* * *
Через несколько дней Трелони остановила его во время вечернего обхода. Аргус заметил, что она взволнована, но не испугана. Теперь, когда он знал ее неприглядную тайну, он видел, что она ниже его и под своими шалями, наверно, совсем тощая, кожа да кости. И очки эти, за которыми даже цвет глаз не разберешь. И как только она на свою верхотуру взбирается? — М-мистер Филч! — Трелони, видно, наконец, собралась с духом. — Это для вас. При ночной работе очень важно поддерживать в себе бодрость, сохранять концентрацию внимания и остроту зрения. Это очень, очень хороший чай. Мне прапрабабушка говорила. И рецепт от нее. Вы возьмите. Это очень хорошее средство. Аргус не мог понять, зачем она толкает ему в руки пеструю коробочку. Чай? Какой чай? Чай он покупал в Хогсмиде, в «Трех метлах», хороший чай, запашистый. Зачем ему еще? — Возьмите, — все твердила Трелони, тыча в него острым углом коробочки. — Вы должны, я ведь у вас в долгу. Так надо, берите же. — Так вы это что, платить мне за молчание надумали? — нахмурился Аргус. Старшекурсники не раз пытались его подкупить. Он делал вид, что заинтересован, — любил смотреть на их растерянные лица, когда дело, бывшее вроде бы на мази, вдруг срывалось. Но чтоб преподаватель… — Зачем? — перепугалась Трелони. — Так надо? Я просто поблагодарить хотела. Подумала, вам нелегко. Обходы эти… ученики… — Ученики, — смягчаясь при виде ее страха, проговорил Аргус. — Ох уж эти ученики. Заниматься не хотят, хулиганят. В грош никого не ставят. Хорошей розги им не хватает. — Ну зачем же?.. — неуверенно возмутилась Трелони. — Они же дети. Хотя в чем-то вы правы. Иногда хочется более… послушный класс. Ведь Прорицания — это так интересно! А они… не слушают. Вы, наверно, понимаете. Так обидно. — Браслеты взволнованно зазвенели, когда она, все же впихнув ему чай, развернулась и поспешила прочь. Вечером Аргус, сомневаясь, отсыпал в заварочный чайник две ложки желтоватой смеси, настоял и налил в чашку. Чай вышел бледный, но пах приятно, да и на вкус был терпимым — уж не полынная горечь. Аргус решил, что будет изредка заваривать его перед ночными дежурствами, не пропадать же добру.* * *
Чая хватило до начала следующего учебного года. А уж там бодрость всем обеспечила мадам Амбридж. Хоть Аргус и питал давнюю благодарность Дамблдору за место в Хогвартсе и отношение, он никогда не понимал, что тем двигало, что заставляло помогать обычному сквибу. А вот в мадам Амбридж Аргус чуял родственную душу. Ему так и виделась возможность развернуться, не ждать больше подвохов от темноты, не быть посмешищем для всех, еще хуже полувеликана. Он откуда-то знал, что Амбридж, волшебница до мозга костей, оценит его совсем не магические розги и найдет и им, и ему достойное применение. Губы ныли с непривычки, но как было не улыбаться, когда все эти старшекурсники теперь растеряли свою наглость и поминутно оглядывались, даже идя по коридору или говоря друг с другом? Слизеринцы, ловившие попутный ветер с легкостью поднятых парусов, вдруг заметили его, обращались — «мистер Филч» и доносили насчет нарушений с такой важностью, будто делали с ним одно общее дело. Аргус презирал их, как и прежде, одновременно испытывая ранее неведомое чувство единения с другими людьми, будто он вдруг стал частью чего-то большого, важного. Он чувствовал, что в школе идет борьба и что он без всяких специальных усилий, просто выполняя свою работу, примкнул к одной из сторон. Это было внове для Аргуса, в отличие от презрительных взглядов, которыми награждали его многие ученики и преподаватели и которые теперь, по крайней мере, имели под собой основание. В Хогвартсе все, начиная с Дамблдора, слишком уж любили нарушать правила. Конечно, иногда это можно было допустить — ну как когда Дамблдор взял его на работу, к примеру, — но к ученикам, да и к преподавателям директору стоило быть построже. Аргус видел, что Амбридж понимает, что значит «правила». Полуразвалившуюся метлу переплетают заново и потуже, а