Еще не поздно

Ты разыграл свой дебют фигурою белой, Все получил твой король за размен королевой, Вот он один на доске застыл обреченно. Что ж, ты прекрасно провел этот эндшпиль за черных! «Властелин Ничего»

Донесения с Хайнессена не радовали, мягко говоря. На самом деле Райнхард, выслушав отчет, выдохнул сквозь зубы, резюмировал вслух «они все с ума посходили» и приказал как можно скорее, как только передача заложника станет возможной, доставить к нему Ренненкампфа. Прямо к нему, трибунал будет позже. Очень хотелось лично задать несколько вопросов, начинающихся с «какого йотуна?». Это если на язык не попросится что-нибудь покрепче из лексики десанта. Хотя вполне может оказаться, что старый пень был прав. На Хайнессене исторически творится Локи знает что, и если раньше имперцев это не касалось, то теперь задело в самом прямом смысле. Лоэнграмма не просто бесило происходящее – ему было больно. От того, что он снова совершил ошибку. От того, что поверил Яну, так артистично расписавшему свою мечту уйти в отставку. С другой стороны – а если Вэньли все же спровоцировали? Если он не планировал возглавлять новый мятеж? Протокол заседания адмиралитета ясно показывал, что у этой идеи нашлось много приверженцев, и только недостаток информации не позволял однозначно обвинить кого-то конкретного. Пока же основных версий родилось три, и со всеми Райнхард был по-своему согласен. Самодеятельность Лебелло или совместная самодеятельность Лебелло и Ренненкампфа выглядели примерно равновероятно. У обоих были причины подозревать Яна в чем попало и приказать произвести арест без доказательств противоправной деятельности, на основании одного анонимного доноса, не факт, что не сфабрикованного. Инициатива, конечно, вряд ли изначально исходила от Ренненкампфа, но согласиться в этом вопросе с демократом он вполне мог. То, что веские доказательства все-таки существовали, и на них нельзя было не обратить внимания и не принять срочные меры, тоже не стоило сбрасывать со счетов. Вот только Лоэнграмму никто ни о чем не доложил. Потому что не мог доложить. Райнхард последнее время находился не в том состоянии, чтобы решать вопросы. Очередной приступ проклятой болезни скрутил его донельзя невовремя и, как назло, оказался сильнее предыдущего. Более-менее в себя кайзер пришел сегодня, и то чувствовал себя недостаточно хорошо, чтобы встать, одеться и провести совещание. Даже прочтение документов довело его до мушек перед глазами, и о возможной виновности Яна он размышлял, зажмурившись. Надо было позвать Эмиля, попросить закрыть шторы, принести воды и аптечку, но собственная слабость до того раздражала Райнхарда, что он никак не мог с этим смириться. Терпел до последнего, стараясь обходиться минимумом тех лекарств, от которых засыпал или с трудом соображал. Стимуляторами, напротив, он иногда злоупотреблял. Началось все с полезного тоника, – его порекомендовал Лоэнграмму Оберштайн, когда они оба засиделись заполночь за очередным проектом. Но сдобренный парой ложек этого снадобья кофе, хоть и обретал приятный ореховый привкус, действовать перестал довольно скоро. Пришлось сначала увеличить дозу, а потом и вовсе перейти на таблетки. Они позволяли выдерживать привычный темп работы и в первые дни, когда накатывало проклятое бессилие, держать себя в руках – пока пальцы не разжимались окончательно или пока Кирхайс не замечал. Заметил неладное тот не так уж и давно. Роль соправителя отнимала у друга много сил и времени. При этом Райнхард обычно поручал ему те дела, которые не было нужды долго обсуждать вместе, и порой за день они перебрасывались лишь парой слов через коммуникатор. Домой Кирхайс уезжал раньше, а ночевать на службе ему доводилось редко. Это Лоэнграмм неделями дома не появлялся, даже сидя безвылазно на столичной планете. Причин на то было множество. –Как он там? Еще спит? – Зигфрид наклонил голову, чтобы поймать взгляд Эмиля. Ординарец был смущен и немного растерян. Так резко вскочил с дивана, что даже уронил книгу, которую читал. –Нет, час назад у Его Величества был Штрайт, принес бумаги, – Кирхайс махнул рукой, останавливая паренька. Эмиль вздохнул и отвел глаза в сторону. –Я сам с ним поговорю, – Зигфрид решительно потянул на себя дверь. Чувство неистовой неправильности происходящего не проходило. Чем дальше, тем сильнее Кирхайс жалел о том, что после возвращения на службу пошел на поводу у друга. Райнхард в ультимативном порядке запрещал ему перенапрягаться, постоянно врал, что справляется сам, и приплетал к разговору Аннерозе, как только Зигфрид заикался о том, чтобы взять на себя больше обязанностей. Разумеется, огорчать жену Кирхайс не хотел ни в коем случае. Но Аннерозе куда сильнее расстраивало то, как вел себя ее брат. В последнее время добавилась еще одна причина: непонятная болезнь, которая все чаще навещала Райнхарда. Врачи ничего конкретного сказать не могли, списывали симптомы на перенапряжение, советовали больше отдыхать. Райнхард, отлежавшись день-другой, сбегал обратно к своим реформам и программам. «Своим»... именно что только своим. Несмотря на то, что Зигфрид с самой коронации номинально считался вторым лицом в государстве после кайзера, а до этого – после регента, многие вопросы словно бы проходили мимо него. Райнхард вроде не делал ничего дурного, принятые им законы в целом походили на то, о чем они когда-то мечтали – и все же узнавал о них Кирхайс из внутренней документации, а то и из официальных публикаций, но не из уст друга. На самого Зигфрида свалились дела военные – флот, армия, планы захвата Альянса, учения, – все скопом требовало внимания и не позволяло задумываться о чем-то еще. По ночам, пытаясь заснуть, Кирхайс убеждал себя в том, что все нормально, так и планировалось изначально. Райнхард просто исполнил обещание, распределив роли согласно их давнему замыслу. И глупо жаловаться, что командование на поверку оказалось более легкой задачей. Поэтому и остается только молчать, хотя прекрасно понимаешь: что-то сломалось. Что-то очень важное. Непонятно лишь, когда именно. Еще во время Липпштадской войны – или даже раньше, когда Райнхард впервые начал принимать решения, следуя советам Оберштайна? И ведь нельзя сказать, что его подсказки были неверны целиком и полностью. Бесчеловечны – это точно. Но нельзя, к сожалению, каждый раз отметать эффективные решения только по этой причине. Нельзя, пусть что-то внутри и орет, что можно и должно, и никак иначе. Бывают ситуации, когда не принести жертву значит обречь на смерть еще больше невинных. Военный не может этого не понимать. Но Вестерланд Зигфрид так и не смог ни понять, ни простить. Отпустил – да, чтобы не напоминать лишний раз Райнхарду о том, как сорвался тогда, как сам довел спор до недопустимого уровня, и чем все в итоге закончилось. Но простить не смог. Не другу – истинному виновнику, автору идеи. Существу, для которого люди – лишь цифры на экране или бумаге. Оберштайну следовало идти не в армию и не в политику, ему самое место среди бухгалтеров-счетоводов, видящих мир сквозь призму расходов и выгод. Райнхард нашел этому сухарю другое применение. Кирхайс спорить не стал – не его епархия. Его дело – нападение и оборона, военпром, разведка. Оберштайн пусть ведает безопасностью, ведь каждому нужно давать шанс исправить свои ошибки... Да уж, если задуматься, то далеко не каждому этот гуманный метод подходит. Кирхайс перевел дыхание и попробовал не думать о Ренненкампфе хотя бы несколько секунд. Не вышло. На совещании Зигфрид, отлично помнивший заслуги этого человека, поддерживал сторонников идеи о ложном обвинении Яна. Судя по донесениям, Вэньли вообще собирались убить без суда и следствия, – то ли по приказу имперского губернатора, то ли по личной инициативе демократа Лебелло. И можно дать руку на отсечение – Ян наверняка убежден, будто инструкции пришли из дворца. Следовательно, не поверит ни Лоэнграмму, ни Кирхайсу. Инициативный дурак, как гласит одна из заповедей военного дела, опаснее врага. Мог ли проявить инициативу Ренненкампф? Технически – да. Губернатор подчиняется напрямую кайзеру, кайзер вне досягаемости, а соблазн раскрыть заговор и тем самым замазать память о недавних просчетах – велик, как ни крути. Особенно если судьба в лице конкретного человека предлагает воспользоваться шансом. Лебелло, понятное дело, боялся, что проиграет Яну, если тот отдохнет и таки полезет в политику, пока популярен. Убрать конкурента проще всего чужими руками. Подсунув сфабрикованные доказательства – или реальный компромат, – имперскому губернатору, можно убить двух зайцев одним выстрелом. И Ян со сцены сойдет, и Новый Рейх заполучит жирное пятно на репутации. Мотивы обоих ясны, как день. А вот у Яна никакого мотива предпринимать что-либо сейчас, по мнению Кирхайса, не было вовсе. Или – был? Что именно произошло десять дней назад, когда без согласования с Одином был отдан этот странный приказ? Такое ощущение, что им просто выдали не всю информацию, в мозаике не хватает как минимум половины деталей, вот и не получается состыковать факты. Впрочем, об этом можно подумать и позже. Сейчас главное – Райнхард. Сперва Зигфриду показалось даже, что тот спит. Но потом друг открыл глаза и, сдвинув бумаги, попытался сесть. Полусъехавшая вниз подушка была неважной опорой, а бороться с ней у Райнхарда, похоже, сил еще не появилось. Он снова прикрыл глаза и резко втянул воздух, стиснув зубы. –Больно? – Кирхайс поспешил к кровати. Друг отрицательно мотнул головой. –Просто все кружится. Ненавижу эту слабость... и вообще, – он перевел дыхание и продолжил чуть более бодро: – Но протокол я дочитал. –И каково мнение императора? – Зигфрид опустился на край кровати, собрав перед этим документы и сгрузив на столик, возле графина. –Кто-то определенно рехнулся. Или Ян, или Ренненкампф, или Лебелло... или мы с тобой. Потому что назначил Хельмута на эту должность я, а ты меня не остановил. Подумать только, не смог удержать контроль над планетой даже пару месяцев... Похоже, некоторые способны нормально работать, только когда я держу их на привязи и не выпускаю из поля зрения. Кирхайс удержал за зубами все просившиеся наружу ремарки. Он действительно возражал тогда против этой идеи, но настаивать на своем не стал. Назначение в любом случае планировалось временным, и с точки зрения любого адмирала выглядело скорее наказанием или проверкой, чем наградой. –Надеюсь, Штайнметц с ролью представителя Рейха справится лучше, – подытожил Райнхард. В свои слова он не особо верил: беспорядки на Хайнессене неизбежно усилятся, даже если Заам и Фунмель не допустят распространения слухов, а Штайнметц, скорее всего, просто не успеет прибыть и принять дела. Расследование, переговоры, усмирение бунтующих демократов – все это подробные распоряжения на случай, если удача повернется лицом. А самое страшное – то, что Лоэнграмм не особо и жаждет этого. Действия Яна и его команды дали прекрасный повод для полной оккупации Альянса. Райнхард даже поймал себя на том, что чувствует что-то вроде радости или удовлетворения. Словно подсознательно желал Ренненкампфу такого громкого провала. И об этом он никоим образом не хочет говорить с Кирхайсом. То, что произошло – досадная ошибка, из которой необходимо извлечь урок. Вот и все. Окончательный захват Альянса – просто необходимая мера, без которой порядка в этом рукаве галактики никогда не будет. С точки зрения человека, который сражается во имя разума и справедливости, бросить все на самотек было бы неправильно. Демократы – такие же люди, как и те, что родились в Рейхе, им тоже нужна стабильность, тоже надоели двойные стандарты и попахивающая гнильем власть, ради своих интересов отправляющая на смерть их детей. Лоэнграмм всю жизнь воевал, чтобы завершить эту проклятую войну. Довести до логического финала, после которого человечество вновь станет едино. Нельзя просто так принести в галактику мир – для этого нужно прийти к власти, нужно принести определенные жертвы, и себя в первую очередь. Чистыми руками будущее не построить. Не хотелось бы превратиться на этом пути в тирана, но куда больше Райнхард боится не довести до конца свое дело. –Я с тобой еще насчет переноса столицы поговорить хотел, – Лоэнграмм заметил, что пауза немного затянулась. Кирхайс ничего не сказал насчет Штайнметца. Видимо, тоже о чем-то задумался, и как бы не о том же самом... –Мысль очень здравая, полностью поддерживаю, но я бы немного повременил. –Зачем? – от удивления Райнхард приподнялся на локте. Голова снова закружилась, он глубоко задышал, чтобы прийти в себя. –Воды налить? – Кирхайс оглянулся в поисках графина, но тот был пуст. –Да, – очень сложно не шевелить головой, когда так и тянет кивнуть. Райнхард воспользовался отсутствием друга, чтобы рухнуть на подушки и немного полежать с закрытыми глазами. Для полного счастья снова заныло в районе лба. Кирхайс вернулся довольно быстро. И с аптечкой, – похоже, Эмиль сообразил вручить. Райнхард ощутил укол совести: он старался не показывать слабость даже другу. Но лучше уж ему, чем Оберштайну, которого Лоэнграмм планировал пригласить попозже. Снова пришлось привстать, чтобы взять стакан. Рука невольно дрогнула, выпуская скользкое стекло. По одеялу расплылась лужа. Райнхард сжал в кулаке таблетку и негромко выругался. Первые мгновения Зигфрид делал все механически. Свернул мокрое одеяло, снова наполнил стакан, только когда собирался вложить его в руку Райнхарда и придержать, пришлось подавлять порыв – завыть от боли или врезать себе самому за то, что проворонил ухудшение. А еще лучше – в стиле Биттенфельда пойти и набить морду лейб-медику. И заодно спросить, на какой помойке тот нашел свой диплом. Ну с каких это пор из-за простого «переутомления» молодой здоровый мужчина лежит пластом несколько дней, а потом не может ничего в руках удержать? Если поначалу Кирхайс отчасти верил, что друг просто отсыпается после особо тяжелых и напряженных недель, чтобы вернуться к работе посвежевшим, то теперь от этого заблуждения не осталось и следа. Лоэнграмм был тяжело болен, и вряд ли это следовало лечить обычным успокоительным с легким снотворным эффектом. Хотя прямо сейчас оно не повредит. Дождавшись, когда Райнхард выпьет таблетку, – на сей раз обошлось без казусов, – Зигфрид осторожно приобнял его за плечи. Следовало распорядиться, чтобы принесли сухое одеяло, но сначала – решить один серьезный вопрос. На правах зятя, а не министра. –Зачем, ты спрашивал? Вот за этим. Тебе плохо, Райнхард, ты должен нормально обследоваться и понять, что с тобой творится. А если ты опять будешь дневать и ночевать за столом, разбирая все связанные с переездом документы... –Я понял, Кирхайс, – друг очень внимательно посмотрел ему в глаза и придвинулся ближе. – Теперь опять твоя очередь обо мне позаботиться. Зигфрид невольно усмехнулся, несмотря на то, что все еще был напряжен. Райнхард не случайно напомнил ему о месяцах после Гайерсбурга. Кирхайс тогда тоже рвался на службу прямо с больничной койки. И впервые услышал в свой адрес бескомпромиссное «ты достаточно долго заботился обо мне, настала моя очередь». –По врачам я, кстати, ходил, – продолжил Лоэнграмм. – Мне не понравилось, когда меня свалило перед боем с Яном. Тогда было намного легче, чем сейчас, в лазарете сказали – то ли вирус, то ли перенапряжение. Тебе я не говорил, потому что связь с системой Баала надежностью не отличалась. Решил – расскажу после прилета. А пока долетели, все уже прошло. Потом я тебя в авангарде отправил на Один... –И это повторилось? – Зигфрид невольно сжал пальцами плечо друга, но быстро остановился. Не хватало еще причинить боль ему. – Прости меня. –Да, по дороге домой. Когда приехали, Оберштайн посоветовал мне своего врача, тот и прописал