руки цеплялись за кофту на спине. Наруто почувствовал, как куртка на плече становится мокрой, и непонятно, кровь это, или слёзы. Протектор обжигал холодом шею, но Наруто было плевать. Руки задрожали, и он поспешно вытащил руку из груди друга. Как? Как, как, как, как, как, как так получилось?!
— Саске.?
Почему такое чувство, что это не он, а ему проломили грудь? Почему так жжёт в глазах? Почему дыхание куда-то убежало? Почему так больно.?
Учиха ничего не ответил, его хватка ослабла, колени подкосились. Узумаки тотчас подхватил его, испуганно цепляясь в обмякшие руки. Паника и страх захватили разум настолько, что держать чакру в ногах казалось непосильно трудно. Как, как, как он мог это сделать?! Наруто быстро поднял парня на руки и понёсся к берегу.
Почувствовав под ногами твёрдую землю, Наруто опустил Саске на неё, почти что панически зажимая рану на груди, едва осознавая, что он делал. Было так страшно, как никогда. Даже на мосту во время боя с Хаку он так не боялся за него!
Кровь была повсюду, она противно липла к рукам, по локоть окрасив их алой меткой, стекала по песку в озеро, тонким ручейком тянулась из уголка губ, даже в потухающем шарингане виднелась чёртова кровь! Узумаки, всхлипывая, пытался остановить кровотечение, неразборчиво шепча под нос проклятия и просьбы не закрывать глаза. Ему было так страшно, так страшно… Страшно и стыдно, вина вцепилась в детское сердце стальной хваткой. Вина и ужас.
— Саске, ты только держись, всё будет хорошо, всё будет хорошо, даттебаё…
— Наруто…
Узумаки всхлипнул и зажмурился, не желая смотреть в глаза Учихе. Было так горько, казалось, если он посмотрит ему в глаза, то сгорит.
— Наруто. — более настойчиво.
Наруто открыл глаза, встречаясь с угольным взором Саске. Тот смотрел на него пристально, как обычно, словно это не он тут кровью истекает. Но было во взгляде что-то другое, неуловимое, но такое тёплое…
— Наруто… ты чего ревёшь, уссуратонкачи?
Узумаки и не заметил, как по щекам катились слёзы. Но они полились с новой силой, как только он услышал это самое «уссуратонкачи». Не в силах больше сидеть ровно, Наруто согнулся и уткнулся лбом в пробитую грудь Учихи.
— Прости меня… прости, даттебаё..... Пожалуйста, прости меня, Саске…
Рыдания просились наружу, но парень из последних сил сдерживался. Он же шиноби! Он же будущий Хокаге! Так почему? Так почему же сейчас это казалось таким далёким, далёким и совсем ненужным? Какой в этом смысл, если самый дорогой человек умирает на глазах, от его же руки?
— Эй… не реви, добе. Чёрт, вот же придурок. Здесь… здесь нет твоей вины.
— Да как нету?! Как нету, когда она целиком и полностью на мне, ттебаё?! Ведь это я… ведь это из-за меня…
— Уссуратонкачи…
Мягкое прикосновение к волосам заставило распахнуть глаза и замереть. Прикосновение повторилось. Саске нежно гладил его по голове, пока взгляд медленно, но верно стекленел, а пальцы немели. Боль пробирала целиком, от корней волос до кончиков холодеющих пальцев, но он должен сейчас это сделать.
— Саске.?
— Повторяю, здесь нет твоей вины, идиот. — слова давались тяжело, но он не мог позволить голосу дрогнуть. — я сам так решил. Я, и только я, Наруто. Я это сделал, чтобы спасти тебя. И я ни капли об этом не жалею. Всё, что касается тебя — стоит того. Стоит и всегда стоило. Я готов сделать это ещё бесконечное количество раз, и плевать на месть. Я понял, понял, что она не будет иметь смысла, что родителей всё равно не вернуть, как и весь клан, что Итачи сам должен заплатить своей совести. Что для меня имеет смысл, так это быть с тобой. Разговаривать, ходить на миссии, выслушивать идиотские шутки и истории, потому что ты придурок, уссуратонкачи… То, что я испытываю к тебе… Знаешь, это полная противоположность ненависти… Прости меня.