иначе мести двор станет нечем. Кому понравится увязнуть в мусоре по уши? Уж только не ему. Аргус в эти месяцы жил упоением и надеждами. Он не припомнил бы более счастливого времени в своей жизни. Трелони он в эти дни почти не видел, а когда встречал, замечал, что та совсем не в своей тарелке. Он хотел сказать, что бояться ей нечего, и даже пообещать свое покровительство, но Трелони его будто не узнавала, проскальзывала мимо, щуря глаза за толстенными стеклами, и Аргус решал, что поговорить с ней всегда успеет. У него ведь были и другие, более важные дела. В пестрой коробочке он теперь хранил перья — она оказалась прочной, да и пахла приятно. Амбридж назначили генеральным инспектором Хогвартса. По тому, как нервозно стали вести себя преподаватели — даже ко всему привычный Хагрид, — Аргус догадался, что это означает еще большее закручивание гаек. Привыкшие к своеволию при Дамблдоре, теперь все тряслись в ожидании неминуемых перемен. Аргусу бояться было нечего: он ничего не скрывал, не таил за душой, не нарушал правил. Он даже иногда, словно втайне от самого себя, думал, что был бы хорошим учителем для этих разгильдяев — если бы только владел магией. Уж они бы у него поплясали! Были б тише мышей, шелковей лебяжьего пуха! Иногда Аргус уходил в эти мечты с головой — будто бы раньше было нельзя, будто был над ним чей-то невидимый контроль, а теперь он исчез, и стало можно. Но границы Аргус знал, и увлекаться фантазиями себе не позволял. Так, изредка, как миндальный кекс на сладкое по воскресеньям, не больше. Трелони, на его взгляд, и вовсе было нечего бояться. Если кто и противостоял Амбридж, так это старые профессора, деканы факультетов, особенно Гриффиндора. Имей Аргус право голоса, он бы намекнул генеральному инспектору, что от МакГонагалл надо избавляться в первую очередь, при ней Хогвартс шею не согнет. И уж никогда бы он не подумал, что увольнение грозит Трелони. Ведь какой от нее вред? Выпивает — а кто без греха? Нет, на нее Амбридж и взгляда не уронит. Размышляя так, Аргус настолько уверился в своей правоте и понимании мотивов генерального инспектора, что остолбенел, увидев посреди холла, в кругу опешивших учеников, Трелони с громадным чемоданом, взъерошенную, шипящую сквозь зубы МакГонагалл и порозовевшую от гнева в цвет кофточки Амбридж. «Да что тут происходит?» — воскликнул он про себя, привычно не смея вмешаться в то, что его не касалось и было не его ума дело. И хотя вскоре все стало предельно понятно, он еще долго не мог уложить в голове то, что Амбридж выгнала Трелони. Его мозги всегда ворочались туго. Только ближе к вечеру, наслушавшись разговоров, так и летавших по школе, он совместил наконец два факта: инспекцию Амбридж и изгнание Трелони, и то, что одно вытекало из другого. Перестав сомневаться, он принялся думать, и это заняло еще немного времени, так что у двери МакГонагалл он оказался уже довольно поздно. — Мистер Филч? — сухо изумилась та, открыв ему. В домашнем, в мягкой мантии и шали, она не теряла ни суровости, ни величественности, как и Дамблдор. Аргус давно подметил за ними эту черту, заставлявшую его побаиваться обоих и считать их слишком много мнящими о себе. — Что вам нужно? У вас поручение от мадам Амбридж, которое не может подождать до утра? Аргус помотал головой. Слова не шли на язык. В голове все получалось хорошо, но взгляд МакГонагалл словно заклеивал ему рот. — Кто там? — послышался высокий дребезжащий голос. Трелони тоже подошла к двери и выглянула из-за плеча МакГонгалл, будто дамблдоровский феникс. Может, она не переставая плакала все эти часы, но из-за блескучих стекол ничего нельзя было разобрать. Аргус понадеялся, что МакГонагалл сумела ее утешить — раньше же сумела. Хотя, может, внизу Трелони сдерживалась из-за любопытных глаз, а тут дала слабину, кто знает. Аргус откашлялся. В конце концов, он пришел не за этим. — Я вот что, — сказал он, шагая внутрь и заставляя обеих посторониться — впрочем, МакГонагалл отступила не