успокоительные. Еще рекомендовал отдыхать, но я же к коронации готовился, какой тут может быть отдых? – Райнхард поежился. – Кирхайс, мне кажется или стало холоднее? –Померяй температуру, пока я распоряжусь насчет одеяла, – Зигфрид вытащил из аптечки электронный градусник и помог другу залезть на кровать. Райнхард завернулся в халат, поджав под себя ноги. Ничего страшного на маленьком табло не высветилось – тридцать семь и одна десятая. Но под сухое одеяло Лоэнграмм залез с радостью. От таблетки привычно потянуло в сон, но отключился Райнхард ненадолго – где-то на полчаса. Когда он открыл глаза, Кирхайс сидел рядом с чашкой кофе и изучал показания каперанга Ратцеля, но тут же отложил их. –Хоть немножко лучше? – участливо спросил друг. –Да, – вставать Райнхард все же пока не рискнул. Но голова действительно прошла. – Помоги перелезть в кресло. Не хочу принимать Оберштайна в постели. –На сколько ему назначено? –Сейчас выпью кофе и вызову. Хочу послушать его мнение насчет «угрозы, исходящей от Яна Вэньли», – в Кирхайса пришлось вцепиться довольно сильно. Ноги не держали. Но сидеть в кресле без посторонней помощи было нетрудно. – Убери подушку, мне нормально и так. Райнхард нашарил тапочки, перевел дыхание и откинулся на мягкую спинку кресла. Глаза снова начали закрываться, но запах свежего кофе прогнал сонливость. –Надо бы что-нибудь съесть. Оберштайн на голодный желудок – это перебор, мне кажется, – не согласиться с этим было сложно. К счастью, под «чем-нибудь» Кирхайс понимал не обед из трех блюд с ненавистным зеленым супом, а выпечку от Аннерозе. Пирожок с мясом, хоть и разогретый, пах божественно. И на вкус тоже был прекрасен, так что остановился Райнхард только на третьем, и заел все ломтиком рулета с корицей. После трапезы появилось даже искушение отложить Оберштайна на завтра, но Лоэнграмм легко с ним справился. Времени и так потеряно много. Кирхайс, опять же, не возражает, тоже понимает, что тянуть кота за хвост смысла нет. Против присутствия друга Райнхард ничего не имел, хотя обычно разговаривал с Оберштайном наедине. Сегодня как раз требовалась вторая голова, чтобы здраво оценить происходящее. А лишнего об их общих секретах глава СБ болтать не станет. Так что портить настроение воспоминаниями о них не нужно. Зигфрид действительно не собирался уходить. После совещания у него остались серьезные вопросы к Оберштайну – и, к тому же, было очень интересно, что тот будет говорить кайзеру. Возможно, недоговаривать в таком узком кругу не решится, даже если о чем-то и не хотел упоминать при всех. Кирхайс невольно вспомнил – он видел, как после совещания глава СБ о чем-то шептался с Лангом. Вроде бы ничего особенного, начальник общается с подчиненным... но в свете того, что этот подчиненный предварительно наговорил, выглядело немного подозрительно. Отчитать Ланга за то, что полез поперек регламента, можно было и не таясь. То же, что видел Зигфрид, больше походило на заговор. Не подучил ли Оберштайн своего зама неуклюже выступить в защиту Ренненкампфа, чтобы еще сильнее настроить адмиралов против проштрафившегося соратника? А ведь похоже на правду. Любой совет из уст Ланга, особенно с учетом формы высказывания, непременно восприняли бы наоборот. Недовольство тем, что штатский вообще сунулся не в свое дело, могло протечь за пределы конференц-зала. Слух пошел бы дальше, увеличивая шанс на то, что Ренненкампф до трибунала, вопреки распоряжению кайзера, не доживет. Комбинация тонкая, много где может порваться, но очень похоже на то, что мог устроить Оберштайн. Если бы Ланга не погнали прочь, а выслушали, то можно было бы придумать что-то еще. Вроде почетного самоубийства. Лишь бы Ренненкампф не сообщил Лоэнграмму свою версию произошедшего. «Немного попахивает паранойей, – одернул себя Зигфрид. – И доказательств никаких. Райнхарду я эту идею пока излагать не буду. Но присмотреться к Лангу стоит. Зачем-то он ведь Оберштайну нужен был на том совещании». Впрочем, когда тот наконец вошел, вопросы Кирхайс временно придержал. Сосредоточился на наблюдении, и результаты сразу показались интересными. Оберштайн был явно недоволен тем, что застал кайзера не в одиночестве. Поприветствовав обоих, он выждал несколько секунд, словно полагал, что Зигфрид встанет и уйдет, и лишь после этого начал доклад. На совещании тему Меркатца не поднимали, но начал Оберштайн именно с этого. Точнее, с похищения предназначенных к утилизации кораблей. Какое отношение оно имело к Яну, не покидавшему Хайнессен, Кирхайс немного не понял. И Райнхард, судя по всему, тоже. –То, что Меркатц жив, не означает, что Ян Вэньли лгал мне, – прокомментировал он. – Старику не впервой сбегать от проигравшего командования. Возможно, теперь он решил податься в пираты или партизаны. На что только некоторые люди не готовы пойти, лишь бы не признавать своих ошибок... Оберштайн, не мигая, молча смотрел на кайзера. Зигфриду это не понравилось, и он наконец подключился к беседе: –Кстати, а почему я об этом впервые слышу от вас? То, что корабли увели с верфей Рейкьявика, больше похоже на недосмотр наших военных... –Похищение кораблей и поиск адмирала Меркатца – дело моей службы, – безэмоционально возразил Оберштайн. – Вины ваших подчиненных не установлено, меры безопасности были приняты без расчета на то, что кто-то вроде него захочет завладеть металлоломом. –Но вы подозревали, что он жив, – резко напомнил Райнхард. – Вы искали его – и почему, интересно, не перехватили раньше? –Только после этого инцидента окончательно стало ясно, что адмирал Меркатц выжил и продолжает свою бессмысленную деятельность. Ранее мы не могли предполагать, что он решит вести войну в одиночку. Впрочем, не понимаю, на что он надеется. Как только наши войска вернут контроль над этой территорией, его поимка будет лишь делом времени. «Что-то он не договаривает, – подумал Кирхайс. – Но что именно?» –В любом случае, если бы вы раньше обратились ко мне, можно было бы организовать засаду по всем правилам, – сказал Зигфрид уже вслух. – Было бы странно, если бы никто не воспользовался таким шансом добыть пригодные для войны корабли. Хотя поздно плакать над пролитым молоком. Нас с Его Величеством интересует другое. Флот-адмирал Ян после женитьбы вел жизнь простого отставника и никоим образом не мог оказывать адмиралу Меркатцу содействие, в котором его обвинили. Мы не видели ни одного свидетельства того, что до этого громкого побега, который вы почему-то назвали на совещании доказательством вины, он совершил хоть одно противоправное деяние. –Верно, Кирхайс. Ян Вэньли, если я не ошибаюсь, должен был находиться под наблюдением ваших людей, – Райнхард очень внимательно посмотрел на главу СБ. – Ренненкампф к вам не обращался за их докладами? Показалось – или выражение лица Оберштайна действительно на секунду переменилось? Хотя вопрос невинный и закономерный. Получив тот донос, губернатор по логике вещей должен был запросить полный отчет от наблюдателей – и уже на основе этих данных решать, мог ли Ян совершить преступление. –Ваше Величество, вы сами запретили мне слишком сильно докучать Яну и его ближайшим соратникам, – Оберштайн чуть склонил голову, но затем вновь уставился на Лоэнграмма. Глаза в глаза. – Да, они не пользовались средствами дальней связи, но Ян неоднократно встречался с адмиралом Бьюкоком, а тот поддерживал контакты с теперешним руководством Альянса. Кроме того, воспитанник Яна Вэньли в сопровождении двух его бывших подчиненных покинул Хайнессен накануне инцидента в системе Рейкьявик. Насколько установили мои люди – якобы с целью совершить паломничество на Старую Терру. С кем Юлиан Минц встречался по пути и какую информацию передавал, к сожалению, не представилось возможным проследить. Корабль феззанский, полностью укомплектован командой, дополнительных пассажиров не брали. Капитан, по моей информации, является хорошим другом Яна Вэньли. –Косвенные доказательства, – прокомментировал Зигфрид. – И, кстати, мы так и не услышали ответа. Вы связывались с Ренненкампфом или нет? –Разумеется, связывался, – в голосе Оберштайна промелькнула тень неодобрения. – И, предупрежу ваш следующий вопрос, советовал ему не делать глупостей. –А если подробнее? – Райнхард определенно заинтересовался этой темой. –Рекомендовал в крайнем случае взять Яна Вэньли под стражу для его же собственной безопасности. У меня не было полной информации о поползновениях Лебелло, но я и ранее подозревал, что кто-нибудь может попытаться убить Яна и свалить это на Рейх. В частности, инструкции моих наблюдателей предписывали также охрану объекта. К сожалению, Ренненкампф был слишком зол на Яна, чтобы, воспользовавшись своими полномочиями, спасти его и вывезти на Один, – Оберштайн чуть подался вперед. – Как того наверняка пожелали бы Ваше Величество. –Ройенталь бы смог, – Лоэнграмм тонко улыбнулся. – Зря вы меня отговорили тогда. –Нет полной уверенности в том, что флот-адмирал Ройенталь смог бы справиться с такой ситуацией. Он не всегда сдержан и склонен к импульсивным решениям, – Кирхайс уже хотел было вмешаться, когда Оберштайн закруглил: – Хотя, разумеется, его верность Вашему величеству неоспорима. –Если вы о том, что имело место на совещании, – все же удержаться от шпильки Зигфрид не смог, – то это был исключительно ваш недосмотр. Ройенталь имел полное право сделать замечание вашему заму, потому что вы никого не предупредили о его появлении и не согласовали это с нами. –Я не назвал бы это замечанием, но с критикой согласен, – Оберштайн по-прежнему был непрошибаем. Кирхайс даже задумался, не померещились ли ему все же едва уловимые признаки эмоций. – Человеку без воинского звания не место на заседании адмиралитета. Звучало это с откровенным подтекстом «непосвященные не поймут и не примут того, о чем мы говорим». Зигфрид невольно прикусил губу. Все это время он отстаивал наиболее гуманные решения, так что... ответный укол оказался сильнее, чем он рассчитывал. И формально его не было вовсе. С другой стороны, теперь Кирхайсу окончательно стало ясно, что Оберштайн считает себя правым в сложившейся ситуации. Или, по крайней мере, никакой вины за собой не видит в упор. Но это еще не значит, что он и в самом деле стоит за произошедшим на Хайнессене. Нужны доказательства, а не подозрения. Неопровержимые улики. Зигфрид оглянулся на Райнхарда. Тот, похоже, принял последнюю реплику еще и на свой счет. Обвинения в том, что наиболее важные решения он предпочитает принимать в узком кругу военных, уже звучали. И очень не нравились императору. –Вернемся к Яну Вэньли. Я все же настаиваю на переговорах, и не только о выдаче заложника. Возможно, мы сможем исправить ситуацию дипломатическими методами, – Райнхард чуть прикрыл глаза и вздохнул. – Что до руководства Альянса, то оно в любом случае нуждается в замене. Эти люди не справились. –Подойдет ли Ян в качестве компромиссной фигуры, время покажет. Сейчас, до окончания расследования, загадывать не имеет смысла, – «к тому же, Райнхард, ты устал». –Да, Кирхайс прав. Сначала нужно выслушать Ренненкампфа, а Штайнметц пусть обеспечит его возвращение в Рейх, – Лоэнграмм слегка встряхнулся. – И по возможности примет меры против беспорядков. Я уже говорил об этом, кажется... –Его Величество еще не до конца пришел в себя, – Зигфрид немедленно схватился за возможность вытурить главу СБ из помещения. Все, что можно было узнать, осталось разложить по полочкам. Уже понятно, что информации маловато. Возможно, стоит поговорить с Фернером – тот, в отличие от Ланга, лучше разбирается в текущей ситуации. –Да, Оберштайн, идите, – Райнхард махнул рукой. – Ваша задача – объективное расследование июльских событий на Хайнессене. –То есть, если мои люди установят связь между Яном и Меркатцем?.. –Сейчас она уж точно налицо, Яну больше некуда податься, – хмыкнул кайзер. – Если мы не докажем ему, что не стояли за этим. Казалось, Оберштайн хочет сказать что-то еще, но вместо этого он отдал честь и наконец вышел. Райнхард сполз по спинке кресла к подлокотнику, пришлось поднимать и перетаскивать на кровать. Мысли путались. Райнхард чувствовал, что снова уплывает в полубеспамятство. Хотелось поговорить о чем-то еще с Кирхайсом, но вместо этого Лоэнграмм сказал, что хочет спать. и разрешил ему уйти. От доклада Оберштайна осталось чувство недоговоренности. Возможно, потом стоит пообщаться еще наедине. Пауль еще тогда возражал против попытки Райнхарда переманить мятежного адмирала, а потом – против выданного Яну разрешения жить спокойно. Лоэнграмм согласился на слежку. И что с того? Ни доказательств вины, ни доказательств невиновности нет и в помине! А если бы Ян погиб? Если бы чертовы демократы угробили его, как уже пытались? Терять такого человека Райнхард совсем не хотел. Привычка коллекционировать лучших – вторая натура. Или дело не только в этом? Может быть, в том, что Ян – если ему позволить, – не стал бы так щадить его чувства, как Кирхайс? С ним можно было бы говорить начистоту... именно потому, что они были врагами. Хотя нет. Он и с Кирхайсом не может быть честен до конца. Слишком многое проворачивалось за спиной у друга, чтобы не задеть его душу. Чтобы не разрушить дружбу, и так треснувшую после Гайерсбурга. Что до Яна... Райнхард вздохнул и натянул на голову одеяло. Если бы Ян согласился перейти на его службу, все было бы совсем не так, как мечтается. Этот урок он выучил, еще не став графом. Можно планировать, можно учитывать разные факторы, но мечты в точности не сбываются никогда. На вершине всегда холодно. Иногда настолько, что открывающихся перспектив не видно из-за смерзшихся ресниц. Когда они с Кирхайсом были детьми, все было куда проще. Сейчас они – взрослые люди, а взрослым свойственно врать, недоговаривать, часто пачкать руки в грязи и крови. Разве выдержала бы их дружба испытание полной откровенностью? Правдой о похищении Эрвина-Йозефа, например? Он, Кирхайс и Аннерозе – семья. Единственная семья, которая ему нужна и которую он до боли боится потерять. Правда заберет их у него, как мать забрала та проклятая машина, а отца – выпивка. Заберет так же верно, как мог бы чуть более точный выстрел Ансбаха. Лучше, когда они рядом – пусть и за тонкой преградой из призраков тех людей, которые погибли для того, чтобы Райнхард взошел на трон. Все лучше, чем ледяное одиночество. Этого Лоэнграмм наелся до отвала, когда ждал, пока Кирхайс очнется. Тогда ближе всех оказался Оберштайн, холодный и скользкий, но полезный. Эффективный решатель проблем. Иногда, в самые плохие моменты, Райнхарду казалось, что он разговаривает с компьютерной программой, зачем-то использующей для общения голограмму человека. Иногда – что только Паулю он нужен по-настоящему, потому что советника – тогда еще только советника, – ненавидели все остальные, и только он видел в слепом адмирале ценный экземпляр своей коллекции. Лучшее, чем кто-либо когда-либо думал об этом человеке. Потому, наверное, Оберштайн не только выполнял свою работу, но и пытался помогать в меру своих сил. С ним можно было поговорить и поспорить о том, что больше ни с кем обсуждать нельзя. Точнее, Райнхард запретил себе это – после Вестерланда и Гайерсбурга. Это знание могло бы замарать других. Они вряд ли отвернулись бы от него, вероятно, поняли бы мотивы, но все же что-нибудь изменилось бы. Не было бы возможности сказать Ройенталю, когда тот запрашивал инструкций насчет клана Лихтенладе, что вся ответственность ляжет не на него. Только на самого Райнхарда. Поэтому нужно лишь исполнить приказ. Опередить и уничтожить человека, который не пощадил бы никого из них. Райнхард упомянул тогда о семье Миттельмайера, и никаких вопросов относительно жесткости мер не возникло. Кровь пролилась. Может быть, среди потока было несколько капель