Последний свет

      Солнечный свет все так же заливал Последний Приют. Искатель молча сидел на краю вершины, свесив ноги в пустоту. На сердце несдвигаемым грузом давила печаль. Ни тихая музыка Амадея, ни тепло камней, ни нежные лучи не могли убрать ее, рассеять. Такую печаль лечит лишь время. Или превращает в седую тоску, что преследует до самой смерти, бередя старые раны воспоминаниями.       Где ты сейчас, Аман? Что на сердце у тебя? О чем ты думаешь?       Какая-то птица с пронзительным криком проносится над утесами. Искатель поднимает голову, щурится, пытаясь рассмотреть темные очертания. Птица носится над самым краем солнца, не давая узнать себя в ярком свете. Она будто смеется, издевается над незадачливым путником. Какой ты герой, если даже другу помочь не способен? Бесполезно. Ты не вернешь его. Никогда не вернешь!       — Замолчи! — пущенный со злостью камень конечно же не долетает до насмешницы. Птица все так же кружит в золотом ореоле, птица все так же смеется.       Голова в бессилии падает на грудь. Искатель. Великий герой, умеющий решать любые проблемы, предотвращать самые страшные катастрофы, усмирять опаснейших тварей. Но что делать, если нет ни катастрофы, ни монстров. Что делать, если твой друг сделал неправильный выбор? Что делать, когда ты не в силах сделать ничего? Что делать, когда бессилие и тоска наваливаются на плечи? Что я могу сделать?       — Говорят, от частых печалей быстрее стареют.       — Врут, — Искатель швырнул в даль еще один камешек.       — Правда? Но мне все-таки кажется, что Вы постарели, Искатель. Может, не телом - Ваша душа постарела. И мне грустно видеть это.       Третий камешек замер в дрожащей руке. Солнце все так же текло по плечам, несчадно палило в глаза. Птица все так же смеялась. А за спиной… за спиной стоял тот, кого не должно быть на этом утесе.       — Ты просто воспоминание. Очередное воплощение магии Амадея, — Искатель качнул головой, камешек полетел вниз, выпав из ослабшей ладони. Сердце забилось, будто простреленное. На солнце вдруг стало нестерпимо жарко. Разум не верил, отказывался верить, лелея, будто прокаженный, свою боль и грусть.       — Это немного обидно, Искатель. Меня еще не заставляли доказывать, что я — это я.       Тихие шаги, отдающиеся в голове грохотом набата. Искатель зажмуривается. Не верю. Не могу поверить. Просто иллюзия. Очередной обман. Снова лишь пытка невозможным. Это лишь воспоминания!       Мягкие пальцы касаются щеки. Они пахнут кожей старых перчаток, солнцем, травами и храмовым ладаном. Они слишком реальные, слишком настоящие. Ни одна магия не создаст этого ощущения. Искатель в безумии хватает протянутую руку, крепко ее сжимая, оборачиваясь к ее обладателю.       — Я был прав. Морщины не красят Вас.       Аман улыбается. Тепло. Обезоруживающе. Искренне. В светлых волосах путаются солнечные лучики. Беспокойный ветер теребит края синего плаща. Голубые глаза - будто осколки леонхольдского неба, в них нет и тени жестокости или боли, они полны света, доброты, уверенности, огня, что не обожжет, но всегда согреет. На чистом лице смущенная улыбка. Таким Искатель запомнил Амана в их первую встречу, таким же видел его сейчас после стольких месяцев скитаний.       — Мне стоит извиниться за свои действия, Искатель, я… — юноша опускает голову.       Пара мгновений, чтобы подняться на ноги. Еще мгновение, чтобы сжать жреца в болезненных горячих объятиях, передать всю горечь, всю боль утраты, все волнение и печаль, что копились так долго. Получай! Получай сполна! Пойми наконец, как нужен ты мне и людям.       Аман лишь вздрагивает, с неуверенной лаской обнимая в ответ. Он все такой же теплый, все так же окружен запахом ладана и трав. Все так же неприятно впивается в грудь его крылатое украшение, касается лопаток посох, что, казалось, был сломан.       — Искатель…       — Никогда… больше… не уходи, — слова вырываются с хрипом, горло забивает проклятый ком, глаза жжет. Нет, герои не плачут. Герои не должны плакать.       — Простите меня, Искатель. Я заплутал во тьме. Аман чуть отстраняется. Теплая ладонь касается лба, голубые глаза заглядывают в самую душу. Пускай. Для него она распахнута, как родное окно для загорского орла весенним днем.       — Тише, Искатель. Выдохните, отпустите свою боль, она больше вам не нужна. Тяжелый хриплый вздох. Легкие разрывает судорогой. Голова кружится.       — Дышите, — легкий шепот на краю сознания. — Дышите.       Эти яркие голубые глаза напротив, горячая ладонь у лба. Путь окончен. Он больше не должен ловить миражи, гнаться в отчаянии за призраком, всегда опаздывая лишь на миг. Все. Тьма отступила. Аман вернулся. Вернулся назад. И Искатель больше не отпустит своего друга, не даст упасть во тьму.       Никогда.       Аман убирает руку. На его лице сожаление.       — Как ты попал на остров?       — Я всегда был здесь. Моя душа рвалась сюда из фетранийской бездны, — юноша тихо вздохнул, пряча глаза за длинной челкой. — Я совершил так много ужасного. Я погряз во тьме, от которой теперь не отмыться. Я больше не смогу быть ни жрецом, ни целителем, ни надежным другом. Искатель протянул руку, касаясь чужого плеча.       — Никто из тех, кому ты был дорог, не винит тебя в случившемся. Мы ждали тебя, Аман, ждали все это время, не теряя надежды. И ждали бы сколько нужно, не важно, как далеко увлекла тебя тьма. Ты оставил в наших сердцах свой свет, Аман, что озарял нам путь. Но ты вернулся, и теперь наш черед поделиться с тобой светом.       Аман поднял голову. Голубые глаза блестели. Слезы? Ты правда плачешь, Аман?       — Я не знаю, что должен ответить. Меня нигде не ждали… вот так…       — Тебе не нужно ничего отвечать. Просто останься.       Улыбка недоверчивая, полная светлой радости. А глаза все-таки мокрые, яркие-яркие, как леонхольдское небо, что впервые свело двух маленьких людей, ставших частью большой истории.