больше, чем на шаг, и сообразила прикрыть дверь. Очень она была правильной, за это Аргус ее и не любил. — У вас тут долго не отсидишься — наверняка есть какое-нибудь правило, запрещающее… — Он даже припоминал что-то подобное. — Надо где-то спрятаться… Вам ведь некуда идти, верно? — Трелони хлюпнула воздухом. Другого ответа и не требовалось. — Так я что скажу… — Мы решаем этот вопрос, — перебила МакГонагалл. — Ни я, ни директор не позволим Сибилле… — Я хочу сказать, — перехватил нить беседы Аргус — они будто тянули одеяло каждый в свою сторону, — есть место в школе, где искать и не подумают, хоть сто лет думать будут. Туда и надо, пока Дамблдор выхода не найдет. — И где же это? — спросила МакГонагалл, не скрывая недоверия. В другое время Аргус записал бы еще одну обиду на счет декана Гриффиндора, но сейчас ему было не до запоминания обид. Надо было уже сказать. — У меня. Ее смех был искренним, Аргус даже не сомневался в этом. Подождал, пока все утихнет, и упрямо повторил: — У меня. — У вас? — МакГонагалл даже слов не могла подобрать. — У вас, конечно, искать никто и не вздумает, мистер Филч. Только это же все равно, что сразу сказать Амбридж — мол, ищите там-то и там-то. Вы ведь ее доверенное лицо в Хогвартсе. Я даже не могу объяснить вам, насколько нелепо это предложение. — Так пусть мисс Трелони сама решает, — буркнул Аргус. Он считал, что тут и думать не о чем — разве Трелони не знает, что он никогда не желал ей зла, а теперь и вовсе пожалел, как выброшенную на мороз кошку? Миссис Норрис он вот так и подобрал: чудом заметил озябшего до синевы котенка, растопырившего в снегу коченеющие лапы, и не смог пройти мимо. Остальные-то небось прошли, а он подобрал, выходил. И прорицательнице пропасть не даст. Он ведь сейчас не последний человек в школе, МакГонагалл сама сказала — доверенное лицо. — Ты ему веришь, Сибилла? — обратилась та к Трелони. В голосе сквозило величайшее сомнение в положительном ответе, так что и Аргус засомневался. Может, Трелони вовсе не уверена в его расположении? Хотя с чего бы — он ведь отпустил ее тогда, и чай ее пил, и поддержать хотел… — Я… — Трелони откашлялась и продолжила чуть тверже: — Я думаю, это неплохая мысль. Минерва, пойми, Амбридж не разрешит мне остаться у тебя и вообще в школе. У мистера Филча мне будет надежнее. — Не понимаю, — с досадой произнесла МакГонагалл. — Ничего не понимаю. Ты действительно в нем уверена? — Да, — кивнула Трелони. — Ты поможешь мне с вещами? — Я помогу, — вмешался Аргус — это было его дело, от начала и до конца. Но ему досталась лишь коробка. Тяжелые чемоданы взмыли вверх, повинуясь заклинанию. Чертова магия, как всегда, перешла ему путь. Ну хоть Трелони поступила правильно.* * *
Аргус не думал, что все это выглядит странно: декан в домашней одежде, Трелони, напротив, в выходном, он сам с громадной, снова пестрой, коробкой, чемоданы над головами. Но он не мог увидеть все это со стороны, шел впереди и думал только о том, чтобы не попасться никому на глаза. Любопытных учеников он бы мигом спровадил в спальни, но разве можно ручаться, что кто-нибудь не побежит к Амбридж с рассказом? Аргус побежал бы на их месте. Могли встретиться и преподаватели, да и сама Амбридж. И что бы они тогда делали? Аргус не знал. Он не думал так далеко. Не подумал и о том, как устроить Трелони в своей каморке, куда деть ее вещи, где разместить на ночь. Когда за МакГонагалл, даже не пытающейся скрыть сомнение и подозрения, закрылась дверь, Аргус впервые подумал — а понравится ли Трелони быть здесь? Она ведь привыкла к другому, у магов все, наверное, как-то иначе, не так… — Ну вот, — сказал он, откашлявшись. — Это… комната. А та дверь ведет в ванную. Ну если вам надо будет руки помыть или что еще… — Он замолчал, не зная, что еще можно сказать, и вспоминая, не лежат ли где на виду грязные вещи. — Здесь уютно, — продребезжала Трелони. Она, казалось, вовсе не видела ни комнаты, ни его — смотрела, а думала о чем-то своем. — Я займу