невинной. Лоэнграмм был слишком зол на людей, чуть не отнявших у него самое дорогое, и едва нашел в себе силы помиловать женщин и детей. Отправить на фронтир, а не на расстрел. Для его команды точно не сделали бы и меньшего. Они выиграли тот раунд. А потом очнулся Кирхайс, словно для этого нужно было принести именно такую жертву богам. И Райнхард понял, что не сможет ему рассказать, как все было на самом деле. Что никаких доказательств не было, их и не искали, просто шла игра на опережение, потому что по логике вещей Лихтенладе должен был сделать следующий ход. Уничтожить соратников, выигравших для него гражданскую войну. Следующий шаг к трону дался еще проще. Просто скрыть один факт, ставший известным. Дать заговорщикам возможность похитить маленького Гольденбаума и создать повод для нападения на Альянс. Нет, если бы мальчишку нашли, Райнхард не стал бы казнить его. Но даже хорошо, что его не нашли. Официально он и так стал никем, когда место на троне ненадолго заняла дочь папаши-марионетки. А потом династия сменилась, и подход к выбору наследников – тоже. К власти не должны приходить недостойные. Ни по праву родства, ни благодаря тому, что задурили головы нерассуждающей толпе. Только не ошибиться бы. Лебелло казался вполне достойным... поначалу. С этой мыслью Лоэнграмм заснул. *** Ситуация в соседнем рукаве галактики продолжала ухудшаться. Связаться с Яном пока не удалось, под реальным контролем Рейха оставалась только система Гандхарва. Следовало действовать, и Райнхард все же объявил о переезде на Феззан. Приказал начать с перебазирования войск, собственно перенос столицы планировался на следующий год. Этим занимался Кирхайс, так что нагрузки на плечах кайзера особо не прибавилось. К тому же, многие политические дела взяли на себя Мариендорфы и Сильверберг. У Лоэнграмма даже появилось время заглянуть к врачу, но тот опять ничего конкретного не сказал. Выписал какие-то укрепляющие, порекомендовал чаще отдыхать и соблюдать режим. Бумажку с расписанием Райнхард даже не читал – отдал Эмилю. Где-то в одном случае из пяти у ординарца получалось заставить его сходить в гости или на прогулку. И то – лишь после того, как кайзер посетил больного родственника Хильды, по ее просьбе. Вообще-то она заговаривала об этом и раньше, но тогда у Лоэнграмма как раз начинался приступ, и времени на визиты не было. Слишком много «хвостов» могло образоваться, если не решить накопившиеся проблемы сразу после коронации. Кюммель выглядел жалко, и было видно, что он смирился с предстоящей смертью, хотя старался при высоком госте держаться бодро. Кайзер оценил, даже вспомнил ради этого парня детство и поиграл на фортепиано. Попалась какая-то незнакомая партитура – как оказалось, седая древность докосмической эры, считающаяся священной у культа Земли. Как и многие люди в его положении, Кюммель обратился к религии. Той, что предназначалась для слабых людей, не способных воевать. Верить в то, что после смерти тебя ждет возрождение на Старой Терре, несомненно, приятнее, чем думать про царство Хель. Райнхард невольно сравнил себя с ним и внутренне содрогнулся. Умирать так он уж точно не хотел. Если бы врачи нашли у него какую-либо неизлечимую болезнь, то Лоэнграмм, наверное, предпочел бы погибнуть в бою от рук сильного противника, а не мечтать, как этот бедный парень, о последнем паломничестве. Вернувшись домой, Райнхард задумался, не для этого ли Хильда позвала его, но решил у нее об этом не спрашивать. Даже если и так, она сделала благое дело – и для него, и для кузена. Поделился своими наблюдениями Лоэнграмм только с Кирхайсом, и то лишь частично. Несмотря на страшную занятость из-за переезда, идею провести собственное расследование Зигфрид не отложил, и даже поделился ей с Бергенгрюном и Бюро. Фернера Кирхайс, правда, опросил лично, под видом того, что хочет узнать больше по делу о похищении кораблей. Оказалось, что все материалы изначально загреб себе Оберштайн, но кое-какую информацию из объяснений удалось выцепить. Например, Фернер случайно проговорился о том, когда именно его шеф связывался с Хайнессеном последний раз. Зигфрид потом зашел к связистам и получил подтверждение. В свете этой информации благоглупости о том, что Оберштайн якобы советовал Ренненкампфу, звучали совсем иначе. Глава СБ, конечно, может вывернуться, ведь разговаривал с губернатором неоднократно, но... подозрительно все это. Вывозить Яна в Рейх, когда Меркатц уже курсирует где-то неподалеку, можно было разве что с целью использовать его как наживку. С другой стороны, это можно было сделать и не подвергая отставного адмирала особой опасности. Да и нарушение закона вышло бы чисто формальное. С учетом того, что дело Меркатца, бывшего гражданина Рейха и военного преступника, находится в юрисдикции имперской СБ, и вовсе больше похоже на конфликт интересов. Такие вопросы решаются кулуарно, в крайнем случае – с документами в руках. Если бы только Лебелло не приперло воспользоваться возможностью избавиться от конкурента и подложить свинью кайзеру. И Ренненкампф, наблюдавший все из партера, не мог не понимать, что попытка наложить на Яна руки именно в этот момент может сработать как катализатор. В общем, по мере рассмотрения дело выглядело все мутнее и мутнее. Но доказательств того, что Оберштайн именно злонамеренно манипулировал Ренненкампфом, а не допустил ошибку из-за недостатка информации, не находилось. Соблазнительная теория, конечно, – сам содействовал назначению этого человека на место губернатора, сам, пользуясь его недостатками, настроил на действия, которые привели к беспорядкам... Но зачем, Локи его побери? Чего он добивается? Оберштайн, насколько его знал Кирхайс, о личной выгоде думал в последнюю очередь. Только о государственной. Во всяком случае, так он всегда утверждал и так это все выглядело со стороны. Он вполне мог считать, что прямо сейчас Рейху необходимо установить полный контроль над Альянсом, и открывшимся поводом нельзя не воспользоваться. Договор о мире нарушен, факт налицо. Та же ситуация, что и с Вестерландом. Другие люди совершают преступление и создают повод, к которому невозможно придраться. Если же с Ренненкампфом что-то случится в плену или после передачи имперским войскам, то его прегрешения будут списаны. Останется только преступление Лебелло. И поступок Яна – вынужденный, однако противоправный. Вот и ответ на то, почему Оберштайн чувствует правоту. Он считает, что Райнхард заочно одобряет его действия. Или одобрит – по итогам. За Оберштайном ведь больше никого нет, с самого начала, когда Лоэнграмм спас его от роли стрелочника после захвата Изерлона. «Стоп. Да, именно я разговаривал с Оберштайном до этого, и я в курсе тех событий... но что я на самом деле знаю о нем? Последовательность его повышений и переводов от одного командира к другому? Трагическую историю его детства, побудившую искать справедливости? Он убедил всех, что живет исключительно интересами Райнхарда и Рейха. Никаких излишеств, никакой личной жизни. Даже слухи о нем ходят какие-то невинные. Собаку подобрал, надо же...» Но ведь хоть чем-то любой человек должен жить помимо службы? Как-то Оберштайн жил до того, как пошел в армию, и позже, пока не стал доверенным лицом Лоэнграмма... Но вот об этом Кирхайс не знал практически ничего. И никто, похоже, не знал. Оберштайн ни с кем не сближался, что-то личное о нем можно услышать, разве что спросив его слуг. На что рассчитывать не приходится. Да и опасное это дело – объект сразу все поймет. И последствия могут быть непредсказуемыми. Постепенно, размышляя об этом, Зигфрид пришел к одному выводу – нужно подключить к расследованию Кесслера. Пока – просто по дружбе. Пусть поищет тех, кто общался с Оберштайном и его семьей ранее. Уволенную прислугу, бывших сослуживцев, учителей... Возможно, получится аккуратно поспрашивать соседей. Сам же Кирхайс собирался продолжать свое параллельное расследование событий на Хайнессене. В виновность главы СБ – а точнее, своей собственной интуиции, – он уже поверил, осталось обосновать сложившуюся теорию и точно определить мотивы. Если Оберштайн и правда сам так превратно понимает интересы государства, то дальше с ним придется работать уже официально. С ведома Райнхарда, разумеется. Потому что фигура такого уровня просто так с доски не снимается. Но если вдруг окажется, что за Оберштайном все это время стоял какой-то другой кукловод, то нужно будет тихо продолжать разработку. Вероятность последнего, конечно, выглядела не слишком большой. Очень много случайностей должно было случиться, чтобы Оберштайн попал к Лоэнграмму. Если кто-то изначально двигал этого человека, как пешку по доске, должны были остаться следы. Или же гипотетический игрок должен был видеть всю картину происходящего в Рейхе и Альянсе. Предвидеть и предсказывать события. А может – и управлять ими. Когда-то они с Райнхардом отдали Кесслеру документы Гриммельсгаузена и не вспоминали о них с тех пор. Возможно, пришло время их наконец прочесть. *** Ян замер у двери. Из-за нее, несмотря на звукоизоляцию, доносились обрывки слов на рейхсшпрахе. Шенкопф лаялся с Ренненкампфом. Опять. С того самого дня, как имперца вынули из петли, это повторялось неоднократно. С Яном похищенный губернатор разговаривать отказывался, хотя ничего плохого Вэньли ему не сказал. Просто хотел спросить, зачем тот так поступил. Ренненкампфа честно собирались отпустить, как только «Леда II» окажется достаточно далеко от Хайнессена. Пожертвовать одной аварийной шлюпкой, передать координаты и улететь. Но попытка самоубийства спутала все карты. Во-первых, заложника пришлось усыпить, чтобы не буйствовал, и упаковать в медкапсулу. Ян откровенно опасался за здоровье немолодого имперца: мало ли что тот себе повредил, пока трепыхался в петле... но достать губернатора из капсулы все же в итоге пришлось. Во-вторых, стало ясно, что просто так его отпустить не получится. Попытается снова повторить тот же подвиг, а обвинят в этом, конечно же, опять Яна и его людей. К тому же, на Хайнессене, судя по данным радиоперехвата, продолжались беспорядки, и не факт, что имперцы смогли бы вылететь оттуда за заложником. Получалось, что тащить Ренненкампфа надо или на Изерлон, или на Урваши. И по дороге желательно объяснить: пока что он нужен всем в живом виде. Потом пусть делает что хочет, но навешивать на себя еще и обвинение в жестоком обращении с пленным Ян категорически отказывается. Створка резко отъехала в сторону, Шенкопф вышел и со злостью захлопнул дверь. В приспособленной под камеру каюте ничего опасного для жизни не оставили, к тому же, подключили видеонаблюдение, и все же у Яна что-то екнуло внутри. Вот так же заложника бросили одного в тот раз. –Ну что, – Вальтер неожиданно усмехнулся, – хоть какую-то информацию я из него выжал. –Что именно? – Вэньли насторожился. Ему захотелось заглянуть в камеру и убедиться, что у Ренненкампфа не прибавилось синяков. –Командир, вы же знаете, когда человек раздражен, он невольно выдает то, что в иной ситуации скрыл бы, – Шенкопф двинулся в сторону лифта, Ян последовал за ним. – А такого патриота Рейха очень расстраивает то, что я могу сказать на тему нашей общей родины. Итак, убивать вас он не хотел. У них с Лебелло, похоже, был договор – вас арестовывают по шитому белыми нитками обвинению, потом передают ему, и вы отправляетесь на Один для суда. На втором этапе все и застопорилось. –Но зачем? Я что, недостаточно хорошо объяснил Лоэнграмму, что не хочу ни лезть в политику, ни сражаться? – Вэньли искренне недоумевал. Да, определенные планы, идущие вразрез с мирным договором, у него были, но Ян сильно надеялся, что до их реализации не дойдет. Года три, а лучше пять, он планировал пожить спокойно. –Вы им понадобились не сами по себе, а как средство выманить Меркатца. Во всяком случае, я так понял. Мне вот интересно – если их свести вместе, этот имперский пень... –Не поверит, Вальтер, можете не сомневаться, – Вэньли вздохнул. Ему очень хотелось выпить. – Меркатц, конечно, подтвердит, что давно не общался со мной, а скрыться я ему помог до заключения договора, но боюсь, этого будет недостаточно. К тому же, он наверняка наговорит лишнего про кайзера Райнхарда. Да и Ренненкампф не будет сдерживаться в общении с человеком, которого предпочел бы видеть в гробу. А самое главное – я не хочу везти его на Дайян-Хан. –Значит, Изерлон? Кто у них там сейчас сидит, Лютц, кажется? –Нет, туда соваться пока что рановато. Это может их насторожить, – Ян хорошо помнил о подарке, оставленном в главном компьютере станции. – Я думаю, что можно попытаться с базой в системе Гандхарва. Осторожно, чтобы не получилось очередного недоразумения. Займет больше времени, конечно, но, – он почесал в затылке, – нам уже некуда спешить. Напротив, спешка принесет только вред. Вальтер, вот только честно, вы можете его уговорить не убивать себя? –Честно – не уверен, – Шенкопф покачал головой. – Он в отчаянии, ему стыдно смотреть в лицо Лоэнграмму, насколько я понял. Ренненкампф считает, что подвел его, и бесславная смерть лучше, чем жить дальше с таким грузом на совести. Хотя, – он на мгновение замялся, точно не желал этого говорить, – у меня сложилось впечатление, что блондинчик ему не приказывал вас арестовывать. Вэньли прислонился к стенке лифта. Зная, как Вальтер относится к свежеиспеченному императору, можно было уверенно утверждать, что повод сделать такое заявление был весомым. –Он, наверное, решил не извещать кайзера, пока не поймает Меркатца. Думал, что после победы его простят. Отчасти Ян чувствовал облегчение. Мнение, сложившееся у него после встречи с Лоэнграммом, оказалось верным. Император способен держать слово, и возможно, после этого случая он начнет лучше контролировать своих подчиненных. Может быть, все и образуется. Очень хочется, во всяком случае... Больше всего Вэньли, конечно, надеялся на то, что Лебелло сумеет скрыть его побег от общественности и как-то объясниться с имперцами. Но прекрасно понимал, что вероятность этого стремится к нулю. А значит – придется выкручиваться самому. –Сраные имперские традиции, – закончил витиеватую ругательную тираду Шенкопф. – Рейх у них новый, а под оберткой все как раньше. –Ну, люди-то те же самые, – Ян пожал плечами. Выпить захотелось еще сильнее. Причем желательно так, чтобы жена не видела. К сожалению, проблему с Ренненкампфом это вряд ли помогло бы решить. Юлиан завернулся в серое одеяло и уткнулся лбом в стену. Чувствовал себя Минц немного лучше, чем раньше, но лишь за счет детоксикации. Последние дни его кормили какой-то дрянью, хоть и без наркотиков в составе, чем достоинства этой еды исчерпывались. В подземной камере было холоднее, чем в спальных помещениях для паломников, и почему-то закладывало уши. Наверное, от тишины. Юлиан пытался разговаривать сам с собой, напевать, рассказывать анекдоты, но ему казалось, что все слова падают в вату и испаряются, как капли спирта. Их вычислили быстро – как будто заранее знали, что Минц, Поплан и Машенго прибыли сюда с целью разузнать побольше о сути терраизма, и первое время просто приглядывались. А потом разделили под невинным предлогом и схватили. Юлиана уж точно, о судьбе своих друзей он ничего не знал. Его попросили разобрать какие-то вещи на складе и оглушили, когда все его внимание было занято содержимым коробки. Потом был разговор. Один-единственный. С важным лысым уродом, которому словно было наплевать на то, что Минц видит его в двойном экземпляре из-за головной боли. Терраистская шишка даже не представилась, зато сообщила, что воспитанник адмирала Яна им нужен. Зачем – объяснений не дали, но интуитивно и так понятно было, что ни о чем хорошем речь не пойдет. Если бы руки не были связаны за спиной, Юлиан точно