Город-безысходность

      Стэн бродит ночной тенью по вонючим закоулкам, по разрушенной набережной, по неосвещенным улочкам. Бродит под окнами беспокойных лунатиков, под балконами бодрствующих курильщиков, бродит по лужам. Стэн разрушает гладь чёрной воды шлепком ботинка. И идёт дальше.       Он не собирается возвращаться домой, он всё плутает, как сотни таких же полуночников, как упырь. И в холодной квартире его никто не ждёт, и никто не назовёт его сумасшедшим, ведь только они шляются по ночному Нордфилду. Сотни сумасшедших упырей…       Сквозь облака рисуется силуэт болезненно бледной луны. «Растущая» — думает Стэн, мысленно проведя линию между заострёнными концами полумесяца. И идёт дальше.       Стэн вместе с туманом вдыхает запах сырости и трущобной гнили — запах души города. Он — отражение неоновой вывески в лезвии ножа, он — белая пудра на щеке проститутки, он — загадочная фигура в вечернем тумане. Нордфилд…       Он — косой дождь, что смывает с мостовой кровь, он — выстрел, меткий, бесстрастный. Он — пар, выходящий с последним вздохом. Город-безысходность…       Где-то совсем рядом раздался крик. Короткий, прерванный. Он затерялся между спинами молчаливых зданий и вряд ли кто-то вспомнит о нём. Стэн продолжает свой путь, приближаясь к той самой подворотне, откуда донёсся звук, а затем, только лишь из любопытства, заглядывает в неё. Хрип, ничего больше, только судорожный хрип. Ничего почти не разобрать в этой полутьме, но Стэн замечает, как во влажном холодном воздухе растворяется пар, вышедший с последним вздохом.       Стэн поднимает бровь, разворачивается, выходит на свет, подставляет лицо косому дождю.       И идёт дальше.