место у этой стены, можно? Аргус кивнул, присел и принялся наблюдать, как Трелони обустраивается. Та увеличила вынутую из объемной сумки-мешка кровать, застелила ее таким же образом добытым бельем, поставила у изголовья шаткий одноногий круглый столик, а рядом — сложенную ширму в сине-розовых разводах. Чемоданы она уменьшила и запихала под кровать. Не каждое заклинание у нее выходило с первого раза, она сбивалась, поджимала губы и повторяла заново. Закончив, недоверчиво посмотрела на результат и присела на кровать, будто проверяя ее прочность. — Хотите чаю? — спросил Аргус, вспомнив об обязанностях хозяина. Трелони часто-часто закивала. Волосы у нее были как пружинки, не слушались и жили своей жизнью. Аргус согрел чайник, не забыв долить воды на двоих, и заварил лучший сорт из тех, что у него был. — Прошу, — сказал он. Трелони пересела к столу. Она была все такая же скукоженная, и Аргуса как озарило. Он достал из шкафчика бренди и щедро плеснул в ее чашку. — Вам сейчас надо, — сказал он в ответ на еще не прозвучавшие возражения. — Это как лекарство. Пейте. Себе он тоже долил ложечку, успокоить нервы. После двух чашек Трелони порозовела, оттаяла, ее браслеты и кольца зазвенели бодрее. Даже волосы будто немного пригладились и заблестели в свете двух свечей. — И за что она меня невзлюбила? — Голос тоже согрелся, уже не дребезжал, так, позвякивал. — Кому я в своей башне мешаю? Минерва говорит, что дело не в преподавании, а в характере. Мол, Амбридж надо кого-то убрать и взять на это место своего человека. А я… Минерва говорит, слабохарактерная. Так и есть. Аргус знал, что должен как-то подбодрить ее. Что-нибудь сказать. — Вам надо за кого-то держаться. Ну, кто посильнее. Кто сможет вас защитить. Ее губы скривились. — Кому я нужна? Вы знаете, что с прорицательницами не любят дружить? Боятся, вдруг ненароком что-нибудь предскажут, да еще и плохое. Наши услуги пользуются спросом, скажете вы, но это потому, что люди хотят знать ответы на свои вопросы. Никому не нужны непрошеные предсказания. Даже Кассандру не любили и не верили ей. Такова наша участь. — Ну а наврать вы не можете? — спросил Аргус — и чтоб разговор поддержать, и потому, что стало интересно: он про предсказательниц ничего не знал. — Сказать что-нибудь приятное, пообещать денег там, удачи? — Можем! — воскликнула Трелони. Бренди вернуло ее к жизни, заставило забыть обо всем. — Многие так и делают и живут припеваючи. Но когда накатывает настоящее предвидение — тут уж ничего не попишешь, приходится говорить все как есть, с этим невозможно справиться. А подлинные прогнозы ясными не бывают, и истолковать их нелегко. Путаешься, сомневаешься, а люди и рады шарлатанкой объявить. Им тогда не так страшно, особенно если речь о смерти. Как будто это самое главное событие. Вы вот какой свою смерть представляете, мистер Филч? — Аргус, — машинально поправил он. — Не знаю, не думал никогда. Наверное, это будет скучно. Будто уснул и… все. Кончилось. — Вы боитесь? — Чего ж тут бояться? — Аргус не лгал. Смерть казалась ему чем-то далеким и неизбежным. Ну, будет и будет. Всех это ждет, так что же теперь. — Нужно иметь большую фантазию, чтобы бояться смерти, — сказала Трелони. — Это не упрек, мистер… Аргус. Небогатое воображение еще не означает плохого человека. Напротив. Мне кажется, что вы бы не стали забрасывать камнями прорицательницу, опасаясь, что она напророчит что-то не то. — Не стал бы, — согласился Аргус. Вообще-то он не был в этом уверен, но, может, Трелони виднее? С ней даже комната стала казаться меньше, теплей и немного чужой, будто они были на приеме или хоть на школьном рождественском балу. Аргус никогда не бывал на них гостем, только следил, чтобы ученики не уронили елку или не сшибли стол в порыве праздника. — А вы какой видите смерть, мисс Трелони? Ему показалось, что будет вежливым задать ответный вопрос. Трелони знакомым жестом стянула шаль на груди. — Мне кажется, я почти точно знаю, что там будет. У