попытался бы врезать, как генерал Шенкопф учил. И правому уроду, и левому. Но пластиковые одноразовые наручники были надежными, несмотря на кажущуюся хрупкость. Может, Шенкопф и порвал бы их рывком, а вот у Минца сил не хватило. Не хватило сил и тогда, когда наручники разрезали перед тем, как впихнуть Юлиана в эту камеру, обшитую пластиковыми панелями. Он упал на пол от толчка в спину, но не слишком сильно ударился, потому что успел подставить руки. А пока вставал, дверь уже закрыли. Открывалось с тех пор только окошко, куда ставили бумажную миску с картонной бурдой и такой же стакан с чем-то сладким. Их даже сдавать не заставляли, и в канализацию чертова бумага смывалась без проблем. Минц надеялся, что сможет вызвать засор и сбежит, но рискнуть одеждой решил в крайнем случае. Оставаться голым в этом подвале не хотелось. Хоть бы ложку дали... нет же, остерегаются. Приходится есть, как кот, причем быстро. Через примерно полчаса после третьей выдачи еды выключают свет. Включают где-то за час до первой. Только так и получается определять время. Правда, несколько дней Юлиан ни на что не обращал внимания. Его «ломало» – раньше он видел подобное только в криминальных новостях, где показывали наркоманов. Сначала Минц решил, что подхватил какую-то заразу, и только потом понял, что паломников здесь угощали не простой едой. На чистую расщедрились специально для него. Потому что у заложника нет нужды создавать приподнятое настроение и снижать критичность мышления. Все, что он мог – это строить планы, но пока в голову ничего разумного не приходило, несмотря на то, что вся гадость из нее вроде вышла. Последняя задумка заключалась в том, чтобы выпросить что-нибудь из религиозной литературы у того парня, который приносит еду. Может, получится хоть немножко улучшить свои знания о том, что из себя представляет культ. Или изобразить, что обратился, и выторговать поблажки... хотя тогда могут снова начать кормить наркотиками. Но вдруг получится что-то узнать о Поплане и Машенго? Свет погас, и Юлиан закрыл глаза. Ему почти сразу же приснился адмирал Ян, которого кто-то держал на мушке. *** Планы никогда не реализуются в точности. К перебазированию на Феззан это относилось напрямую – гладко изложенное на бумаге расписание перетряхивалось весь август. Переезд Генштаба планировался на сентябрь, заодно уточнялись варианты действий против Альянса, Штайнметц постоянно запрашивал инструкции... в общем, порой Кирхайсу некогда было нормально выспаться. Но неофициальное расследование он продолжал все равно. Помощь Кесслера оказалась неоценимой. Информации Ульрих накопал целую гору. Увы, ничего реально компрометирующего в прошлом Оберштайна не обнаружилось. Мутная история с его старшим братом к самому Паулю никакого отношения не имела. Разве что факт нарушения гольденбаумского закона – врожденную слепоту записали последствием родовой травмы, – подтвердился. Оберштайн не врал, рассказывая о себе. Седая, давно вышедшая на пенсию акушерка, которой тогда заплатили за ложь, прекрасно помнила его случай. Женщину не без труда удалось разговорить одному из агентов Кесслера. Чуть более полезным оказалось свидетельство престарелого гувернера, который, как только его память денежно простимулировали, мигом припомнил слепого подопечного и сообщил, что после рождения сына-калеки и потери старшего ребенка чета Оберштайнов нашла утешение в религии. После чего довольно скоро домашним обучением мальчика занялись другие люди, порекомендованные церковью. Этот же религиозный след обнаружился в более позднем периоде – когда Оберштайн, уже получивший цивильное высшее образование, поступал в военную академию. Принимать инвалида не хотели, замолвил словечко один из ныне покойных адмиралов, которому и тогда было немало лет. Свидетельства немногих выживших знакомых показывали, что тот под старость увлекся культом Земли – и, вполне вероятно, мог оказать протекцию единоверцу. Но в дальнейшем ничего подобного не наблюдалось. Послужной список Оберштайна выглядел вполне пристойно не за счет чьей-то помощи, а лишь благодаря собственным талантам. Многие командиры избавлялись от неудобного, слишком умного на их взгляд подчиненного, организуя его перевод куда-нибудь подальше с повышением. Тот, в свою очередь, никогда не возражал. Проблем с его религиозным мировоззрением не возникало, во всяком случае, жалоб на фанатизм или попытки обратить других не сохранилось. Информацию о том, что о переводе в штаб Зеекта Оберштайн подавал прошение уже сам, найти удалось совсем недавно. Но это, опять же, на компромат не тянуло. Служба на Изерлоне, фактически на передовой, для многих была неплохой ступенькой наверх. Понятное дело, что в какой-то момент любой военный понимает, что для получения очередного звания надо шевелиться самому, иначе до старости просидишь в невысоких чинах. В теорию хорошо вписывалась и та их первая встреча. Оберштайн наверняка навел достаточно справок о них с Райнхардом, прежде чем рискнуть пересечься с доверенным лицом Лоэнграмма и предложить свои услуги. В целом его поступок, за вычетом отдельных намеков, выглядел скорее разумно, чем подозрительно. Никто не мог знать тогда, что Изерлон будет взят, и вместо обычного перехода на новое место службы получится то, что получилось. И все же что-то царапало Зигфрида, не давая покоя. Разговор с тогда еще капитаном Оберштайном странно совпадал по времени не только с повышением Райнхарда, но и с образованием Тринадцатого флота под командованием Яна Вэньли. Отчего именно тогда, а не раньше, перед Астартой или сразу после, на Изерлоне? Кирхайс колебался между желанием объявить это предчувствие паранойей и намерением копать дальше. К последнему его взгляд склонил Кесслер, по итогам пристального изучения материалов Гриммельсгаузена (о да, там компромата было выше крыши, но увы, в основном на тех лиц, которых Райнхард и так уже убрал со сцены) выяснивший кое-что настораживающее про культ Земли. Посовещавшись с глазу на глаз, оба пришли ко мнению, что в этом направлении и нужно рыть. Одно дело, если глава СБ негласно использует свои связи в верхушке повсеместно распространившейся секты для получения информации с той стороны коридоров. И совсем другое, если иерархи не особо открытого для посторонних культа, далеко не такого благостного, каким кажется на первый взгляд, диктуют ему, как поступать. Это уже определенно выходит за рамки свободы вероисповедания. Увы, сначала это все требовалось доказать. Неоднозначные факты о культе Земли относились к довольно давним временам. Поэтому в последний день августа Зигфрид шел к Райнхарду всего лишь дошлифовывать и визировать кое-какие поправки, касающиеся плана переноса Генштаба. И заодно обсудить один личный вопрос. Друг за этот месяц стал выглядеть чуть здоровее, явно благодаря тому, что немного снизил нагрузки. Но все равно Кирхайс решил убедить его после прибытия на Феззан показаться заодно и кому-нибудь из местных светил. Разумеется, после всесторонней проверки этого светила на благонадежность. Но отрицать то, что феззанская медицина несколько превосходит имперскую по части лечения болезней, а не ранений, Райнхард бы не смог при всем желании. Перейти к этому вопросу, увы, не получилось. Помешал Оберштайн собственной персоной, явившийся с неким делом, не терпящим отлагательств. Райнхард, конечно же, решил его выслушать, и Зигфриду даже на мгновение показалось, что его самого сейчас попросят выйти. Но этого не случилось, и Кирхайс тихо вздохнул с облегчением. Все же доверять ему друг не перестал. –Здравствуйте, Оберштайн, – Лоэнграмм поставил на столик кофе и поднялся с кресла, чтобы перейти к столу. – Вы так настаивали, чтобы я принял вас немедленно... –Увы, я принес дурные вести, – ровным голосом ответил глава СБ, лишь на мгновение покосившись в сторону Зигфрида. Будто ожидал, что его сейчас пристрелят за то, что он скажет. – И они касаются флот-адмирала Ройенталя. –Что с ним? – Райнхард оперся ладонью на край столешницы, Кирхайс чуть было не вскочил, чтобы поддержать его. –Сегодня адмирал Ройенталь воспрепятствовал аресту одной женщины, незаконно находящейся на Одине. Взять под стражу его даму при его активном противодействии невозможно, а без санкции Вашего Величества или министра обороны никто не имеет права применить к нему силу, так что я прошу любого из вас... –Хель, – выдохнул Лоэнграмм, запрокинув голову. – Ройенталю опять острых ощущений не хватает? Кого он там очаровал? Какую-нибудь воровку или мошенницу? Или, может, шпионку? –Внучку Клауса фон Лихтенладе, некую Эльфриду фон Кольрауш, приговоренную согласно вашему приказу к ссылке на фронтир, – шок от слов Оберштайна затронул обоих слушателей. – Разумеется, я далек от мысли о том, что верный слуга Вашего Величества сознательно мог переметнуться в лагерь сторонников прежней династии. Тем не менее, мной установлено, что он намеревался лично переправить Кольрауш на Феззан. Райнхард негромко прошипел сквозь зубы нечто ругательное. Зигфрид стряхнул с себя ступор и решил вмешаться. –Мне кажется, вначале нужно выслушать версию Ройенталя, – сказал он. На Лоэнграмма его голос подействовал отрезвляюще. –Верно, я вызову его сюда, – кайзер тронул селектор, но распоряжение отдать не успел. Из динамика прозвучал голос фройляйн Мариендорф: –Флот-адмирал Ройенталь явился и ждет вас в приемной. –Пусть зайдет минут через пять, – Райнхард отпустил кнопку и нервно усмехнулся. – Мой вассал уже читает мои мысли. Что ж, я лично поговорю с ним и решу этот идиотский вопрос. –Разумеется, для тех, кто может решить все в личном порядке, закон не писан, – негромко прокомментировал Оберштайн. Лоэнграмм гневно уставился на него, прикусив костяшку пальца, явно понимая, что резон в этих словах действительно был. Кирхайс снова попытался разрядить обстановку: –Если он виновен, то понесет наказание. Его Величество всего лишь желает всесторонне изучить дело и вынести справедливое решение. Сомневаюсь, что это можно назвать фаворитизмом, – он все же встал и на всякий случай подошел к другу. Райнхард перевел взгляд на Зигфрида и уже почти спокойно кивнул, соглашаясь. –Вы правы, фаворитизмом это начинает называться, когда применяется избирательно, – а вот Оберштайн успокаиваться не хотел. Словно намеренно накручивал Лоэнграмма. Или жирно намекал на что-то. Кирхайс даже на секунду заподозрил, что в виду может иметься его с Кесслером негласное расследование, но дальнейших намеков не последовало. –Выслушаем его вместе, – резюмировал кайзер. – Возможно, Ройенталь желает чистосердечно признаться и объяснить свое поведение. В этот момент Оскар и вошел. Едва закрыв за собой дверь, он, уничижающе посмотрев на Оберштайна, ехидно поинтересовался: –И что это тут делает? –Ройенталь! – рявкнул Лоэнграмм, заводясь с пол-оборота. – Вы еще будете мне указывать, кого принимать? –Не в вашем положении задавать подобные вопросы, – главу СБ, казалось, почти не задело пренебрежением. – Лучше признайтесь сразу, что у вас с этой женщиной. Пришлось схватить Ройенталя и удерживать, не давая ему кинуться на Оберштайна. Хотя, честно говоря, хотелось присоединиться, – и останавливало в основном то, что именно этого последний, похоже, и добивается. Безобразной драки в присутствии кайзера, после которой желание во всем разбираться испарится. От него и так осталось немного, судя по тому, что Райнхард отошел в сторону и сел за стол. Зигфрид видел это краем глаза. Сосредоточен он был на другом. Ройенталь, плохо похожий на себя, кричал нечто невразумительное, требовал отпустить, сыпал нецензурной бранью в адрес Оберштайна, но ударить Кирхайса и вырваться по-настоящему не пытался. Казалось, Оскар сам до конца не понимает, что на него нашло, и борется с собой. Прошло не меньше минуты, пока он не успокоился и не замер. Зигфрид осторожно опустил руки. –Далась вам моя личная жизнь, – глухо пробормотал Ройенталь и повернулся к Лоэнграмму. – Прошу прощения, ваше величество. Я сорвался. И могу сорваться снова, если этот человек останется здесь. –Оберштайн, выйдите. Вас позовут, – Райнхард потер лоб кончиками пальцев. – Ройенталь, я не собираюсь задавать вам глупых вопросов. Я уже понял, что произошло. Оскар отзеркалил его жест, явно без задней мысли, затем посмотрел императору в глаза. Это напоминало мысленный разговор, словно никаких слов им обоим не требовалось. Больше всего Кирхайса настораживало не то, что он не до конца понимал, о чем они могут думать. Ему не нравился предшествовавший этому эмоциональный взрыв. Ройенталя нужно было долго доводить для такого. Обычно он вел себя намного спокойнее и уравновешеннее. Неужели одно присутствие Оберштайна вызвало такую реакцию? «Похоже, я и правда готов позволять близким людям то, чего не спустил бы никому другому? – думал тем временем Райнхард, глядя в разноцветные, полные боли глаза. – Или дело в том, что я слишком хорошо знаю предысторию, а также знаю самого Ройенталя – и после этого срыва примерно представляю, что могло подтолкнуть его к общению с этой женщиной? Из всех женщин галактики – именно с этой...» Так или иначе, но одно было ясно – сейчас допрашивать Оскара и принимать решения по его делу бесполезно. Когда он в таком состоянии, они оба могут наделать глупостей, о которых потом пожалеют. Не стоило идти на поводу у Оберштайна. Это все-таки была не бессмысленная интрижка с целью пощекотать нервы. Ройенталю плохо. Лоэнграмм осознал это в момент, когда Кирхайс не позволил тому наброситься на Оберштайна. Пауль полез грязными руками в личное. Конечно, у самого ничего личного нет, все государственное... Но ведь даже он не может не понимать, что вся вина этой женщины – в родстве с Лихтенладе. Нет, конечно, она может быть заговорщицей. Может как-то воздействовать на Ройенталя, давить на чувство вины. Оскар и так понимает, что поступил неразумно, – должен понимать, во всяком случае. Но подозревать его в измене, судить за это, значит попросту оскорбить в лицо. Райнхард слишком хорошо понимает, что такое гордость. И если не наступать на нее – это проявить фаворитизм, то из двух зол стоить выбрать то, которое не причиняет другому боли. Этот урок жизнь преподала ему девятого сентября. Скоро годовщина. –Кирхайс, налей чего-нибудь покрепче, – конечно, не стоит совмещать алкоголь с таблетками, но сегодня можно. – Ройенталь, давайте сядем все вместе и поговорим спокойно. –Опять о том, с кем я сплю? Ну, хоть показать не просите, – Оскар отстегнул плащ, сел и поправил растрепавшиеся волосы. – Еще раз прошу прощения, – он вцепился в стакан с коньяком, как в спасательный фал. –Нет, Ройенталь. О том, что мы будем делать. Вы сняли Кольрауш квартиру или приютили ее у себя? – нельзя просто оставлять все как есть. Это и в самом деле было бы по-гольденбаумски. –Она живет в моем доме, – Оскар запил сказанное и поднял глаза. Покосился на Кирхайса. – Знаю, очень глупо с моей стороны. Так получилось. Я не могу объяснить. –Хорошо, пусть пока побудет там. Домашний арест на время расследования. И заниматься им будет не Оберштайн, обещаю, – Райнхард мягко улыбнулся, но продолжил более суровым тоном: – Ройенталь, как сюзерен говорю вам – это последний раз, когда я прощаю подобное поведение. Я всегда был на вашей стороне, – Лоэнграмм оборвал себя, чтобы не сказать лишнего. –Я понял, – Ройенталь стиснул в руке стакан. Было видно, что Оскар едва сдерживается. – Клятву верности вам я не нарушал. Могу повторить под присягой. –До этого еще далеко, – успокаивающим тоном отозвался Кирхайс. – Возможно, получится обойтись без суда, – он переглянулся с Райнхардом, и тот понял намек. Достаточно помиловать эту женщину, если она и в самом деле не совершила ничего противозаконного, кроме возвращения с фронтира. Если Оскару она и вправду