Плюшевый мишка и сучка в кожаной куртке

Мэйв натягивает кожаную куртку, захлопывает дверь трейлера и надевает каменную маску сучки, которой её привыкли считать. Средняя школа Мурдейла — святое место, там учатся одни ангелочки и она. Дети там, конечно, загляденье. Трахаются каждую свободную секунду, и смешивают всех с говном. Неприкасаемые в этом преуспели. Считают себя святыми и думают, что их мнение что-то значит, а остальные придурки ловят каждое их слово и только больше убеждают их в этом. Мэйв одна из немногих адекватных людей в этом здании. И почти единственная кто осмеливается публично слать неприкасаемых на хуй. Мэйв за оригинальность, поэтому иногда она говорит об этом прямо, а иногда в деталях показывает дорогу. Мэйв не понимает, как ей удалось связаться с Джексоном. Ей богу, не понимает. Джексон один из тех хороших, звездных мальчиков. Он — главное достояние школы, зарабатывающее золотые медали и прославляющее директора Гроффа. Он не может общаться с ней. Но вот Джексон растягивает губы в своей соблазнительной улыбке, поднося микрофон ко рту, начиная петь, словно они в ебучем ромкоме 80-х, и Мэйв целует его. Вокруг раздаются аплодисменты и крики, и на секунду Мэйв ощущает себя, как та главная героиня, безусловно имеющая уже прописанный счастливый конец в сценарии, только Мэйв не в тупом, напичканном клише романе. Мэйв даже не главная героиня. Никто не будет стоять у нее под окнами с колонками и петь. Да, и если честно, это мысль никак не согревала. А Джексон? Джексон это случайность, такая же неожиданная, как возвращение Шона, за которую она будет держаться обеими руками, потому что это единственный намек на счастье, который у неё был. У Шона волнистые волосы и темно-карие глаза, а еще ужасный голос, не предназначенный для пения, но он тихо хрипит, бормоча себе под нос текст какой-то поп-песни и жарит блинчики. От него веет семьей и травкой, и Мэйв тащит его с собой по магазинам, решительно настроенная использовать своего брата и наверстать все пропущенные дни рождения и дни благодарения, которые ей приходилось проводить одной на маленькой кухне. Шон падает на диван и ржет, когда она выходит в фиолетовом платье. Мэйв поднимает средний палец и закатывает глаза. Шон придумывает слезливую историю, оглашая её на всеуслышание, и Мэйв чувствует, как её щеки нагреваются от десятков взглядов направленных на неё. Мэйв открывает дверь и тихой поступью заходит в свой собственный дом. За ней маячит Джексон, нетерпеливо заглядывая поверх её головы, разглядывая интерьер. Она оборачивается, ожидая увидеть сожаление в его глазах, но его нет. Мэйв заученным тоном рассказывает историю своей жизни, не забывая упомянуть мать-наркоманку, отца бросивших их после её рождения, и брата, продающего легкие наркотики детям. Она поднимает взгляд от полысевшего ковра у нее под ногами, и видит, то, чего так боялась. Джексон смотрит на неё так, словно хочет обнять её и дать выплакаться в мужское плечо, будто она маленький, грязный котенок на улице, живущий в дырявой коробке. Его брови изгибаются в сочувствующей манере, а в глазах стоит та ебанная жалость. Мэйв думает, что ничего ужаснее он сделать не может, но Джексон открывает рот, и как же она ошибалась. — Мне жаль. — Джексон тянется к ней, пытаясь взять за руку или обнять, ей все равно. Она дергается от него, словно обжегшись, и бросает гневный взгляд. — Я тебе не сломанная детская игрушка, чтоб жалеть. — Мэйв проходит мимо него, толкает плечом и громко хлопает дверью, несмотря на то, что она находится у себя дома. Она всегда была довольно импульсивной, и поэтому решает уйти подальше, пока не разукрасила милое личико золотого мальчика, возомнившего из себя рыцаря на белом коне, а её — девой, нуждающейся во спасении. В какой-то мере, она оказывает ему услугу, спасая от своего общества и вредных привычек. Её сигареты в помятой пачке никак не могли сочетаться с его золотыми медалями за первое место по плаванию. Мэйв натягивает кожаную куртку и надевает каменную маску сучки, которой её привыкли считать. Она закуривает сигарету, наблюдая, как долговязая, длинная фигура приближается, и быстро осматривает себя, поправляя волосы. — Привет. — Привет. — Отис облокачивается рядом, и Мэйв убеждается, чтобы дым не относило ветром на него. Запах сигарет — это её постоянный одеколон с тринадцати лет, с того момента как укуренный Шон дал ей сигарету со словами «Лучше с родным братом, чем с какими-то придурками». Её сладковатый запах дешёвых духов, купленных по акции, смешивается с горьким запахом сигар, и уже давно въелся во всю её одежду. Недавно она начала замечать, что ядреный, типично мальчишеский одеколон Отиса разбавляется запахом табачного дыма, и Мэйв недовольно хмурится. Отису не подходит запах сожженного табака, это кажется таким же странным и необычным, как Адам, выигравший конкурс эссе старшеклассников. С начала Отис напоминал Мэйв плюшевого медвежонка, который говорит разные фразочки, по типу «Я люблю тебя», если ему нажать на живот. Такой же