О диетах, сексе и одуванчиках

— Мне это надоело! — Грузная фигура приземлилась рядом, смяв одуванчики.        Лосяш неохотно приоткрыл глаза. В них тотчас ударил рассеянный солнечный свет. Вокруг лениво колыхались величественные дубы, и сквозь их салатовые кроны просвечивали маленькие кусочки небесной лазури. Лось лежал на одной из дальних опушек, прямо среди цветущего разнотравья, и предавался ленивому ничегонеделанию.        — Что вам надоело, друг мой сопящий? — рассеянно поинтересовался он, слыша рядом недовольное пыхтение. Поворачивать голову было слишком лениво, да Лосяш и без этого понимал, что Копатыч раздражён.        — Всё! — исчерпывающе буркнул медведь. Сорвал одуванчик — сладковатая пыльца осела на шерсти — и нервно покрутил его в лапе. — Ты просишь о помощи, а сам... энтот... ленивец, во! Холодильник весь слопал, окаянный, а потом, значица, ноешь, что в брюки не влезаешь.        Лосяш поморщился, уже жалея о том, что решил как-то попросить помощи в этом вопросе. Ну да, он всегда был... скажем так, чрезмерно пухлый — сказывались съеденные бутерброды, чьё количество стремилось к числу с тремя десятками нулей, особенно в те дни, когда у Лосяша начинался дедлайн. Научная работа была той ещё нервотрёпкой, а от стресса лось ел всё больше и больше, что не могло не сказаться на фигуре. Однажды, примеряя прошлогодние брюки — на зимнюю конференцию хотелось поехать более-менее наряженным, — Лосяш с ужасом понял, что те ему были узки. «Я стал слишком жирным!» — панически завопил его разум, и Лосяш сделал то, о чём впоследствии не раз пожалел: отправился к Совунье.        Той, однако, было не до него: Карыч потянул спину. Проворчав что-то себе под нос, она чиркнула пару строк на вырванном из календаря листке и протянула его лосю. «Отнеси Копатычу, он знает, что делать», — улыбнулась она, и Лосяш послушно отправился к другу-медведю. Знал бы он, с какой педантичной ответственностью Копатыч возьмётся за дело, то, наверное, порвал листок на мелкие клочки и поскорее убежал домой, заказывать новые, более вместительные брюки! Но Лосяш не был провидцем, презирал гадания и всегда уверенно шёл навстречу ловушке.        Как и говорила Совунья, Копатыч знал, что делать. Оказалось, он не только в огороде разбирался. Правда, делу эти знания помогли мало. Лосяш даже не подозревал, какой унылой может казаться цветущая весна без уже привычной жирной пищи. Копатыч повесил на холодильник друга огромный амбарный замок и очень тщательно следил за тем, чем Лосяш питался. Вроде бы такая «голодная» диета принесла свои плоды, да вдруг обнаружилось, что Лосяш умеет вскрывать замки. От радости он ополовинил запасы холодильника и наутро чувствовал очень смешанные ощущения. А весы, на которые он встал с некоторой опаской, опасно затрещали.        Копатыч стыдливо отчитал его и сменил диету. Но и «водная» мало помогла: режим и Лосяш жили не только не по соседству, но и, похоже, в разных Вселенных. Это Копатыч мог встать по расписанию, сделать зарядку по расписанию, поесть по расписанию... А Лосяш даже спать ложился, когда сонный лоб предупредительно встречался со столом — какой уж тут режим питья!        Копатыч, сердито сопя, вытащил его на пробежку, но физкультуру лось ненавидел ещё со школы, когда из-за полноты и маленького роста над ним подшучивали все одноклассники. Медведь не имел привычки смеяться, но его полный жалости взгляд, когда Лосяш едва-едва пробежал пару кругов вокруг домика, был ещё хуже насмешек. С тех пор Лосяш всеми силами отлынивал от упражнений.        