до такой степени нужна... Лоэнграмм, правда, отчасти надеялся, что такое решение проблемы позволит Ройенталю успокоиться и взглянуть на отношения с этой женщиной иначе. С другой стороны, Оскару не пятнадцать лет, и он не под опекой у Райнхарда. Пусть решает сам. –Я просто не смог сдать ее полиции, – стакан хрустнул, и Ройенталь зашипел от боли, когда коньяк смешался с кровью. – Да что же... Кирхайс сориентировался первым – собрал салфеткой осколки, приложил другую к ране, затем вытащил аптечку, – ее давно было решено держать под столом, на всякий случай, – и перевязал руку уже нормально. Но все же кровь успела испачкать рукав, что Оскар заметил, как только повязка была закончена. Выругавшись, он содрал китель и рубашку, так быстро, что никто не успел ничего сказать. При этом невольно повернулся к Райнхарду спиной. –Ройенталь, откуда у вас этот синяк? – если подзажившие царапины были вполне объяснимы, то темное пятнышко под лопаткой выглядело определенно подозрительно. Настолько, что Лоэнграмм забыл, что вообще-то собирался сделать замечание. Негодование куда-то испарилось, уступив место удивлению. –Оберштайна спросите, это его уроды руки тянут куда попало, – Оскар вздрогнул и зачем-то уставился на рубашку, которую держал в руках. – Странно... утром была чистая. Помимо длинного кровавого потека на рукаве имелось еще одно, желтоватое пятно на спине. Как раз примерно напротив синяка, если надеть рубашку обратно. –Похоже, объясняться тут придется действительно Оберштайну, – Кирхайс дословно озвучил мысли Райнхарда. Все говорило о том, что у поведения Ройенталя есть еще одна причина, помимо чувств к новой пассии. – Дайте сюда рубашку, думаю, экспертам будет любопытно взглянуть. Оскар небрежно сложил рубашку и передал над столом. Затем набросил китель на плечи, опустился в кресло и обхватил голову руками. –Я думал, что схожу с ума. Когда этот хмырь ткнул меня в спину, а второй начал отпускать пошлые намеки, я их обоих чуть не пристрелил. Отвел Эльфриду домой, сразу кинулся к вам, хотел нормально поговорить, объяснить, но увидел Оберштайна – и как пелена перед глазами... а это был просто наркотик! –Кирхайс, нужно вызвать врача, я думаю. Мало ли что вам вкололи, Ройенталь. Это мог быть и яд с отсроченным действием, – последнее соображение пришло в голову Лоэнграмму внезапно, но резон в нем увидели все трое. Так что в заботливые руки медиков Оскара передали уже через десять минут. В ожидании результатов анализа Райнхард распорядился вернуть из приемной Оберштайна. Тот никуда скрыться не попытался, молча ждал, и это натолкнуло кайзера на мысль, что в этой проклятой провокации может быть виновен кто-то другой. Так же молча Оберштайн выслушал истинную подоплеку событий. Лишь нудно заметил, что сама попытка скрыть преступницу точно не была вызвана отравлением, но легко согласился передать дело в другое ведомство. –Разумеется, необходимо установить, кто организовал эту провокацию, компрометирующую в том числе меня, но если бы адмирал Ройенталь не связался с членом семьи казненного за измену... –Могли создать любой другой повод, – отрезал Райнхард. – Просто воспользовались имеющимся. В любом случае, это на руку только бунтовщикам. Мы не можем позволить себе потерять члена Триумвирата сейчас, когда нас с большой вероятностью ждет новая военная кампания, – «и это называется прагматизмом, а не фаворитизмом». – Будь он изменником, согласитесь, никому не пришло бы в голову травить его. –Необходимо тщательно расследовать это дело, – Оберштайн слегка кивнул. – Установить степень виновности этой женщины и выяснить, кто сделал укол адмиралу Ройенталю. –Он обвиняет в этом двух ваших людей, – напомнил Кирхайс. –В порту с ним разговаривал только один сотрудник имперской службы безопасности, – поправил его Оберштайн. – Второй человек был из ведомства адмирала Кесслера. Но я готов проявить любое содействие. Если для всеобщего спокойствия нужно, чтобы меня взяли под стражу... –Это лишнее, – остановил его Лоэнграмм. – Взаимное недоверие – последнее, что нам сейчас требуется. Как ни неприятно было это осознавать, но глава СБ оказался прав. Все записи с камер безопасности, размещенных в порту, свидетельствовали об одном и том же. Именно Дитрих Беккер, служащий военной полиции, дотронулся до спины флот-адмирала чем-то похожим на бластер. Позже этот предмет нашли в одном из утилизаторов – автоматический безыгольный инъектор, просто причудливой формы. Со следами той же дряни, что вкололи Ройенталю. Вещество оказалось крайне специфическим. Эксперты работали всю ночь, определяя состав и происхождение. Наркотиком оно не являлось, – ядом, к счастью, тоже. В Альянсе нечто подобное в намного меньших концентрациях использовали для лечения душевнобольных, скорее всего, оттуда это паскудство и привезли. В лошадиной же дозе лекарство вызывало даже у абсолютно здорового человека истерические припадки и приступы агрессии. Срывало, так сказать, тормоза. Только воля Ройенталя не позволила ему окончательно потерять контроль над собой, и то отчасти благодаря вмешательству Кирхайса и присутствию Лоэнграмма. С алкоголем эта дрянь была плохо совместима, но даже без учета выпитого Оскару предстояло долго пробыть в госпитале. Отпускать пациента домой врачи не собирались как минимум неделю. И хорошо еще, что давали определенные гарантии на полное выздоровление. Ройенталь, услышав вердикт, грустно пошутил, что если бы это вкололи не ему, а Биттенфельду, то от Оберштайна осталось бы мокрое место, и никто бы не стал доискиваться причин. Прочь из госпиталя Оскар не особо рвался – похоже, с нейтрализацией отравы врачи несколько перестарались. Что до Кесслера, то своего подчиненного он искал с удесятеренным усердием. Беккер, разумеется, скрылся, что явно свидетельствовало о сознательном участии в заговоре. Ничего в биографии исполнителя не указывало на личную неприязнь к Ройенталю. Парень был простолюдином и, по свидетельствам его знакомых, новой власти откровенно симпатизировал. В военную полицию перешел после расформирования министерства политвоспитания, но с бывшими коллегами, теперь работающими под началом Ланга, связей не поддерживал, так что его поступок на месть за экс-начальство походил очень слабо. Была, правда, версия, что Беккер и раньше использовал альянсовское лекарство, чтобы провоцировать подозреваемых, а адмирал попался случайно, но она не подтвердилась. Люди, которых он арестовывал прежде, в необъяснимом особо неадекватном поведении замечены не были, так что Ройенталь определенно стал первым, кто пострадал от этой дряни. Только после того, как дома у Беккера провели обыск, обнаружилось кое-что интересное. Преступник не афишировал своих религиозных взглядов на службе, но среди его личных вещей нашлись предметы, относящиеся к культу Земли. По всей видимости, принадлежали они самому Беккеру. Кроме того, запрос в космопорту дал однозначный ответ – в отпуск неприметный полицейский предпочитал летать на Старую Терру. Когда Ульрих рассказал об этом Зигфриду, стало ясно, что об их негласном расследовании больше молчать нельзя. Райнхард выслушал все аргументы без особого возмущения, но, как и ожидалось, потребовал более весомых доказательств. «Кузен Хильды – тоже терраист, – резонно напомнил он, – однако другого настолько безобидного человека я в жизни не видел». Запрещать вести расследование в этом направлении дальше Райнхард, впрочем, не стал. Пусть пока Оберштайн и выглядел невинной жертвой подставы, что-то в этом человеке, похоже, настораживало и кайзера. Да и его членство в секте явно стало для Райнхарда не самым приятным сюрпризом. –Я могу, конечно, спросить его напрямую, – сказал он, пролистывая доклад Кирхайса, – но если он ни в чем не виновен, то получится, что я лезу в его личную жизнь. За вероисповедание, кажется, даже Рудольф Великий не сажал. А личную жизнь Ройенталя мы при этом в то же время тщательно оберегаем от посягательств. Кстати, с его любовницей поговорил кто-нибудь? –Да, я сам, – на беседу с Кольрауш пришлось выкроить целый вечер. Зигфрид перед этим выслушал Вольфа, который рассказал, что был в курсе дела. Согласно версии Миттельмайера, эта женщина пыталась убить Ройенталя, но у нее ничего не вышло, и тогда тот зачем-то приютил несостоявшуюся мстительницу у себя. Кирхайс согласился с Волком насчет того, что этот поступок гениальным было назвать сложно, но вполне в духе Ройенталя казалось заинтересоваться женщиной, которая имела все причины его ненавидеть. Особенно если учесть привлекательность этой женщины. Кольрауш была незаурядно красива. Зигфрид легко заметил это, несмотря на затаенный страх и явно не лучшее самочувствие, портившие ее внешность. А еще он отметил тщательно скрываемое беспокойство за судьбу Ройенталя. И то, что Эльфрида волновалась не только и не столько о своей судьбе. За ехидными словами о том, как она жалеет, что все обошлось, и желает увидеть падение Ройенталя, с трудом прятались совершенно противоположные чувства. О них Кирхайс, конечно же, не спрашивал. Он лишь выяснил обстоятельства побега Кольрауш с фронтира. Как Зигфрид и думал, бежать ей помогли. И к дому Ройенталя доставили. Расчет явно был не на то, что у нее получится довести покушение до конца. Военный, бывший десантник, и растерянная девушка-аристократка, способная отличить нож для рыбы от ножа для фруктов, но вряд ли хоть раз в жизни до этого бравшая в руки холодное оружие с целью кого-то им убить. Итог очевиден – в худшем случае ей удалось бы его поцарапать. И то... скорее уж ногтями. Людей, которые ей помогли, Эльфрида подробно описать не смогла. Лиц не запомнила, ранее знакомы они ей не были. Но у них явно имелись обширные связи, и этих людей Кольрауш определенно боялась не меньше, чем полиции. –Значит, Кирхайс, ее к Ройенталю изначально подослали. Кто-то хорошо знал его характер и предугадал, как он отреагирует, – Райнхард задумался. – Рано или поздно все неизбежно открылось бы, но это же Ройенталь... Он не может так просто взять и попросить помощи, пока не припрет. Говорил я ему... ладно, этот вопрос мы решим, когда врачи его выпустят. Что касается Оберштайна – пока я не буду поднимать вопрос о его религиозных убеждениях. Только если вы найдете что-то криминальное, касающееся культа в целом, а не его отдельных представителей. Сейчас не пятый век до основания Рейха, чтобы считать подозрительным само поклонение колыбели человечества. Зигфрид кивнул, нехотя соглашаясь. Из последнего, что они выяснили насчет культа Земли, можно было с натяжкой считать настораживающим лишь теплый прием, оказанный подонку Трунихту в период путча. Но у терраистов не он один тогда прятался, да и мало ли, вдруг сектанты приютили свергнутого председателя Совета просто из гуманных соображений? Кстати, куда-то эта гадина пропала после отказа Лоэнграмма предоставить ему политическое убежище... Упоминание о Трунихте заставило Райнхарда поморщиться. На поиск, арест и допрос кайзер дал добро сразу. Слишком живы были, наверное, воспоминания о том, как эта омерзительная личность пыталась после сдачи Альянса втереться в доверие. Кирхайса от Трунихта тоже передергивало, а никакой практической пользы от этого слизняка он при всем желании увидеть не мог. Как, впрочем, и другие адмиралы. Так что решение отказать было принято единогласно, а от себя Райнхард тогда добавил, что если бы не мирный договор – пристрелил бы гадину сам. После образования нового правительства Трунихту на ранее подвластной ему территории должно было стать очень неуютно. Скорее всего, он таки вознамерился попытать счастья в Рейхе. Так что шанс найти его был довольно приличным. Как и вероятность того, что оскорбленный Трунихт мог примкнуть к какой-либо антилоэнграммовской группировке. По итогам совещания было решено – Оберштайна в известность о проведенном расследовании пока не ставить. Если будет точно установлена его невиновность, Райнхард собирался принести извинения лично. Друг явно чувствовал себя неловко, подозревая давнего соратника, и ему было неважно, что недоверие в данном случае оправдано. *** Выбор развлечений на борту «Леды» оказался не слишком обширен, и в какой-то момент полностью иссяк. Ян без особого удовольствия полистал незнакомый исторический роман из корабельной библиотеки, отмечая несоответствия. Надоело ему это быстро. Увы, больше заняться было решительно нечем. Забавы вроде шахмат или приятной беседы под чашечку чаю с бренди, к сожалению, отменялись. Любой разговор с друзьями был чреват переходом на темы, которые Вэньли порядком расстраивали. Здравый смысл подсказывал, что возобновлять проигранную войну сейчас – самоубийство. Растянутое, возможно, на год или два, но практически без шансов на победу. Рейх слишком силен, и хуже всего то, что во главе его стоит человек, искренне болеющий за своих людей. Своими он при этом считает всех, и другое мнение его не интересует. Да и, строго говоря, что он предлагает людям? То, что и требуется большинству. Сытую спокойную жизнь, возможность не думать о будущем, ничего не решать, отдать себя в чужие добрые руки. Куда при этом девается свобода и право выбирать, задумаются немногие. Только те, кто понимает, что на смену доброму хозяину может прийти злой, и сменить его, не проливая крови, уже не получится. Сейчас, конечно, не все готовы поверить имперцам. Слишком много лет Рейх был главным пугалом. Но судя по тому, что откровенно заявил о независимости только Эль-Фасиль, а остальные ждут решений правительства на Хайнессене или тех, кто придет на смену людям Лебелло... Как там писали в старых книгах? «Мы думали, что это будет вечный бой, яростный и победоносный. Мы считали, что всегда будем сохранять ясные представления о добре и зле, о враге и друге. И мы думали в общем правильно, только многого не учли». Ян вздохнул и потянулся за чаем. Бренди в нем было ровно столько, сколько нужно, и это невольно заставило подумать о приемном сыне. Все были уверены, что Юлиан в безопасности, и развеивать эту иллюзию никто не хотел. Нет вестей – добрые вести. Да и на территории Рейха сейчас поспокойнее, чем на любой из планет Альянса или на любом из кораблей «Шервудского флота». И все равно Вэньли предпочел бы, чтобы сын был здесь, а не на Старой Терре. Юлиан поддержал бы идею о переговорах, которая все отчетливее вырисовывалась в сознании Яна. Отчасти из-за сложности ситуации, конечно. Просто так прилететь и сгрузить Ренненкампфа в руки имперцам технически было можно. Улететь не вышло бы. Как на Изерлоне, так и в системе Урваши базировались серьезные силы, пусть и недостаточные для усмирения восстания. Так что передаче заложника должны были предшествовать долгие дипломатические танцы. Дотанцевать лучше всего до кайзера. Только слову Лоэнграмма можно верить по-настоящему. Желательно также, чтобы на переговорах присутствовал кто-то из его доверенных лиц. Или даже он сам. Зная кайзера Райнхарда, вполне можно представить, что он прилетит, чтобы поговорить еще раз. Проблема в том, что на таком уровне разговор пойдет о вещах серьезных. И отказать, если Лоэнграмм снова предложит перейти к нему на службу, будет в разы тяжелее. –Скучаете? – Вальтер подкрался незаметно. – Я пришел сказать, что вроде бы уговорил нашего гостя не делать глупостей хотя бы до разбирательства. Надавил на гордость, напомнил, что настоящий автор идеи в таком случае уйдет от ответственности. Так что, если вы не передумали... –Не передумал, – вздохнул Ян. – Переговоры – это выход, генерал. –Скорее, отход на прежние позиции, – «ну вот, опять начинается...» – Я не хочу сказать, что привык к нашему заложнику, сбагрить его надо бы поскорее, но садиться за стол переговоров с Лоэнграммом, по мне, преждевременно. Ладно, вы ему верите. Лично я не вижу