меня богатая фантазия, Аргус, и не могу сказать, что это приносит мне радость. Там никого, за порогом. Темно и пусто, совсем темно и пусто, как в ночи зимой. Ни голосов, ни ветра, ни земли под ногами. Что-то есть, но не земля. Твердое, но потрогать никак не удается. И ты там один. Здесь мы не бываем одиноки, Аргус, хоть порой и думаем так. Но здесь мы среди людей. Там — никого. Представляете? Совсем никого. Никогда. — Ох и мысли, у вас, мисс Трелони, — заметил Аргус. Ему стало не по себе. Такой смерти можно было испугаться. — И это навсегда? — Навсегда, — подтвердила она, как припечатала. Встала из-за стола, покачнулась, выпрямилась и добавила не к месту: — Меня зовут Сибилла. — Я знаю, — ответил Аргус, прежде чем сообразил, что это ему разрешают обращаться по имени. Справедливо — он ведь разрешил. Он слышал, как Сибилла раздевается, снимает бусы и браслеты, распутывает свои шали — ширма вовсе не мешала звукам. Аргус понятия не имел, как все это может выглядеть, не мог составить себе картину — какова она без одежды, что собой представляет. Видел ли ее кто-нибудь такой? Наверное, у него действительно была бедная фантазия. И тут он уродился ущербным. Но Сивилла вроде не считала это чем-то плохим. Аргус даже не был уверен, знает ли она, что он не владеет магией. Должна бы знать, если рассуждать здраво, а там — поди догадайся. Странная она. Он тоже лег, пожелав за ширму доброй ночи, как и полагалось. Подтянул повыше тонкое одеяло, закрыл глаза, но сон не шел. Он думал о пустоте и темноте, об одиночестве — вечном, не имеющем предела. Прежде такие мысли не занимали его, он считал фантазии пустым, ненужным. Но Сибилла словно вдохнула жизнь в свои видения смерти, и они стали настоящими, близкими, как Запретный лес за окном. Может, это была часть ее прорицательского дара? Аргус и не заметил, как размышления о смерти сменились мыслями о лежащей в нескольких шагах от него, за ширмой, Сибилле. Он снова попытался представить, какая она под своими шалями, каким окажется ее лицо без огромных очков, каковы на ощупь ее волосы-пружинки. Или если бы он навалился на нее, нащупывая ее тело под тряпками, и она тоже хотела бы этого, какой бы она чувствовалась под ним: робкой или решительной, ждущей или требующей? Он с опозданием понял, к чему могут привести такие мысли и представление женщины в своих объятиях. С ним это случалось нечасто, а если случалось, то когда он воображал рядом с собой кого-то вроде хозяйки хогсмидского паба, Розмерты. Вот такие женщины были ему по сердцу, а Сибилла была вроде миссис Норрис, так что он не ожидал возбуждения и теперь не знал, что делать. Нельзя было возиться в кровати; уйти в ванную на четверть часа тоже казалось неловким. Больше деться было некуда, и он решил перетерпеть, лег на спину, вытянул руки поверх одеяла — право слово, как какой-нибудь воспитанник королевского интерната — и стал думать о требующей починки лестнице и пятнах от черничного пирога на западной стене столовой. Попался бы ему в руки тот, кто их оставил, уж он бы заставил оттирать их водой и мылом! Конечно, можно было попросить о помощи в выведении грязи Дамблдора или Снейпа, но директор был слишком занят, а к Снейпу Аргус и близко бы не подошел, чувствуя некое глубинное сходство между ними, что отталкивало лучше всяких одинаковых полюсов. Незаметно он уснул, и только утром сообразил, что мог в любой момент выйти в коридор, объяснив это необходимостью сделать обход, а то и вовсе не объясняя. Впрочем, утро несло новые проблемы — нужно было раздобыть двойную порцию завтрака, найти приличное полотенце, потому что Сивилла не смогла найти своих в огромном чемодане, куда зарылась едва не с головой; нужно было познакомить гостью с миссис Норрис и объяснить кошке, что нового человека тоже предстоит слушаться. Нужно было весь день делать вид, что он знать ничего не знает о прорицательнице и ее судьбе, в то же время взглядом давая МакГонагалл понять, что все в порядке. Это было