past bedtime

Однажды весенней ночью, вернувшись в Пристань Лотоса, Цзян Чэн обнаружил спящего ребёнка у дверей своих покоев. Погода в Юньмэне была достаточно мягкой, чтобы зимы не были слишком суровыми, но ночи всё равно были достаточно холодными; малыш спал, свернувшись калачиком на деревянном полу, но дрожь, сотрясавшая его тело, подтверждала, что маленькое тело было не в состоянии сохранить тепло. Цзян Чэн поднял племянника на руки, прежде чем разбудить его; Цзинь Лин зашевелился в его объятьях, захныкал и обнял пухлыми ручками шею Цзян Чэна. — …дя, — пробормотал он, уткнувшись носом в мантию Цзян Чэна, которая слишком туго обтягивала его грудь. — Как ты здесь оказался? — проворчал Цзян Чэн, направляясь в спальню Цзинь Лина. Совсем не смутившись от тона дяди, ребёнок только крепче обнял его, теперь ещё и обхватив ногами туловище Цзян Чэна. — А-Лин, тебе давно уже пора спать. Активировав талисман, чтобы осветить комнату, он изо всех сил старался освободиться из объятий племянника, стараясь при этом не сыпать перед ним проклятьями: Цзян Чэну не хотелось бы услышать историю о том, как его двухлетний племянник выругался перед Цзинь Гуанъяо. Цзинь Лин засучил ножками по кровати, когда Цзян Чэн наконец уложил его, и надул губы, выпятив нижнюю губу. — Не капризничай, — Цзян Чэн предостерегающе поднял палец, чтобы остановить малыша от протестов, что его пытаются уложить спать. — Ты не можешь спать на полу, я сломаю тебе ноги, если ты простудишься. Его пальцы задержались на мягком одеяле на пару секунд, прежде чем отпустить его, но это не ослабило укол раскаяния от обвиняющего взгляда, который следовал за ним, когда Цзян Чэн отправился в свои покои. Огорчение в глазах Цзинь Лина делало его так похожим на мать, что на секунду Цзян Чэна показалось, что это сестра его сейчас осуждает. И только после тёплой ванны Цзян Чэн вновь может спокойно дышать. Он не смыкал глаз с прошлой недели, провёл целые годы, не потратив ни одной ночи целиком на полноценный сон, но он знал, расчёсывая свои ещё влажные волосы, окутанный холодом, несмотря на чистый халат, накинутый на тело, что не его резкость с Цзинь Лином, когда он укладывал малыша спать, была бы причиной, из-за которой его сестра могла на него обижаться, если бы только она узнала всё, что он сделал после её смерти. Цзян Чэн положил гребень на прикроватный столик, не дожидаясь, пока его охватит желание швырнуть в стену ни в чём неповинный предмет. — Дядя? Только тембр голоса помешал Цзыдяню развернуться и приготовиться к атаке. Сердце Цзян Чэна как бешеное колотилось о рёбра, когда дверь приоткрылась, и длинная тень легла внутрь комнаты в свете талисманов, освещавших коридор. Стены засияли пурпуром, когда Цзинь Лин, спотыкаясь, подошёл к кровати и в безмолвной просьбе протянул руки, даже не дотягиваясь до дяди. — Почему ты всё ещё не спишь? Я же велел тебе спать, — пробормотал Цзян Чэн, усаживая племянника себе на колени — рефлекс. Цзинь Лин потёр глаза, сильнее надувая губы. — Видишь? Ты очень устал. Давай отведём тебя в твою комнату. — Нет! — Цзинь Лин снова обхватил руками шею Цзян Чэна, в этот раз вцепившись ему в волосы, из-за чего тот не мог вырваться из хватки малыша, яростно тряся головой. — Здесь. У Цзян Чэна не было ни времени, ни терпения, чтобы возиться с ребёнком, но он, глубоко вздохнув, всё ещё пытался, призвать всё своё терпение, что у него осталась. — У тебя есть своя комната. Почему ты ждал у моей двери? Цзинь Лин слегка отстранился, поднял голову, надув губы и широко раскрыв глаза. К облегчению Цзян Чэна, он отпустил его волосы. — Поцелуй на ночь, — попытался сказать он, почти не размыкая губ. Получившийся звук больше напоминал требовательное мычание, чем человеческую речь. Цзян Чэн невольно усмехнулся. У него действительно не было другого выбора, кроме как наклониться и позволить племяннику громко и влажно поцеловать его в щёку, и самому прижаться губами ко лбу Цзинь Лина. При этом Цзян Чэн думал о том, какой Цзинь Лин на его руках лёгкий и тёплый. У ребёнка действительно не было никаких отговорок, когда дело касалось привязанностей, и, независимо от обстоятельств, у Цзян Чэна никогда не хватало духа отказаться от поцелуя или объятий. Он обнимал племянника так долго, как тот этого хотел. Хотя ничего из этого никогда не должно было принадлежать ему. К тому моменту, когда Цзян Чэн вспомнил, что нужно отнести Цзинь Лина в его комнату, ребёнок уже заснул, прижавшись к его груди. И это было эгоистично и опрометчиво с его стороны. Но Цзян Чэн давно уже смирился с тем, что ребёнок, заснувший на его руках, — единственная причина, по которой он всё ещё сохранил некоторое подобие здравомыслия. — … Спокойной ночи, А-Лин, — прошептал он в волосы Цзинь Лина. Только в этот раз он позволит племяннику спать здесь, с ним, только один раз.