особой разницы между ним и Гольденбаумами. –Я не сомневаюсь в том, что этот кайзер способен на большее, – Вэньли горько усмехнулся. – Но его характер – единственная гарантия, которая у нас есть. У Райнхарда есть то, что зовется честью. Он может быть жестоким и кровожадным, и при этом – не позволять себе нарушать обещания. –Допустим. Но почему не начать переговоры с полной рукой козырей? Захватить Изерлон, заручиться поддержкой Эль-Фасиля, обозначить пространство от них до коридора, как свободные территории... –Идею Дасти я уже слышал, – Ян прикрыл лицо беретом, затем уронил его на стол и долил в чашку бренди. – Да, Эль-Фасиль с порога примет меня как лидера. Судя по тому, что мы слышали о творящемся там, у них нет ни политической программы, ни внятной стратегии. Но лидер должен быть гражданским лицом, Вальтер. Военный у власти – это хунта, а не демократия. –Строго говоря, сейчас вы – гражданский, без звания и чина. –А это уже демагогия, – осторожный взгляд на Шенкопфа. Нет, похоже, сегодня отвертеться не получится. Нужно объяснить всю картину. –Адмирал, вы никогда не задумывались, в чём разница между вами и императором, за вычетом цвета волос? –В таланте, – Вэньли ополовинил чашку. Долил еще немного. Вальтер скривился. –А мне кажется, что в амбициях. Лоэнграмм строит будущее своими руками, он не ждет поблажек от судьбы. Хорошо это или плохо, но его принципы таковы. И мне казалось, что вы тоже на это способны. –Вы заставляете меня разрываться между моими принципами. Да, предложение Дасти можно реализовать уже сейчас. Мы действительно можем захватить Изерлон, использовать Эль-Фасиль как плацдарм и потребовать от кайзера признать автономию в обмен на возвращение крепости. Но это все, что мы получим. Более того, – Ян стукнул об стол опустевшей чашкой, – мы легко можем проиграть еще до начала переговоров. Если некоторые системы, которые сейчас ожидают разрешения ситуации на Хайнессене, радостно объявят о том, что присоединяются к нам, защитить их мы не сможем физически. «Шервудский флот» способен удержать лишь небольшую территорию у коридора, – в подтверждение своих слов Вэньли обвел чашкой книгу. – Как только Райнхард введет войска, а он это сделает, поверившие мне люди окажутся под ударом. Им будет все равно, что я не просил их и не звал, виноват буду все равно я. Кроме того, правительство Альянса объявит нас врагами. Возможно, даже примет сторону Рейха. –То есть, вы хотите дождаться ввода имперских войск? – непонимающе и немного растерянно спросил Шенкопф. –Если император мобилизует силы и начнет наступление, то есть вероятность, что Лебелло испугается и попросит нас вернуться. Может статься, если уж мы говорим о козырях, меня даже сделают главнокомандующим. –И вы согласитесь? –Я не хотел бы доводить до этого, Вальтер. И еще больше не хотел бы возвращаться на Хайнессен во главе имперских войск. Но там, – он махнул рукой в сторону иллюминатора, – люди, которым осточертела война. Мы пока что можем убедить Лоэнграмма, что мирный договор не был нарушен. Выторговать еще несколько лет на подготовку. И уже потом вернуть себе свободу. Так что – или мы проводим переговоры сейчас, или ждем хода Лоэнграмма. *** Сентябрь добрых вестей не приносил долго. Райнхарду опять стало плохо, отметить «второй день рождения Кирхайса», как они планировали, не получилось. Ройенталя еще не выпускали из-под наблюдения, врачи перестраховывались и боялись осложнений. Трунихта до сих пор безуспешно разыскивали. Беккера, правда, нашли и схватили, но допросить не успели. Подонок умер сразу после того, как ему ввели сыворотку правды, не ответив ни на один вопрос. Что именно произошло с ним, эксперты должны были сообщить сегодня. Поэтому Зигфрид ждал Ульриха с докладом не позднее полудня. Судя по тому, в каком бешенстве вчера был глава военной полиции, было ясно, что с судмедов он не слезет, пока не получит исчерпывающий результат. Однако Кесслера опередили. У Кирхайса даже сердце екнуло, он за мгновение успел подумать, что это пришли с плохими новостями о Райнхарде. Друг, как всегда, упрямился, уверял, что просто немного переволновался и все пройдет само, ведь этот приступ определенно легче предыдущего. Зигфрид же боялся худшего... Но опасения не оправдались: всего лишь доставили очередную депешу с Урваши. Включив голограмму, Кирхайс спустя минуту ощутил пусть легкое, но такое желанное облегчение. Ян наконец вышел на связь со Штайнметцем. Предлагает переговоры. Если бы Райнхард чувствовал себя лучше, Зигфрид уже бежал бы к нему. Хотя... в принципе, лучше не тянуть. Эта новость точно хуже не сделает. Конечно, до решения вопроса еще далеко, но то, что Ян готов разговаривать, уже само по себе хорошо. Словно в конце концов началась белая полоса. Созвонившись со Штрайтом и Эмилем, Кирхайс приказал сообщить ему, как только кайзер проснется, а затем сел за указания для отправки на Урваши. Райнхард, конечно, на переговоры не полетит, но ведь можно его подменить. С Яном им будет несложно найти общий язык, уже раз общались, и вполне нормально... Зигфрид ощутил укол совести, вспомнив про Линча. Что ж, на сей раз Яна никто не собирается обманывать и подставлять. Кесслер явился, когда Кирхайс закончил черновой вариант ответа. Зигфрид почти с радостью отложил бумагу в сторону. Указания следовало еще раз просмотреть незамыленным взглядом, прежде чем согласовывать их с Райнхардом. –Ну, что выяснили? – с некоторым нетерпением спросил Кирхайс. –Сайоксин, – Ульрих положил на его стол папку с заключением. Зигфрид кивнул и указал на кресло. – Беккер был сайоксиновым наркоманом. Сыворотка правды, как оказалось, несовместима... –Опять эта дрянь всплыла! – эпизод из собственного прошлого сразу возник перед глазами. Кройзнах-III и вся мерзость, связанная с неудачным армейским стимулятором-наркотиком... Понятное дело, что расследование тогда сунули под сукно, но потихоньку от сайоксиновых наркоманов флот почистили. –Сталкивались? – быстро поинтересовался Кесслер. –Да, – Кирхайс невольно подумал о том, что достать сайоксин сейчас, наверное, не так уж и просто. – Знаете, мне тут в голову пришло... где он мог подсесть? В ведомстве Ланга, что ли, принимали? Они ведь не могли не знать, чем это чревато. Есть и менее опасная химия, в конце концов. Почему именно сайоксин? –Придется перешерстить наркоторговцев. Но я бы все-таки допросил и людей из церкви, которую он посещал. Его Величество, надеюсь, возражать не станет. Я же не собираюсь ни в чем обвинять терраистов, просто Беккер был одиноким человеком, с дальними родственниками не общался, девушки и близких друзей не имел. Значит, если с кем и делился, то либо с бывшими сослуживцами, либо с единоверцами и священнослужителями. Кое-кого из тех, с кем Беккер работал раньше, уже опрашивали, но никто не заикнулся об его пристрастиях, – Ульрих стукнул кулаком по ноге. – Если бы мы только знали... –Кесслер, вы не виноваты. Я уверен, вы сделали все возможное, – попытался успокоить его Зигфрид. – У меня остались кое-какие контакты с человеком, который в восемьдесят шестом вел следствие по делу о сайоксине. Возможно, он продолжал собирать информацию и дальше. Что до культа Земли... сегодня я собираюсь поговорить с Райнхардом. Думаю, он санкционирует допрос, когда я объясню ситуацию. Кстати, а по Трунихту пока ничего? –Мои люди на Феззане напали на след. В некотором роде. Точнее, установили, когда Трунихт прибыл туда. Доминиона он не покидал, во всяком случае, официально, – Ульрих вздохнул. – Иногда мне кажется, что там собирается все дерьмо. Извините за термин. Рубинского до сих пор найти не можем, хотя он явно на планете. Хотелось бы взять его до переноса столицы... а от Оберштайна практически никакой помощи. Только мешает запрашивать информацию у Болтека. –Думаю, эту проблему мы можем решить, – Кирхайс мысленно отметил галочкой еще один пункт, о котором следовало упомянуть при Райнхарде. – К тому же, вы сами скоро отправитесь на Феззан. По стеклу ползли медленные, сонные капли дождя. Лоэнграмм следил за ними взглядом, прижавшись щекой к подушке. Голова слегка кружилась, словно он выпил несколько бокалов вина, но в остальном Райнхард чувствовал себя почти нормально. Если бы не просьба Кирхайса, он уже встал бы и посвятил этот день работе. Ощущение бесцельно уходящего времени явно намекало на выздоровление. Но другу этого объяснить невозможно. Дверь тихонько приоткрылась. Райнхард повернулся на другой бок и встретился взглядом с Эмилем. Тот, похоже, заглядывал в комнату, чтобы проконтролировать спокойный сон кайзера. –Ой... Ваше Величество, я не хотел вас потревожить! –Все хорошо, Эмиль, я давно проснулся. Принеси кофе. И добавь немного тоника, должен был еще остаться, – Райнхард демонстративно потянулся, чтобы показать, что чувствует себя нормально. –Его превосходительство адмирал Кирхайс просил связаться с ним, когда вы встанете, – эти слова ординарца заставили императора улыбнуться. Похоже, друг все-таки изменил мнение. Что ж, тем более следует предстать перед ним бодрым и готовым к свершениям. –Ну и отлично. Неси кофе и халат, а потом звони Кирхайсу. Пообедаем мы, наверное, уже вместе, – Райнхард с трудом сдержал зевок. – И включи свет, пока я снова не заснул. Перебраться в кресло удалось с первой попытки. Возможно, потому, что стояло оно в метре от кровати. После кофе в голове окончательно прояснилось, и желание сделать что-то полезное усилилось. Райнхард даже задумался было о том, чтобы попросить Эмиля принести документы из приемной, но тут наконец вошел Кирхайс. Отставив недопитый кофе на поднос, Лоэнграмм выпрямился и улыбнулся. –Доброе утро, – жизнерадостным тоном произнес он. – Я так понимаю, новости хорошие? –Более чем, – друг опустился в кресло с другой стороны столика и, отсалютовав пустой чашкой, быстро воспользовался кофейником.– Ян готов вести переговоры. Осталось обговорить, где и когда. Райнхард откинулся на спинку кресла и запрокинул голову. От сердца окончательно отлегло. Захотелось на «Брунгильду», и чтобы прямиком туда, к системе Гандхарва. К Яну. Теперь-то он точно должен понять, на какой стороне галактики его способности не будут пугать нервных правителей. –Где – понятно, гарантировать ему безопасность мы пока можем только на Урваши, – Лоэнграмм на мгновение закусил губу. – Думаю, корабль на орбите сойдет за условно нейтральную территорию, если Ян откажется спускаться на поверхность. Что до «когда», то тут мы ограничены скоростью нашего флота. Будь мы уже на Феззане, успели бы раньше, а так... Не прекращая рассуждать вслух, Райнхард поднялся с кресла и заходил по комнате. То ли из-за увлеченности темой, то ли благодаря тонику, но кайзера почти не шатало. Заняв позицию у окна, за которым усилился дождь, Лоэнграмм продолжил говорить: –Миттельмайер и Биттенфельд, конечно, уже там, но им я вести переговоры не доверю. Оберштайну – тем более. Лучше уж самому, в прошлый раз мы почти нашли общий язык. Пусть Ян Вэньли и считал, что я предлагаю ему воду, к которой он не привык, но теперь-то ему должно было стать ясно, что он просто всю жизнь пил грязную! – Райнхард резко развернулся к Кирхайсу, и на этом запал бодрости иссяк. Ладонь соскользнула с краю подоконника, пришлось прижаться к стене, чтобы не сесть на пол или, тем паче, не упасть ничком. –Не думаю, что Ян по достоинству оценит твое самопожертвование, – друг встал и, обхватив Райнхарда за талию, помог добраться до ближайшего кресла. Сам сел во второе. – Скорее, твое нездоровье может натолкнуть его на ненужные мысли, – Кирхайс сделал паузу и отпил глоток кофе. – Кажется, это твоя чашка, извини. Ты пьешь какой-то другой сорт или это сливки ароматизированные? Вроде они тебе раньше не нравились... –Это тоник, – Лоэнграмм отвел глаза в сторону. – Я давно уже его пью. –Опять экспериментируешь на себе? – Кирхайс нахмурился. –Врач не запрещал, – Райнхард попытался отнять чашку, но друг не позволил. Лишь продолжал укоризненно смотреть. – Ну ладно, я ему не говорил. Но тоник продается без рецепта в любой аптеке, я за ним Эмиля посылаю! Кирхайс покачал головой. Райнхард упрямо поджал губы. Он хотел было встать и показать другу бутылку, но голова снова напомнила о себе. Поэтому он, повысив голос, позвал Эмиля и приказал принести тоник. А затем продемонстрировал этикетку Кирхайсу и ткнул пальцем в состав. –Видишь, ничего криминального, – обиженно добавил Райнхард. – Просто полезная добавка на растительной основе. Все равно что фрукты есть. –Против фруктов я ничего не имею, но все-таки я просил тебя отдохнуть. И врач тебе говорил о том же самом. Если ты будешь постоянно себя подстегивать вместо того, чтобы нормально высыпаться и расслабляться... –Кирхайс, не надо, – остается только возмущенно фыркнуть, потому что друг прав. Но как же не хочется это признавать! – Сейчас не время отдыхать, слишком много дел нужно довести до конца... –Ты рискуешь сломаться у самой цели, если будешь так себя мучить, – увещевания продолжались. – Райнхард, ты же мне доверяешь? Я постараюсь уговорить Яна согласиться на твои условия. Лоэнграмм глубоко вздохнул. Крыть было нечем, Кирхайс снова победил в споре. Вполне возможно, ему будет так же нетрудно донести свои аргументы и до вражеского адмирала. И все равно – как же хочется самому поговорить с Яном Вэньли, разобраться, почему не вышло тогда обрести взаимопонимание... самому подобрать нужные слова. –Если он согласится перейти на службу к тебе, – продолжил Кирхайс, словно читая его мысли, – то вы непременно встретитесь. И ты, надеюсь, к этому времени уже будешь здоров. *** С Хоффманом Зигфрид связался лично, в частном порядке. Полицейский все так же сидел на своей курортной станции, но ожидания насчет продолжавшегося сбора информации оправдались. Слухи о сайоксине, рассказы друзей... у Хоффмана накопилось порядочно сведений, которые не доходили ни до военной полиции, ни до СБ. Делами обычного криминалитета эти службы не занимались, их интересовало лишь, как перекрыть доступ наркотика в армию и на флот. Тем временем, как оказалось, сайоксин продолжал двигаться по вполне цивильным нелегальным путям. Причем крупными партиями. Мелкие дилеры его практически не получали, зато кто-то неизвестный оптом закупал наркотик у производителей. Впрочем, Хоффман сообщил Кирхайсу, что кое-какие подозрения на эту тему у него есть. Недавно на станции обосновался тихий и безобидный с виду проповедник культа Земли, так среди местных торговцев дурью сразу началось подозрительное шевеление. И в остальных случаях, когда внезапно в никуда начинали уходить партии сайоксина, где-то поблизости крутились эти сектанты. Но лезть к ним полиция санкций не получала. Доказательств причастности не было. Совпадение к делу не пришьешь. Услышав о терраистах, Зигфрид немедленно сделал стойку. Слишком уж часто всплывал культ в последнее время. Слишком подозрительно. Соблазн устроить облаву был огромен, но Кирхайс, передав Кесслеру полученную информацию, посоветовал действовать только законными методами. Начать с тех самых оптовых поставок – наверняка отследить подлинных заказчиков все-таки возможно. А для успокоения сектантов пока что публично делать вид, будто их ни в чем не подозревают. Чтобы ничего не просочилось наружу до той самой секунды, когда капкан наконец закроется, задействованных в операции людей следовало тщательно проверить. Ульрих обещал, что подберет тех, за кого готов руку дать на отсечение. Для всех остальных шла рядовая выборочная проверка на наркозависимость, вызванная поступком Беккера. Увы, слухи о его смерти и том, что он покушался на Ройенталя, успели расползтись. Разве что подробностей о состоянии Оскара не обсуждали, в основном считали, что его ранили или отравили. Впрочем, Ройенталь еще до отлета на