Только вот как худеть, если ты слишком мнительный и слабохарактерный?        — Эй! Ты туточа ещё? — Лосяш вздрогнул, услышав рычание Копатыча.        — Да-да, друг мой, я здесь, — поспешно сказал он, чтобы медведь не обижался на его безучастие.        — Да-а? А выглядит, будто ты того, уплыл. — В светлых глазах Копатыча сверкнула добрая насмешка. — Я тут с Карычем тогось... поболтал немножко. И кажись, знаю, как тобе помочь.        — В самом деле? И как же? — Лосяш удивился. Он-то думал, что Копатыч уже и махнул рукой на эти диеты, раз уж они были настолько неэффективны. Но видимо, он недооценил упёртость друга.        Вместо ответа Копатыч протянул ему какую-то книгу. Лосяш со вздохом опёрся на локти и сел. С каждым новым килограммом передвигаться ему было ленивей и ленивей, но бутерброды, словно заколдованные, продолжали манить его в тёмную обитель жира и лишних калорий.        — Ну чаво, учёный, попробуем? — хмыкнул Копатыч, когда Лосяш с трудноопределимым выражением морды оторвался от строчек.        Лось почесал нос.        — Ну... а почему бы и нет? Раз уж это помогает, — неуверенно заметил он. Их первый и последний секс произошёл более трёх лет назад — виной всему были перебродившие ягоды, которые Лосяш, как и любой порядочный лось, съел с удовольствием. Уж сколько раз твердили сохатым, что перебродившие ягоды вредны, гнусны — да только всё не впрок: те всё равно ели их и хмелели получше, чем от спиртного. А Копатыч что, старик какой-то неспособный, чтобы отказываться от хорошего траха, когда сам Лосяш предлагает? Уже в процессе лось немного пришёл в себя, и далее они продолжили, оба будучи в здравом уме и практически трезвой памяти. Но после дружно притворились, что ничего не было: оба были смущены и понятия не имели, как вести себя в подобных случаях.        Много воды утекло с тех пор. Их дружба стала ещё крепче, ещё шире, а смущение постепенно ушло. Так что Лось не стал тянуть и со вздохом перевернулся на живот. Он не видел Копатыча, но мог поклясться, что зрачки того опасно сузились. Как у хищника.        «Но он же и есть хищник. Лосяш, не глупи!» — хмыкнул внутренний голос как-то очень по-медвежьи, и лось приглашающе приподнял хвост.        — Надеюсь, ты не собираешься исходить слюнями до вечера? — замурлыкал он, как показалось ему, игриво.        В следующий момент горячая тяжесть навалилась на него, заставив охнуть и ещё сильнее пригнуться к земле. Копатыч легонько куснул его за ухо, тут же лизнул, будто извиняясь за резкость, и сжал лапами мягкий круглый живот. Лосяш вздрогнул от нежных, но всё равно грубоватых прикосновений, и прикрыл глаза.        — Я и забыл, какой у тебя большой, дружище, — пробормотал он, почувствовав, как член Копатыча уткнулся ему в бедро.        Тяжесть тотчас исчезла. «Я что-то не то сказал?» — в панике вскинулся было лось, когда его задницу бесцеремонно ощупали — и в следующий миг Копатыч влажно лизнул его под хвостом.        — Не дёргайся, дружище, — хрипло прошептал он, чередуя слова с облизыванием. Лось вертелся под ним и совсем не по-лосиному поскуливал. — А ты, шалунишка, того, завёлся уже? — Медведь провёл лапой по подрагивающему животу, легонько царапая когтями мягкую кожу с толстым слоем жирка, и дотронулся до вылезшего из мехового мешочка влажного члена. Лосяш шумно выдохнул и уткнулся носом в дурманяще пахнущую цветочную массу.        Он и рад был что-нибудь ответить другу, да в горле внезапно пересохло. Всё, что он мог, — так это, зажмурившись, толкаться в лапу Копатыча, размазывая по его подушечкам прозрачный липкий секрет, да утробно урчать, словно он не лось, а самый настоящий рогатый кот.        