Опиум

День упоительных нравочтений. Мама достала Библию, будет меня ею мерить. Все прегрешения на алтарь - Рассмотрит под микроскопом своих пуританских мнений. "Так-так, что тут у нас в списке прелюбодеяний? С конюхом, со слугой, с собственным троюродным братом прошлой весной... Что за распутная девица, боже-хресте спаси! Как бы сдержатся и не спровадить ее в бедлам на лечение от любви. Не помогут ни монастырь, ни власяница, ни строгий муж Боже, да кто ее теперь возьмет, для каких благородных нужд?" Входит отец и действие приобретает характер катастрофы: Он размахивает руками, огорченно сопит, смотрит строго, Пыхтит, как лихорадочная старуха, в день когда вот-вот сдохнет. "Мы ее отрядим в шлюхи, - говорит, - пускай ублажает мастеровых и портовую грязь! Я с нею в одном доме более не сомкну глаз!" А сам смотрит паршиво, как злой похотливый черт, и скорее бежит из гостинной, Пряча в штанах порозовевший болт. Мама сокрушенно опускает грудь, играет морщинками у глаз и кривит черный от опиума рот. Разочарована, но верит, что меня проймет. Если бы он был, старый томик в ее руках обратился б в пыль... Вижу, как в отражении лакированного трюмо позади маман танцует черт, Из его влажных губ струится паршивый мед, на рогах по паре девичьих сердец, Но мое ему не светит и точка. Я более никому не служу, я более никому не дочка. Скоро за мною придет экипаж и отправится в Новый свет. Говорят, там играют в покер, там пахнет деньгами и анисовой водкой. Там, меня точно уже никто не осудит. Мама вздрагивает, когда я встаю и протягиваю ей стилет. "Вот этим, - говорю, - я хотела отправить младшеньких на тот свет, Чтоб вам они с отцом уже не достались. Но, пожалуй, оставлю тебе решать, сколько им еще своей участи ждать, Но если у тебя совесть еще осталась, Подари им свободу, которая мне по праву рождения обещалась". Беру саквояж, разрываю кровавую нить, оставляю все в прошлом, делю себя на было и есть. Мама дрожит и тянется к портмоне за спасительной дозой. Я запоминаю ее запах — шалфея с розой — И покидаю эту марионеточную жизнь.