Феззан императорской семьи из госпиталя таки вышел. Судя по тому, что дошло до Кирхайса, врачей он откровенно вынудил его отпустить и дать свидетельство о полном физическом и психическом здоровье. Копию документа он при этом унес домой. Похоже, собирался показать Миттельмайеру. Идею взять любовницу с собой или хотя бы перевести ее в статус законопослушной гражданки Оскар все равно не отверг. Они с Райнхардом таки посидели немного вместе и сошлись на выборочной амнистии для некоторых ссыльных, без возвращения конфискованного имущества. Результат беседы Зигфрида вполне устроил, не понравилось ему то, что друг вначале не хотел звать его на совещание. И предложение Кирхайса взять на себя часть полномочий до полного выздоровления тоже упрямо отвергал. Причем о недоверии речи не шло. Райнхард с упорством, достойным лучшего применения, доказывал, что политические вопросы – обуза, без которой Зигфрид вполне обойдется, как обходился раньше. И вообще, принимать решения по таким вопросам должен правитель, не спихивая это на других. Не то чтобы Кирхайс не справится в случае чего, но пока экстренной необходимости нет. Вот если, не дай Один, появится – тогда... но лучше, конечно, чтобы не появилось. А совет от лучшего друга Райнхард, конечно, обязательно выслушает. Зигфрид тогда только вздохнул. Ему очень не хотелось, чтобы все опять вернулось в прежнее русло. Он искренне надеялся, что разоблачение Оберштайна поможет это предотвратить, но боялся, что конкретно в этом случае дело не в Оберштайне, а в принципах самого Райнхарда. Самую грязную работу должен делать он сам, находиться на самом опасном участке, нести ответственность за всех – и все тут. И нельзя ведь сказать, что друг неправ. С одной стороны, идея целиком и полностью верна. Чем больше власти, тем выше уровень ответственности. С другой... все это правильно, но для здорового человека. Не должно быть позора в том, чтобы отступить, когда не можешь продолжать бой, а затем вернуться и выиграть его. Проблема в том, что Райнхард признает усталость лишь тогда, когда уже падает. И то его нужно долго уговаривать. Впрочем, когда рядом нет Оберштайна, время на уговоры немного сокращается. Именно поэтому Кирхайс не был против, когда глава СБ отбыл на Феззан. Пусть неофициально тот все еще под подозрением, но формально его имя полностью чисто. А другу в его отсутствии намного спокойнее. Иногда Зигфриду казалось, что Оберштайн влез в душу Райнхарда, заняв пустующее место отцовской фигуры. Взрослого авторитетного человека, к которому прислушиваются, не задумываясь лишний раз. Пусть первоначально Лоэнграмм и относился к Оберштайну совсем иначе. Все же в некоторых аспектах жизни Райнхард еще такой ребенок... Может, посоветовать ему сейчас, пока Пауля нет на Одине, а до отлета есть время, заглянуть к Мариендорфам? Их друг, конечно, часто видит на службе, но Хильда Райнхарду вполне симпатична. А ее отец – разумный мужчина, на взгляд Кирхайса, способный поделиться житейской мудростью. Поговорить с ним можно не только о том, что после отбытия монарха следует делать в бывшей столице. Точнее, пока не бывшей, но только де-юре. Фактически же Один потихоньку пустел, и это было заметно невооруженным глазом. Флот за флотом отчаливали к Феззану, скоро было намечено завершить перенос генерального штаба. Эти планы не корректировали. Что бы там ни ответил Ян и ни решили на Хайнессене, переезд – дело решенное. Слишком удачно планета расположена, чтобы не использовать это, да и политически решение верное. Только вот мечта Кесслера о том, чтобы навести там порядок, никак не сбывалась. К их тесной компании, правда, недавно присоединился Мюллер, и клятвенно пообещал задействовать всю свою старую Феззанскую агентуру. Как именно он выяснил, под кого на самом деле они копают, Кирхайс так и не понял, но предложение о помощи принял. Мюллеру он доверял, да и в деле поиска информации Ней незаменим. Возможно, получится наконец отловить хотя бы Трунихта, – а там, чем Локи не шутит, выйти и на Рубинского. Одно плохо – ни по Оберштайну, ни по терраистам Мюллер ничего нового не выдал. Но обещал заняться этим вопросом вплотную. На своем корабле Райнхард всегда чувствовал себя немножко лучше, чем на поверхности столичной планеты. Стоило подняться по трапу – и словно с плеч падал тяжелый груз. Пусть на сей раз император летел не в бой, – пока что сражения планировалось избежать, – но чувствовал себя готовым ко всему. Почти ко всему. Например, он определенно не был готов к разговору с Мариендорфами. Обещал Кирхайсу, но так и не решился. Даже Хильде предложил пока остаться с отцом и вылететь на Феззан позже. Было невыносимо скрывать от нее секрет, косвенно касающийся и ее семьи. Может быть, потом, когда все разрешится и наконец станет ясно, причем тут терраисты... Пока что говорить на нерабочие темы с человеком, чьего родственника подозреваешь Хель знает в чем, казалось Райнхарду слишком циничным. А само это подозрение – на редкость глупым и жестоким. Он же открыто разговаривал с безобидным Хайнрихом, и тот ему доверял, в конце концов! Как ни странно, при мысли о том, что на Феззане ждет Оберштайн, Лоэнграмму становилось далеко не так неудобно. Возможно, потому, что тот все понял бы. Подобную личность невозможно оскорбить недоверием. Не по себе из-за этого проклятого расследования было только самому Райнхарду. Конечно, он не питал иллюзий, что рядом с ним взрослый человек с давно сложившимися взглядами на жизнь «оттает», – просто есть вещи, которые нельзя делать ни с кем и никогда, если хочешь и дальше смотреть в глаза собственному отражению. Увы, порой их приходится делать. Жить строго по совести для монарха – нонсенс, и этому Райнхарда научил именно Оберштайн. И все равно... неужели нельзя было провести все это как-то честнее? «Мы слишком многого добились в команде, – мысль крутилась в голове, точно зацикленный трек. – Оберштайн в какой-то мере себе на уме, но он всегда действует логично. Зачем ему помогать мне сесть на трон, а потом организовывать заговор, чтобы меня свергнуть? Если его что-то не устраивало в моем правлении, он всегда мог сказать о этом мне в лицо!» С другой стороны, подозрения Кирхайса не были совсем уж беспочвенными. Поводы для недовольства отдельными соратниками у Оберштайна всегда имелись, как и подспудное желание от них избавиться. Хотя, наверное, это уже громко сказано. Скорее, задвинуть на дальний план, лишить львиной доли влияния на императора – или не дать обрести влияние, если говорить об одном потенциальном соратнике... Нападение на Ройенталя с целью выставить его неадекватным в эту мотивацию со скрипом вписывалось, провокационное поведение Ренненкампфа, приведшее к беспорядкам на той стороне коридора, – тоже. Но доказательств того, что за всем стоял именно Пауль фон Оберштайн, расследование так и не выявило. Сложившаяся картина скорее свидетельствовала о том, что из него упорно пытаются сделать козла отпущения. Непопулярная фигура для этого подходит, конечно, идеально, вот только со стороны ее снятие с доски на основании подозрений и эмоций будет выглядеть очень некрасиво. Что, если Оберштайна кто-то хочет таким образом заставить выступать за другую сторону? Размышляя об этом, Райнхард вошел в отсек, оборудованный под спортивный зал. С начала полета Лоэнграмм посещал это место не впервые. И каждый раз отмечал, что тело контролирует довольно неплохо, только после долгого отлеживания мышцы немного побаливают с непривычки. В остальном все было в порядке, на привычную норму Райнхард вышел быстро и без особых усилий. Это заставляло задуматься об истинной причине приступов. Похоже, дело и правда в нервном перенапряжении, недосыпе, неверном режиме дня... а значит, есть шанс, что и хваленые феззанские врачи не найдут ничего страшного. И Кирхайс перестанет волноваться. Страх, что болезнь все-таки существует, и на Феззане ее смогут диагностировать, маячил где-то на задворках подсознания, не торопясь уходить насовсем. Райнхард, как и все люди, боялся, что она окажется неизлечимой. Пусть сейчас, когда тело послушно выполняет упражнения, страх и кажется иррациональным, но приступы слабости – неоспоримый факт. И если все серьезно, то... уходить, оставляя после себя бардак, недопустимо. Нужно успеть раз и навсегда разобраться, что происходит. В любом случае, решить этот вопрос необходимо. Даже если никакой болезни и в помине нет, все равно – император должен знать, что именно творится в галактике, которой он правит. Одно дело – подковерная борьба среди подчиненных, и совсем другое – замаскированный под нее масштабный заговор. Напоследок окунувшись в бассейн, – прохладная вода хорошо помогала расставить мысли по местам, – Райнхард пришел к выводу, что пора наконец заверить и, возможно, огласить в узком кругу список возможных преемников. С некоторой долей вероятности это спровоцирует заговорщиков на необдуманные действия. Райнхард обтер волосы полотенцем, в очередной раз мимолетно отмечая, что они сильно отросли, и набросил его на плечи. Затем принялся одеваться. Только натянул брюки, когда услышал негромкий вздох. –Аннерозе? – полуобернувшись, Райнхард понял, что угадал. Собственно, зайти сюда так запросто могла только сестра. Он сам предложил ей пользоваться его личными удобствами в любое время. –Ты опять не сушишь волосы, – укоризненно сказала она. – Может быть, и болеешь поэтому? Нельзя же ходить так, с мокрой головой. Райнхард невольно рассмеялся. Аннерозе быстро вернулась к роли строгой старшей сестры, как только оказалась с ним на одном корабле, а не в другом крыле дворца. А ведь еще не хотела лететь с ним, собиралась сесть на пассажирский лайнер или взять яхту. Мол, не место на боевом корабле гражданской, пусть она даже и кронпринцесса. Кирхайс аргументы принял, да и вылетел он раньше, чтобы подготовить Феззан к приему кайзера. Райнхард же просто сказал, что не взял бы сестру только на боевую операцию, а так – давно хотел показать ей «Брунгильду» по-настоящему. В первый день Аннерозе явно было не по себе, но затем она освоилась. И вот – уже начинает командовать. –Я как раз собирался, – тоном послушного мальчика. Шутка только наполовину – даже после коронации для Райнхарда ничего на самом деле не изменилось. Аннерозе по-прежнему имеет право ему приказывать, несмотря на то, что это он спас ее от ненавистной ей жизни. – Хочешь посмотреть, как я умею расчесываться? *** Звонок комма вырвал Кирхайса из крепкого сна. Зигфрид поморщился и потратил мгновение, чтобы напомнить себе, что он не дома, а в гостинице, занятой высшими чинами под временный штаб. Затем нажал клавишу ответа. –Доброе утро, Ульрих, – лицо на экране он опознал сразу. Просто так Кесслер не стал бы звонить на прямую линию, тем более так рано. – Есть новости? –И еще какие, – глава военной полиции выглядел довольным, но одновременно в его глазах читалась тень гадливости, словно он только что имел дело с чем-то на редкость мерзким. – Трунихта взяли. Три часа назад. Поет, как птичка, не затыкаясь. Сейчас перерыв сделали, и я решился вас разбудить. Зигфрид глубоко вздохнул. Потом ущипнул себя, чтобы проверить, не спит ли. –Да, это действительно замечательно, – и очевидно, что полученную информацию по комму лучше не сообщать. – Сейчас буду. Приводя себя в порядок, он побил собственный рекорд времен академии, а как оказался внутри плотного кольца охраны из ребят Кесслера, и вовсе вылетело из памяти. Слишком ошарашивающими оказались новости. Кирхайс, конечно, предполагал, что этот скользкий господин может сообщить нечто ценное, но... Хель побери, Трунихт подтвердил все их подозрения о терраистах, включая худшие! Если этот подонок не врал, то культ Земли был не просто неразборчивой в средствах сектой, преследующей некоторые политические цели. Организация планомерно добивалась власти над галактикой – причем роль кукловодов за ширмой их более не устраивала. Терраисты готовились выйти на свет. Трунихту они предложили сотрудничество уже давно, когда тот зарекомендовал себя как талантливый демагог, не боящийся запачкать руки – но так ловко, чтобы пятен никто не увидел. Идеальный кандидат на роль крупной фигуры, вертящей правительством Альянса. Ему предоставили марионеточную организацию «рыцарей-патриотов», которые устраняли опасных противников, и помогали с поиском компромата на других, кого желательно было сделать пешками в игре. Феззан с самого открытия использовался для того, чтобы влиять на Альянс и контролировать собравшуюся в тамошних верхах накипь. Гнилых политиков, готовых продать душу по сходной цене, брали на довольствие, немногих честных планомерно изводили или использовали, играя на их чувствах. Так же поступали и со слишком талантливыми военными – пока конфликт между Рейхом и Альянсом было выгодно раздувать, чтобы погреть руки. Но очередной глава секты пришел ко мнению, что войну пора заканчивать. На сцене появилась фигура, намеренная объединить галактику и сосредоточить власть в своих руках. Райнхард фон Лоэнграмм. Военный гений, популярный среди слоев общества, готовых к переменам. Человек, которому даже помогать не особо нужно, – но, судя по словам Трунихта, кое-какую помощь оказывали. После Астарты – та битва была своего рода финальным испытанием. Кирхайс очень порадовался, что друг еще в пути и не слышит этого. Иначе Трунихта пришлось бы соскребать с пола и стенок. А поганец еще не рассказал всего. Ульрих умело поддерживал заблуждение подонка, позволяя думать, будто источник ценной информации непременно получит защиту, должность в правительстве и привычное высокое положение в обществе. А то быть никем на Феззане ему не слишком нравится. Трунихт слишком многим насолил на родине, переиграл на руку Рейху в последней войне и был уверен, что сектанты его продадут при оказии. Предать в такой ситуации первым для него было нормально и логично. Вот же гнида... Девяносто из ста, что он пытается именно сдать своих хозяев, а не сыграть в двойного агента. Трунихт слил слишком много – в том числе упомянул, что среди терраистских епископов есть некоторые разногласия насчет того, когда именно убирать кайзера Райнхарда с доски. По одному из вариантов планировалось вначале скомпрометировать и устранить руками императора наиболее верных ему людей, чтобы вызвать у остальных негодование и устроить гражданскую войну. По другому – спровоцировать междоусобицу уже после смерти кайзера, выставив близких ему людей виновными. Но в любом случае Лоэнграмму отводили не более двух лет жизни. Трунихт считал, что нетерпение терраистов вызвано желанием поскорее взять бразды правления напрямую, пока новая династия не закрепилась на троне. Запланированная борьба за власть могла и не состояться, если бы Райнхард успел обзавестись законным наследником. Но это были только предположения. Правды о том, почему верхушка культа ориентировалась именно на такие сроки, подонок не знал. Точно так же к разряду предположений формально относилось мнение Трунихта о том, что агент влияния терраистов давно действует в ближайшем кругу кайзера. Но всего сказанного уже было достаточно для того, чтобы тряхнуть Оберштайна за жабры и спросить в лоб, поддерживает ли тот отношения с единоверцами. И до какой степени простирается его служение культу. Зигфрид отодвинул папку с протоколом и влил в рот полстакана воды. От прочитанного мутило. Несмотря на то, что именно такой информации и не хватало, чтобы наконец закончить расследование, Кирхайсу было настолько противно, что радоваться не получалось. Хотелось пойти и лично пристрелить гадину, которую друг пригрел на груди, но Зигфрид понимал, что Ульрих первый удержит его руку. Не ради соблюдения норм закона даже, а потому, что змей вначале должен пройти через допросную. В отличие