теплый и удобный, всегда с раскрытыми руками, готовый для объятий. Но оказалось, что у медвежонка есть зубы, и он не такой безобидный, каким кажется сперва. Да, он неуклюжий и чересчур нервный, но у него есть свои принципы, которых он придерживается, не ведясь на общественное мнение. Конечно, Отис не перекрасится в розовый, не сделает пирсинг, и мягкие свитера идут ему больше чем кожаные куртки, но он ухмыляется на её риторический вопрос «Брось, тебе кажется у меня комплекс золушки?» Он спокойно говорит, что-то про американские традиции, восхваляющие сексизм и навязывающие ложное представление о любви, и они единогласно приходят к мнению, что веселье, как ритуал, полный отстой. Отис добрый и понимающий, а еще пессимистичный и немного саркастичный. Мэйв не может понять, как у такого альтруистичного, тихого парня может быть столько общего с ней. Мэйв подозрительно щурится. Когда Неприкасаемые проходят мимо и привычно бросают пару ядовитых комментариев в её адрес, Мэйв отработанным движением руки, поднимает средний палец, продолжая рыться в шкафчике, не удостоив их и взгляда. Они проходят, а вместе с ними и зловонный запах говна, извергаемый из их ртов. Отис подбирается незаметно. Он парит за её плечом, пока Мэйв не заметит его и не вздрогнет, окутанная волной смущения, думая сколько он успел увидеть. — Они придурки. — Словно прочитав её мысли, он говорит, прислонившись к шкафчикам. Мэйв молчит, и удивляется, когда ей стало важно его мнение. — Неужели ты будешь заботится, что о тебе говорят какие-то зазнавшиеся идиоты? Забудь про них. В любом случае, они будут жалеть об этом, когда ты напишешь свою первую книгу и прославишься. — Отис улыбается, и Мэйв захлопывает шкафчик, мягко пихая его локтем. — Ага, конечно. Пошел ты, Милберн. — Она опускает голову, позволяя себе маленькую улыбку. — Что? Серьезно, я надеюсь, что популярность не ударит тебе в голову, и ты не забудешь упомянуть меня на интервью. — Его куртка шуршит, соприкасаясь с её кожанкой, он бросает ей задорную улыбку, но не смотря на его шутливый тон, сердце Мэйв пропускает удар. — Может быть. — Она пожимает плечами, обдумывая это. — Если тупые подростковые романы не заберут всю мою славу. — Отис фыркает, очень оптимистично проносится у него в голове. — Ты правда так считаешь? — Мэйв спрашивает тише, наблюдая за ним исподлобья. Отис не замечает на себе пристального взгляда или изменения в её голосе, он незатейливо пожимает плечами и говорит: — Почему бы и нет? — Он подгоняет свои широкие шаги под её, идя с ней на одном уровне, и смотрит вперёд, совершенно не подозревая какое значение для Мэйв имеют его слова. — У тебя есть шанс. Если, конечно, ты не будешь подражать Эмили Дикинсон и начнешь признавать свои тексты. — Отис кидает на неё весёлый взгляд и мягкую улыбку. Мэйв шумно выдыхает, потому что поддержка и вдохновляющие речи никогда не были чем-то обыденным для нее, она не знает как реагировать. Кажется, принято говорить «спасибо». — Подумай об этом. — Он обгоняет её, идя спиной вперёд и забавно шевеля бровями. Из нее вырывается хихиканье, потому что он ведёт себя, как придурок и это смешно, хотя Мэйв никогда не признается в этом. Она собирается домой, когда Отис окликает её и в своей нервной манере предлагает «потусоваться». Мэйв приподнимает бровь, отдаленно интересуясь, что включает в себя это «потусоваться», но не замечает, как соглашается. Он начинает лепетать чепуху, дергаясь время от времени, и вот Мэйв моргает, а они уже идут в сторону её дома. Отис успевает успокоиться, пребывая в странной тишине между ними, и она кидает на него любопытный взгляд. Как так получается, что Милберн влияет на неё больше, чем все нотации учителей, которые она выслушивал после уроков? Она начинает задумываться, что её сочинения заслуживают больше признания, чем мятая двадцатка, кинутая на грязный пол, заброшенного туалета. Мэйв никогда бы не сказала это вслух, слишком много чести, но появление Отиса в её жизни, посадило мысль в её голове, что, возможно не все конченые уебки в этом дерьмовом мире. Может быть, Отис вселил в неё надежду, что милые, заботливые парни существуют где-то ещё кроме детских сказок про любовь до гроба. В конце концов, не удивительно, что Мэйв была так цинична, (не то, чтобы она сейчас таковой не является, но иногда она позволяет себе мечтать) с пьющими мудаками с пивным животом и бьющих своих жен и детей в качестве соседей на протяжении всей своей жизни. Сложно мечтать о принце на белом коне и счастливой беззаботной жизни во дворце, когда вокруг тебя такое. Отис запинается и чуть не падает, он неловко выпрямляется, посылая ей неуверенную улыбку и отводя глаза. — После тебя. — Он пропускает её вперед, когда они подходят к её трейлеру. Мэйв выдыхает смешок и показательно качает головой, но когда она проходит мимо него, то на мгновение на её лице появляется маленькая искренняя улыбка. — Ну, что ж. Добро пожаловать в особняк семейства Уайли. — И кажется, это похоже на приглашения в её жизнь на постоянной основе.