Наруто замер шокировано вглядываясь в чужие глаза. Тонкие, почти обескровленные губы изогнулись в тёплой, невесомой улыбке, и казалось, что это самое прекрасное, что когда-либо видел Узумаки. Он, сквозь слёзы, улыбнулся в ответ и, сняв с головы Учихи протектор, прислонился лбом к чужому, проводя большими пальцами по щекам.
— Я тоже, Саске… — и чуть коснулся чужих губ своими. Поцелуй был такой невинный, нежный и трепетный, в нём было столько чувств, согреваемых и хранимых годами, что шиноби, невольно оказавшиеся зрителями, ушли, ведь это было чем-то настолько личным, что нельзя видеть никому.
Оторвавшись, Наруто взглянул в чужие глаза и столкнулся с нежностью… и сожалением. Из уголком глаз сиротливо стекли две слезы, губы едва прошептали:
— Прости, уссуратонкачи…
И Саске затих.
Единственное, что напоследок в глазах сверкнул шаринган.
Узумаки широко раскрыл глаза, после чего закрыл их и упал рядом с Учихой. Но даже сквозь бессознательное состояние, он сжимал чужую кофту в руках. В другой же… в другой же был протектор с перечёркнутым символом Конохи.
— …Когда мы пришли, то ты лежал рядом с Саске. Он был… уже холодным. Мы не уверены, но он вроде наложил на тебя гендзюцу с изменёнными воспоминаниями. Он пытался защитить тебя от боли. Прости, Наруто… Мы не могли тебе этого рассказать раньше. Саске не хотел бы этого. Нам приходилось подыгрывать, чтобы ты ни о чём не догадался, но… Как видишь, вечность у нас не получилось бы тебя обманывать.
Наруто просто стоял. Глаза широко распахнуты, и в них читалось… что? Целая буря эмоций. Шок, неверие, боль, страх, непонимание… Как же так.?
Узумаки сорвался с места и побежал прочь.
— Наруто! — спохватилась Сакура, но Какаши её остановил.
— Не надо. Мы не сможем помочь.
— Но-
— Пусть Саске сам всё сделает… я уверен, что он знал, что когда-нибудь правда раскроется, поэтому предпринял что-нибудь. Я уверен. Он же Учиха.
Сакура замолчала. Ей показалось, или в глазу учителя подозрительно сверкнуло?
***
Наруто бежал так быстро, как только мог. Он не верил. Нет, нет, нет! Этого не может быть! Или может.? В любом случае, это неважно. Он помнил. Он помнил всё, что сказал Какаши, и даже больше. Было так больно, как не было никогда. Вернее, было… но возможности выплеснуть ярость на самого себя ему не дали, и сейчас он бежал к Долине Завершения. Ками-сама, за что?
Узумаки гневно вытер просящиеся наружу слёзы. Как так? Ведь всё, что он делал, всё, к чему он стремился… всё это он делал ради Саске. Он мечтал вернуть его в Коноху, чтобы они снова были рядом, чтобы всё встало на свои места. А всё оказалось… Обманом. Гендзюцу. И все его цели рухнули на глазах, которые его обманывали все эти годы! Пост Хокаге сейчас не был так желаем, ведь как можно быть Хокаге, когда ты столько лет прожил во лжи, когда ты убил своего самого дорого человека и даже не помнил об этом? Совесть непосильным грузом легла на плечи и давила, давила, давила, словно желая стереть в порошок, давила, давила, давила…
Вот уже виднеется обрыв и две головы. Такое чувство, что они своим каменным взором сочувствовали и упрекали Узумаки, ибо были единственными свидетелями произошедших событий. Наруто сиганул вниз. Ветер от падения хлёстко бил по лицу, в ушах свистело, а вода неминуемо приближалась. Парень не видел причины пускать чакру и просто упал в воду с громким всплеском и облаком пузырьков вокруг. Он не двигался, не дышал, а глаза в водяной толще казались стеклянными и пустыми.
Но вдруг ярость зажглась в них, и Наруто резко всплыл, вскакивая на ноги и разрывая тишину долины неистовым криком. О, что это был за крик! Так не кричит даже горящий заживо зверь, так не кричат даже тысячи людей! Сколько в нём боли, отчаяния и рухнувших надежд. Он эхом отражался от скал и воды, возвращаясь в обладателю, но он его даже не слышал. В ушах звенело то самое: «прости, уссуратонкачи…». Оно было громче всего, хотя его сказали едва различимым шёпотом.