ново, непривычно, так что к вечеру он даже устал, но был доволен собой. Требовалось бы еще подняться наверх на площадку — погода стояла редкая, луна сияла в легком морозце, наверняка любители свиданий ждали подружек, настороженно оглядываясь на каждый скрип — знали, что он может появиться в любой момент. Но в комнате пахло свежим чаем, стол был усыпан пестрыми картами, в которые Сибилла вглядывалась, поднося их к самому носу, и Аргус никуда не пошел. В конце концов, он отвечал за Сибиллу и присматривать должен был в первую очередь за ней. — А что вы делаете, чтобы не бояться смерти? — спросил он. Он придумывал этот вопрос полдня. Ему хотелось выглядеть в ее глазах кем-то вроде настоящего Аргуса, того, что из мифов. Правда, он их плохо помнил. Она вскинула голову, серьги звякнули, волосы разлетелись во все стороны, как листья под порывом ветра. — Я не боюсь, — сказала она. Аргус видел, что она очень боится. — Вы выпиваете немного хереса, верно? В медицинских целях. — Да, — решительно сказала Сибилла. Иногда она была очень смелой. Признавала то, что делала. А иногда лгала. Лгала она плохо — Аргус видел первокурсников, которые пудрили мозги с большей уверенностью и изобретательностью. — Вы можете оставаться здесь, сколько хотите, — сказал он. Сибилла вдруг улыбнулась. — Хорошо. Мне здесь нравится. — Мне вот тоже, — согласился Аргус, думая, что их руки на столе лежат очень близко. Может, это что-то значило. А может, Сибилла просто ничего не замечала. Он вот заметил. И подстеленную под карты шаль, и браслет, которого не было вчера, и худосочный цветок липы, медленно поднимающийся в зеленовато-желтом настое. Будто он тоже надел какие-то особые очки. Смешно. Этой ночью он вовремя вспомнил, что проще всего выйти в коридор, и уже не думал о Розмерте.* * *
Генеральный инспектор была очень рассержена, и Аргус едва успел выскочить на ее стук. — Безобразие, мистер Филч, — звонко проговорила она. — Опять надписи на стенах. Опять Отряд Дамблдора. Я требую — слышите, требую! — чтобы вы положили этому конец. Иначе я положу конец вашей работе в этой школе. За спиной, за закрытой дверью, что-то стукнуло, будто упала чайная чашка. — Кто там у вас, мистер Филч? — Амбридж бросила пристальный взгляд на дверь, будто пытаясь вытащить из нее ответ. — Там никого. — Надо было сказать про кошку, но что уж теперь. — Я слышала шум. — Там никого, — уперся Аргус. Теперь он не намерен был сдавать свою позицию, чтобы ни случилось. По своим подопечным он знал, что это самая лучшая тактика — упереться и стоять до последнего. Правда, нарушителям это никогда не помогало. — Кто там, мистер Филч? — ласково повторила Амбридж. Тонкие холодные пальчики будто зашевелились в его мозгу. «Пятна на стене, — вспомнил Филч. — Черничные пироги. Ведра и тряпки». Нарушители в его голове терли стену в несколько десятков рук, пока Амбридж копалась в его мыслях. Аргус не знал, помогает ли это, но упорно представлял детские руки, по которым сбегает мыльная вода, и насупленные, сосредоточенные лица учеников, наказанных отработкой. — Хорошо, — сдалась наконец Амбридж. — У меня мало времени. Но мы еще поговорим, мистер Филч. А теперь — ищите злоумышленников. Я не потерплю хулиганов в стенах моей школы. — Возьму только фонарь, мадам, — склонился Аргус. Он выпрямился, лишь когда инспектор шагнула на первую ступеньку лестницы. — Что это было? — спросила Сибилла, когда он вошел. — Это она, да? Это был ее голос, я узнала. Она нашла меня? Мне нужно уходить? Она сидела на стуле, будто не имея сил встать. Аргус подошел, поколебался и все же взял ее за руку. — Нет, — сказал он. — Нет, все в порядке. Вам не нужно никуда идти. Ваш дом здесь… в Хогвартсе. — Хорошо, — Сибилла подняла голову. — Мой дом и вправду здесь. Я бы не пережила разлуки. Когда она стянула очки, чтобы вытереть ладонью глаза, те оказались темно-зелеными, вроде липовой листвы в разгар июля. Аргус хотел сказать это, но побоялся, что будет неуместно, и отложил на потом.