Язык Копатыча в последний раз мокро прошёлся по трепещущему анусу и исчез. Медведь снова навалился на друга, обхватил его лапами за горбатую холку, и ритмично задвигал лапами, устраиваясь поудобнее. Крупный член ткнулся во влажное подхвостье — и Лосяш исторг из себя полный нежной истомы пронзительный всхлип. Было слишком хорошо — тепло, солнечно, сыто, а проникший глубоко внутрь Копатыч всеми силами старался принести как можно больше наслаждения: так, чтобы перед закрытыми глазами вспыхивали разноцветные искры, лёгкие и завораживающие, как летящий по воздуху тополиный пух.        Когда Копатыч кончил впервые, Лосяш это сразу почувствовал: внутри стало ещё жарче и мокрее, а медведь, низко и сипло вздохнув, навалился на него всей расслабленной тушей. Лосяш осторожно опустился на землю и почувствовал, как медведь рассеяно лизнул его меж рогов, заставив приглаженную на затылке шерсть встрепенуться во все стороны.        Лось прекрасно знал, что Копатыч был куда выносливее, чем казался. И правда — не прошло и пары минут, когда тот глубоко вздохнул и перевернулся так, что теперь Лосяш находился сверху. Лось неуверенно сел, опираясь о мощную грудь друга, и почувствовал, как напрягся медвежий член, всё ещё бывший внутри.        — Ну чаво... моя маленькая лань... — Лосяш мог бы обидеться, увидев в словах подтекст насчёт его небольшого роста, но в глазах Копатыча сияла такая нежность, что обижаться совсем не хотелось. Тем более лани... они были милые. Лосяш вдруг с теплотой понял, что его считают милым, несмотря ни на что, и его сознание вновь поплыло. Копатыч же аккуратно сжал его копытца, провёл носом по растрёпанной рыжей шерсти, словно говоря: «Да, ты мой, я не отказываюсь от своих слов!» — и утробно проурчал: — Ну шо, попрыгаешь на мне, Лосяшик?        Ярко светило полуденное солнце, и мягкий свет сквозь пушистые древесные кроны осыпал лежавших в траве друзей разморенным теплом. Лосяш уткнулся мордой в пушистое плечо друга и размеренно скользил по красному члену, чувствуя, как внутри, внизу, разгоралось нечто жаркое, томное и восхитительно-волнующее. Его лапы дрожали, дыхание потяжелело, а лапа Копатыча, ласкавшая меховые яйца и выступавший над ними член, издавала потрясающе пошлые хлюпающие звуки.        Дрожь прошла по рыжей шерсти, и Копатыч, гулко вздохнув, сграбастал лося в объятья. Лосяш вновь оказался на чересчур ароматном цветочном ложе, в чувствительный нос ударил запах одуванчиков... А Копатыч задвигался с таким остервенением, будто мечтал выбить из друга всю его дурь. Ага, прямо через то место, которым Лосяш часто думал, забыв подключить к делу голову.        Разрядка пришла неожиданно, и была она оглушительней взрыва сверхновой. Лосяш подумал, что он в бесконечном космосе, наполненном мириадами белоснежных звёзд. Копатыч сжал лапу, провёл гладкими горячими подушечками по его изнывающему члену — и лось, сипло всхлипнув, вытянулся, задрожал, дёрнул головой так, что кончики рогов обезглавили не вовремя подвернувшиеся под них одуванчики, — и затих, тяжело дыша, будто только что пробежал через всю Долину.        Пузатые пчёлы деловито жужжали где-то сверху. Усталые, мокрые и абсолютно счастливые друзья лежали посреди одуванчикового моря, раскинув лапы, и лениво смотрели на влекомые ветром облака, похожие на пушистую сахарную вату.        — Да, этот вид диеты мне определённо нравится, — пробормотал, наконец, Лосяш, и Копатыч довольно хмыкнул.