Как?! Как он мог это всё забыть и жить в сладком неведении целых несколько лет?! Неужели какое-то жалкое гендзюцу могло скрывать от него правду так долго?! Узумаки в ярости и боли стал крушить скалы. Костяшки рук содрались в кровь, сама долина пострадала колоссально.
Наруто не чувствовал слёз на щеках, как и крови на костяшках и боли в теле. Он лишь видел алую метку по локоть, которую сам себе нанёс, когда пробил грудь
ему. Узумаки как замер, так и стоял, не шевелясь. Вода снова была идеально ровной гладью, а скалы её немыми стражниками.
Вдруг он увидел круги по воде. Круги от шагов. Словно кто-то кидает камешки по воде, считая блинчики. Раз-два. Три-четыре. Пять-шесть. Семь-восемь. Девять-десять. Упс, дальше дети считать ещё не умеют. Но круги продолжали образовываться, всё чётче и чётче, ближе и ближе. Наруто боялся смотреть на того, кто идёт, и не издаёт никаких звуков, только следы в виде водных блинчиков.
Вдруг круги прекратили появляться. Тихий голос разрезал тишину.
— Уссуратонкачи.
Узумаки широко распахнул глаза. Руки немного задрожали. Как? Этого не может быть… Вопреки всему, джинчуурики обернулся, и ему захотелось заплакать.
— Саске…
Напротив него стоял Учиха. Маленький Учиха. Ему всего тринадцать лет. В той же синей кофте, тех же шортах, с теми же браслетами, тем же протектором, который он держит дома, той же причёской и теми же глазами. Наруто не мог поверить своим глазам, слёзы сами навернулись. Он уже и забыл что шиноби… в кои-то веки ему ведь можно побыть человеком? Просто человеком, который, не зная того, очень сильно скучал. Ведь можно, да?
— Как… как это возможно.?
Наруто медленно шёл к Саске. Каждый шаг сопровождался тихим всплеском и неровными кругами на воде. Он шёл как заворожённый, не решаясь смотреть в чужие глаза.
— Ты ведь… ты же… умер?
Он подошёл вплотную и остановился. Помимо дикой боли в груди появилось что-то… что-то тёплое. Словно он наконец-то нашёл то, чего так долго не хватало. Недостающий кусочек.
— Да.
Как током прошибло.
— Тогда как.? Как? Как, чёрт возьми, это возможно, даттебаё?! Почему ты стоишь передо мной, хотя давно умер?! Ответь!
— Я знал, что когда-нибудь моё гендзюцу рассеется. Поэтому наложил ещё одно. Когда первое рассеялось бы, оно в свою очередь бы показало тебе меня. То, что происходит сейчас — это оно. Последнее, что я мог сделать, чтобы облегчить твою боль. Чтобы поговорить, ответить на вопросы и помочь отпустить…
— Ты думаешь, что я так просто отпущу тебя? Я… я все эти годы гнался за тобой, думал о тебе, мечтал о тебе… Даже моё стремление стать Хокаге не кажется мне таким важным, как моё рвение к тебе… И теперь ты говоришь мне отпустить тебя, даттебаё?
— Я не говорю отпустить меня. Я говорю отпустить боль. Тебе ведь больно? И всегда было. У тебя ведь болело в груди все эти четыре года, не так ли?
— Да…
— Теперь отпусти эту боль. Её ни к чему держать.
— Но как, Саске.? Я ведь потерял тебя… самого дорого человека на свете… как мне не чувствовать эту боль?
— Ты не терял меня. Так уж получилось, что я всегда с тобой. Вот тут.
Он указал на примере свой груди на сердце. Наруто автоматически положил руку туда же.
— Но что если этого недостаточно? Если я хочу быть с тобой рядом, видеть тебя, вдыхать твой запах, разговаривать с тобой и слышать дыхание, которого я тебя лишил, ттебаё?
— Однажды ты сможешь. Стремись к этому, жди. Проживи эту жизнь за нас обоих, чтобы потом я смог насладиться ею вместе с тобой. Этого достаточно?