от Трунихта, – который лучше всего разбирался в делах на доверенном ему участке и будет полезен еще какое-то время, пока не закончится чистка Новых Земель, но не сумел бы при всем желании как следует обрисовать картину творившегося в Рейхе, – Оберштайн мог рассказать очень многое. Вот только Кирхайс не был уверен, что хочет это слушать. А придется. Вполне возможно, что именно он и будет задавать вопросы, потому что уровень осведомленности Оберштайна – наивысший, йотуны его дери. Это значит, что любые материалы допроса автоматически попадут в категорию «перед прочтением сжечь» для всех, кроме триумвирата и кайзера. Тянуть до прилета Райнхарда нельзя. Во-первых, переложить эту ответственность на него для Зигфрида казалось немыслимым. Другу и без того будет тяжело узнать правду. Пусть он получит дурные вести одной порцией, так хоть немного проще справиться. Во-вторых, мало ли что готовил Оберштайн для императора здесь, на Феззане. Лучше узнать заранее, а не рисковать. Пусть за гадиной и следили, но не настолько плотно, как надлежало бы. –Дочитали? – Кесслер вошел без стука: руки его были заняты бутылкой и стаканами. – Не хотите отметить? –Нет, – Кирхайс покачал головой. – Мне нужна трезвая голова. Полагаю, Оберштайна придется брать уже сегодня. –Вы разве не собираетесь пронаблюдать за тем, к кому он обратится сразу после того, как узнает об аресте Трунихта? – Ульрих поставил свою ношу на стол. – Я думал о том, как бы заставить его выдать себя. Тогда мы получили бы подтверждение, и Его Величество... –Его Величество прямо сейчас, возможно, в опасности, – Зигфрид выпрямился и расправил плечи. – Я считаю, в подобной ситуации можно пренебречь формальностями. Мы знаем о том, что Оберштайн – терраист, а полученных сведений о секте вполне достаточно для немедленного ареста любого из ее членов. –Вы же не пойдете задерживать его в одиночку? – Кесслер посмотрел на него очень внимательно. – Мало ли что он может выкинуть. Мне будет спокойнее, если вы возьмете с собой моих людей. –Ульрих, как вы могли подумать, что я совершу такую глупость? – Кирхайс грустно усмехнулся. – Мне давно уже не восемнадцать лет. От подкрепления отказываться не буду, разумеется, хотя и собирался обойтись своими. После очередного прыжка до Феззана осталось дня четыре лету. Райнхард чувствовал себя прекрасно, а вот Аннерозе что-то прихворнула. Ходит бледная, уже дважды после еды жаловалась на тошноту... Дело явно не в перегрузках, которые на «Брунгильде» почти не ощущаются. Хотя, с другой стороны, сестра летала очень редко, практически не покидала Один, – может, она просто чувствительнее? Не продукты же виноваты, в конце концов. То, что ест император, проверяется вплоть до молекулярного состава, а сидели они оба за одним столом. Впрочем, теоретизировать смысла нет, как и ждать, что все само пройдет, или мучиться до посадки. Лучше уж уговорить Аннерозе довериться корабельным врачам. Они, конечно, мужчины, но... должны же справиться с таким простым делом, как помочь болеющей даме! Это ж не кайзеру диагноз поставить... Сестру пришлось уламывать часа два. И то лишь потому, что из всех медиков Райнхард выбрал самого пожилого, который вряд ли позволил бы себе что-то неподобающее, – а также клятвенно пообещал, что будет сидеть за ширмой в качестве моральной поддержки и гарантии соблюдения благопристойности. Доктор Хольцман, судя по внешности, еще старших братьев покойного Фридриха в пеленках видел, но впечатление на Аннерозе произвел вроде нормальное. То и дело по-доброму шутил, объяснял, что женский организм порой непредсказуемо реагирует на незначительные колебания силы тяжести, ускорения корабля и даже таких мелочей, как давление и влажность в отсеках. Так что, возможно, не нужно ничего принимать, а достаточно отрегулировать компенсаторы и климатизаторы. Но для начала нужно кое-что уточнить... Тут доктор перешел на шепот, сестра ответила ему и вовсе неслышно, так что Райнхард насторожился и прислушался. Негромкие щелчки напоминали те, что обычно сопровождали работу медсканера. А вот и сигнал об окончании анализа. Какие-то термины... в медицинском жаргоне император не разбирался совершенно, так что понял только цифры и предлоги. Захотелось даже вслух попросить не тянуть, а сразу сказать, что не так. Если один показатель выше нормы, а другой ниже – это хорошо или плохо? –В вашем состоянии, Ваше Высочество, вообще не следовало летать, – наконец резюмировал Хольцман. – Конечно, на таком сроке еще сложно делать однозначные выводы, но тем осторожнее подобает себя вести. –Вы хотите сказать, что... – голос сестры звучал выше обычного, и слегка надломился на последнем слове. –Да, я должен вас поздравить, Ваше Высочество, и это честь для меня, – в этот момент Райнхард наконец смог вдохнуть, хоть и с трудом. – Пока что у вас, насколько я могу судить, все в пределах допустимого для начала первого триместра. Но я рекомендовал бы вам как минимум во время корректировок курса и тем более при посадке находиться в медицинской капсуле. Малейшая перегрузка может вызвать нежелательные последствия. Простите мою нескромность, но первая беременность в вашем возрасте – это всегда риск. –Конечно, я буду осторожна, – казалось, Аннерозе сейчас заплачет. – Я и не надеялась... Райнхард, ты слышал? –Кирхайс с ума сойдет от счастья! – откликнулся Лоэнграмм, невольно привставая с места. Он готов был кинуться к сестре и обнять ее, но с трудом заставил себя сесть и дождаться, когда она выйдет сама. Ждать пришлось не очень долго. Минуты через две Аннерозе почти выбежала к нему. Глаза ее поблескивали от слез, но на губах играла улыбка. Райнхард обхватил сестру обеими руками и нежно прижался щекой к ее волосам. Надо же... у него будет племянник. Или племянница. Пусть теперь придется перекраивать все планы, но оно определенно того стоит. –Ты хочешь сам сказать Зигу? – тихо спросила Аннерозе, подняв голову. Райнхард посмотрел ей в глаза и успокаивающе улыбнулся. –Обрадуем его вместе. Пусть хоть немного отвлечется от своих дел. Заодно предупредим его, что немного припозднимся. Я прикажу подправить курс, чтобы тебе было легче. В кабинет Оберштайна Кирхайс вошел лишь после того, как командир группы полицейских дал отмашку. Не обнаружено ни жучков, ни оружия, кроме табельного бластера, ни взрывчатки. Ни, Локи побери, малейшего сопротивления. А попыток с кем-нибудь связаться главе СБ просто не предоставили. Отрубили коммы в здании еще до захвата. –Я думал, вы придете один, – Оберштайн говорил так спокойно, словно на нем не было наручников. – Как свойственно благородным героям. Что случилось? Средоточие зла в моем лице вдруг перестало быть нужным Его Величеству? Или Лоэнграмм вообще не знает, что вы творите за его спиной? –Встаньте за дверью, – приказал Зигфрид сопровождению. Пауль откровенно язвил, и спокойно мог выболтать лишнее. Первичный допрос стоит провести здесь, ведь перевозка заключенного – всегда риск побега или покушения. – Я хочу поговорить с вами о религии, которую вы исповедуете, Оберштайн. –Для этого вам понадобилось натравливать на меня Кесслера? Да, Кирхайс, я вас недооценил. Вы не герой без страха и упрека, каким так хотите казаться. Как же Его Величество будет разочарован, когда узнает правду о вас, – все тем же спокойным тоном. Из-за ровной интонации ехидство кажется еще ядовитее. –Хватит притворяться, – Зигфрид подвинул к себе стул и оседлал его. – Мы взяли Трунихта. Но помимо его показаний у нас есть и другие доказательства того, что Культ Земли – не благотворительная организация, за которую себя выдает. Так что вы можете снять маску. –Я не ношу масок, ваше превосходительство, – и хоть бы голос дрогнул. – Его Величество требовал от меня вполне определенных услуг, и я честно их оказывал, ведь все остальные адмиралы были слишком правильными для этого. Но епископу я присягнул даже раньше, чем Гольденбаумам, и от этой присяги меня никто не освобождал. –Вы умолчали о том, что работаете на Культ Земли, – уточнил Кирхайс. Намеки Оберштайна начинали его бесить, но суть игры была понятна. – Хотя от участи стрелочника после захвата Изерлона вас спасли не терраисты, а Лоэнграмм. Или вы подставились нарочно, чтобы втереться к нам в доверие? –Меня не страховали, если вы об этом. Не вышло бы у меня – подошел бы кто-то другой. Возможно, даже вы, – отлично, наконец-то начал раскрывать карты. Хотя вряд ли стоит ждать содержательного злодейского монолога, как в фильмах. – После небольшой обработки. Но Лоэнграмму срочно требовался именно такой человек, как я. Власть не захватывают честностью, гордостью, благородством. При всем своем идеализме ваш лучший друг хорошо это понимал, и этим мне особенно нравился. Он мог бы стать прекрасным архиепископом, если бы ему не была предназначена иная судьба, – Оберштайн чуть наклонился вперед, оперся подбородком на скованные руки. – Лоэнграмм обречен стать жертвой. Уйти в блеске славы, с ореолом мученика, оставив после себя воспоминания о недосягаемом, беспорочном идеале. Вы можете отнять у него мечту, свести с пьедестала, но не спасете его жизнь, Кирхайс. Делайте что угодно, это ничего не изменит. Через год-другой вы будете сражаться с бывшими соратниками за клочок бывшей империи – или преклоните колени перед престолом Терры. –Вы сошли с ума, – Зигфрид невольно поежился, сбрасывая напряжение. Ему хотелось вцепиться в Пауля, вытряхнуть из него эту чушь, более мерзкую, чем даже показания Трунихта. Фанатик. Отвратительный фанатик. – Райнхард... –Вы ничего о нем не знаете, – перебил Оберштайн с едва заметной улыбкой. – Даже меньше, чем он о вас. Вестерланд был для него далеко не последней ступенькой на пути, который вас так расстроил. И дабы не расстраивать вас еще больше, было решено держать вас в неведении. Отныне я не связан приказом и могу рассказать вам многое о том, как Лоэнграмм избавлялся от помех вроде Лихтенладе или Рубинского... или маленького кайзера, – краткая пауза. Только шум крови в ушах и нестерпимое желание покинуть кабинет, сбежать от слов и человека, который их произносит. – Ваш друг, да будет вам известно, знал о планирующемся похищении Эрвина-Йозефа заранее, и принял все меры, чтобы неумелые заговорщики не провалились. О бедняге Молте он даже не думал, и совесть его не мучила. Слишком уж хороший представился повод для захвата Феззана и нападения на Альянс. И сейчас, когда появилась возможность окончательно присоединить к империи соседний рукав галактики, вы думаете, на самом деле Лоэнграмм против? Да в глубине души он счастлив. А Ян – такой же расходный материал, как и Молт, и Ренненкампф, и Ройенталь, и вы, Кирхайс. Ваш друг любит власть и войну, но когда война закончится, а неподконтрольных планет не останется, жить Лоэнграмму будет просто незачем. Даже будь он здоров... а так – мы помогали ему вовремя закончить работу для нас. Успеть объединить галактику, в которой Терра займет положенное ей место, так или иначе. И помогли бы красиво уйти в бою с достойным противником. Когда он будет гнить заживо на ваших глазах, Кирхайс, попробуйте не лицемерить и рассказать своему другу, какой судьбы вы его лишили. Я знаю, что он возненавидит вас и будет вспоминать меня с теплотой. И я знаю, что Терра победит. Поэтому мне все равно, что вы сделаете со мной. Зигфриду казалось, что под ногами разверзлась бездна, и единственное, что не давало упасть туда окончательно – вера в Райнхарда. Оберштайн клеветал... как минимум искажал информацию, чтобы сделать больнее. Что-то из сказанного – правда. Скорее всего, тварь не лжет о болезни, а лишь преувеличивает. Возможно – и об Эрвине... мальчик действительно мешал, и похищение так удачно позволяло очистить трон, чтобы сесть на него самому. Но вряд ли это было идеей Райнхарда. Явно, как и в случае с Вестерландом, Оберштайн подсказал решение и убедил в том, что иначе будет хуже. Или и вовсе провернул дело втайне от Райнхарда и потом покаялся, предоставив тому разгребать последствия. –Я хотел бы услышать побольше конкретики, – собственный голос звучал немного отчужденно, но Кирхайс все же удержал себя в руках. – Ваш уровень в иерархии терраистов, имена известных вам сторонников секты среди аристократии и нового правительства, численность и состав сил, которыми располагает культ, а также детальные планы реализации заговора, о котором вы так цветисто вещали. Оберштайн лишь молча покачал головой. Он явно сказал все, что хотел, и не собирался дополнять свою речь полезными деталями. Что ж, придется передать его специалистам Кесслера. На этот раз они не должны оплошать. Если, конечно, Оберштайн намеренно не изолировал себя от части информации, как раз на случай раскрытия. Тогда он расскажет лишь о тех, с кем работал непосредственно... что ж, и это уже даст достаточно ниточек. Вряд ли все агенты культа поголовно – беспросветные фанатики или наркоманы вроде Беккера. Наверняка есть и те, кто работает за деньги или ради мести, кого шантажируют, кому угрожают. –Хорошо, договорим в другом месте, – Зигфрид встал и расправил плащ. – Надеюсь, там вы будете менее склонны фантазировать о Его Величестве. Я понимаю, вы наверняка подготовили для своих марионеток план, как действовать в случае вашей поимки. Так вот, круг людей, которые знают об аресте, очень мал. Для всех остальных – раскрыта попытка покушения на вас, и вы направляетесь в безопасное место. Вы проиграли, и Терра проиграла вместе с вами. Пауль снова усмехнулся краешками губ. На его лице не отражалось ни тени сомнения, словно на совещаниях, когда он продвигал свои «гениальные» идеи. –Посмотрим, – негромко сказал он. – До встречи, ваше превосходительство. После беседы очень хотелось вымыться, но Кирхайс заставил себя вначале удостовериться, что Оберштайн, Ланг и другие сотрудники СБ, которые теоретически могли иметь отношение к заговору, находятся под надежной охраной. Отдав последние распоряжения Ульриху, Зигфрид наконец-то выдохнул и направился в свои апартаменты. Но до ванной комнаты не успел дойти – только отстегнул плащ, когда поступил входящий вызов на комм. С «Брунгильды». По сердцу Кирхайса прокатилась волна холода: он испугался, что с Райнхардом и Аннерозе что-то случилось, но на экране оба выглядели скорее счастливыми, хоть и немного встревоженными. –Мы не вовремя? – Райнхард чуть прищурился, и Зигфрид подумал, что сам смотрится не лучшим образом. – Кирхайс, у вас что-то случилось? –Ничего, кроме активной подготовки к твоему приезду, – он заставил себя улыбнуться. Докладывать о заговоре было рано и небезопасно. Мало ли кто сидит среди связистов. Вот приедет кайзер – и тогда услышит все в подробностях. Да и, Локи побери, бесчеловечно выплескивать на него всю эту дрянь мелкими порциями. Даже если бы в конфиденциальности беседы можно было быть уверенным на все сто процентов. Пусть Райнхард еще немного поживет без лишнего стресса. С учетом состояния его здоровья это необходимо. –Тогда мы дадим тебе еще немного времени, чтобы ты не торопился так и успевал отдыхать, – друг усмехнулся. – А вообще, у нас для тебя подарок, – он оглянулся на Аннерозе. – Так, это должна сказать ты. –Зиг, – жена подняла голову и посмотрела ему в глаза. Кирхайс ощутил ее тепло, такое необходимое сейчас, словно глоток чистого воздуха, несмотря на разделявшее их расстояние, – у нас будет ребенок. Доктор говорит, где-то в мае или июне. И к новому году мы даже будем знать, кто... – она подняла руку и стерла выступившие у краев глаз слезы. Изображение дрогнуло, и Зигфрид не сразу понял, что и сам не сдержался. –Это замечательно, любовь моя, – все ужасы на секунду отступили, сметенные одним всепоглощающим чувством. Кирхайс знал, что тревоги вернутся, и их не убавится, а станет больше, но сейчас, в это самое мгновение, он был счастлив.