— Саске… Я могу к тебе прикоснуться.?
Учиха чуть опустил голову. Иссиня-чёрные волосы забавно колыхнулись, и Наруто не смог сдержать порыв потрепать их. Удивительно, но пальцы не прошли сквозь мальчика.
— Знаешь… всегда мечтал это сделать.
— Уссуратонкачи…
Вдруг Узумаки просто притянул его к себе. Крепко-крепко. Пока он мог. Шумно вдохнув воздух, он уткнулся носом в чужие волосы и прошептал:
— Как же я скучал, даттебаё…
Саске немного помедлил, но потом обхватил руками окрепшее тело в ответ.
— Я тоже, добе…
Сжимая в руках несуществуещее тело, Наруто жмурился всё сильнее и сильнее. Глаза жгло невыносимо, и в конце концов предательская солёная влага потекла по щекам. Разве гендзюцу может так?
— Саске… Саске, прости меня. Это из-за меня ты умер… я тебя убил… мне так жаль… мне так совестно.
— Помнишь, что я тебе тогда сказал?
— Да… что я не виноват… но-
— И я снова так скажу. Твоей вины здесь
никогда не было, нет и не будет. Ты понял меня, уссоратонкачи?
— Я постараюсь… я попытаюсь… Честное слово, Саске, я постараюсь…
Наруто подхватил пальцами подбородок Саске и коснулся чужих губ. Он так долго ждал этого всем нутром, так стремился к этому, что простое прикосновение к полуосязаемому вызвало столько эмоций и облегчения, и от этого хотелось смеяться до слёз. Учиха прикрыл глаза и ответил, прикасаясь ладонью к чужой щеке.
— Прости, что оставил… и мне придётся снова исчезнуть… наше время истекает, я не всесилен, и гендзюцу скоро развеется.
— Саске… но если это гендзюцу, то как ты заранее знал, что я скажу?
— Я не могу этого сказать. Прости…
Время действительно истекало, тело Саске становилось прозрачнее и прозрачнее. Наруто взглянул на него с тоской, понимая, что видит его в последний раз. Так больно расставаться вновь…
— Саске… мы ведь встретимся, да, ттебаё? Ты ведь сказал прожить одну жизнь за двоих, но это же значит, что мы встретимся да, Саске-теме?
— Да, но потом. Я очень надеюсь, что у тебя будет счастливая жизнь, что ты со всем справишься и станешь Хокаге. Если встретишь Итачи, сообщи, что мне жаль его. Передай Сакуре и Какаши-сенсею привет. Сделай деревню лучше, чем когда-либо, ты сможешь… И помни, ты не виноват. Никогда не был и не будешь… Не забывай, придурок, ты шиноби, и тебе придётся столкнуться с множеством смертей, и я далеко не единственный кого ты потеряешь, но знай, мы все рядом с тобой. До встречи, добе…
— До встречи, теме…
И Саске исчез. Но за мгновение до этого — ему показалось? — он увидел вместе с руками Саске несколько пар других: нежные женские, мозолистые, но молодые мужские и крепкие, широкие жилистые.
Он остался один на озере. Капля, и по воде разбежался небольшие круги. Тоска внутри всё ещё ныла, но помимо этого теперь он знал, что он рядом. Что они когда-нибудь встретятся. Улыбка рассекла лицо, и Узумаки небрежным движением стёр слёзы.
Думаю, то, что никакого гендзюцу не было, говорить не стоит.
Вот так Саске Учиха ушёл из деревни.
Все считали его предателем, лишь небольшой круг лиц знал о его подвиге, стоившем ему жизни.
На кладбище Конохи у него нет ни могилы, ни плиты с именем. Единственный знак его упокоения — небольшой камень в долине завершения
у озера.
Его имя никогда не будет выгравировано на камне Героев, но те, кто его знал, никогда не забудут о маленьком мальчике, который поставил любовь и дружбу выше мести и отдал за это жизнь.
А он будет ждать, ждать того, ради кого пожертвовал жизнью.
Ждать и защищать.
Ждать того, кто прожил долгую и счастливую жизнь за двоих.
Ждать того, к кому испытывал противоположность ненависти.
Ждать того, чьей вины никогда не было, нет и не будет.
