Все Равно

      - А я просто хочу тебя поцеловать.       - А я нет.       - Почему?       Ты все равно меня целуешь, и мне все равно приятно и больно. Мне все равно хорошо.       Мне все равно.       Я стою и не двигаюсь, не отвечаю на поцелуй. Я делаю вид, что ничего не чувствую. Ты не должен меня целовать. Тебя кто-то ждет, тебя кто-то любит, а ты вот целуешь меня. И тебе сейчас совершенно на того человека.       И что? Что ты будешь делать дальше? Жалеть, любить, ненавидеть, или просто уйдешь?       Все равно.       Я не хочу привязываться к тебе. Потому что не знаю, чем все это закончится, к чему все это приведет. Я просто делаю вид, что ты мне безразличен. А ты вот целуешь. Вкладываешь страсть, любовь и так далее по списку душераздирающих чувств. Я а лишь бесчувственно стою и еле сдерживаю себя, чтобы не сорваться и не углубить поцелуй, не сжать твои плечи, крепче прижимая тебя к груди.       Ты отстраняешься, даешь мне пощечину. Да, злись. И ты уходишь. Все равно. Я не могу так. А ты вот научился.       И почему ты полюбил меня? Почему я нужен тебе? Я, конечно, знаю. Но не хочу этого признавать.       Больно? Ужасно.       Да, пусть все будет именно так: ты будешь дико на меня зол, сорвешься на своем любовнике, а причиной этой ненависти буду не я, а моя мнительная отрешенность, мое безразличие к тебе.       Нет. Это не безразличие. Ты мне абсолютно НЕ безразличен. Тогда почему, почему я вот так вот поступаю? Просто по-другому не могу.       Я иду в раздевалку, переодеваюсь, избегая твоего взгляда, не поднимаю лица; на моих губах застыла усталая, но радостная улыбка. Да, концерт был, как обычно, бесподобен, и что с того?       Мне совершенно плевать на это.       Вот снова новые шутки, подколы; я смеюсь.       Все равно.       Ты тоже не смотришь на меня. Нет, тебе не стыдно, ты просто хочешь причинить мне боль. Ты хочешь ранить меня, задеть, ты снова заигрываешь с Урухой у меня на глазах. И что с того? Заигрывай, он - твой любовник.       Мне все равно.       Я иду к зеркалу, поправляю воротник своей белой рубашки - всегда любил белые рубашки, они мне идут. Именно ты мне это сказал, как-то случайно обронив за обедом. Окидываю всю группу энергичным взглядом и говорю:       - Ребят, мы хорошо сегодня поработали, давайте в клуб, отметим.       Все только за. Особенно Руки. Одеваю очки и выхожу.       Только ты посмотрел на меня странно. Странно, потому что тебе стало обидно от того, что я не одарил тебя этим «особенным», двусмысленным взглядом. Аой, ты старше всех, прекрати это ребячество. Я усмехнулся про себя.       Ночной Токио всегда меня привлекал. Меня завораживали его яркие огни, его безудержное, животное веселье, поражали его лица: полупьяные и счастливые. Живи и наслаждайся одним мгновением, потому что оно одно и потому что это твое мгновение. Кури, пей, принимай наркотики, забывайся в чужих ласках, а другого не надо было, это твое мгновение.       «А я просто хочу тебя поцеловать». И ты поцеловал, и это тоже было твоим мгновением. Будь доволен, с тебя хватит, потому что другого я тебе не дам, потому что я не подарю себе надежду на твои взаимные чувства. Ты думаешь, что все это игра, очередная игра в шахматы, где ты хочешь быть королем, а я твоей верной пешкой; очередная передряга, которая заставляет твою кровь закипать, а я как обычно буду буду вытаскивать твой тощий зад из полицейского участка.       Нет, Аой, я уже не такой, даже у глупых и безвольных пешек порою просыпаются чувства, порою даже они просыпаются посреди ночи и понимают, что внутри и снаружи них дикая пустота. Зачем я об этом думаю? Просто о другом пока не могу, да и не хочу. Я, как мазохист, с удовольствием доставляю себе боль, истязаю себя подобными мыслями, уничтожаю свои нервные клетки и прикусываю до боли губы. Больно?       Уже все равно.       Устало вхожу в клуб. Охранник при входе сразу меня узнает и проводит в специальное помещение, которое было нашим личным местом, где мы напивались вдребезги и где всегда что-то, но происходило.       Я открываю дверь, и сигаретный дым тут же окутывает мое сознание, пьяный Руки и не менее пьяный Рейта летят мне на встречу, обнимают, и так хорошо, честно, так хорошо. Потому что я знаю, эти люди никогда не скажут тех слов, что когда-то сказал мне ты. Даже Уру подходит ко мне, да, он, конечно, пьян, да, конечно, под кайфом, но подходит ко мне и, улыбаясь говорит:       – Вот кого нам здесь не хватало, так это тебя, дружище.       Я улыбаюсь. А ведь Уруха очень хороший. Аой, я поздравляю тебя с прекрасным выбором второй половинки. Я счастлив за вас обоих. Не обижай его. Не поступай с ним, как ты все время поступаешь со мной, он слишком, слишком сильно дорожит тобой. Не так, как я.       А вот ты. При виде меня ты сразу становишься хмурым. Ну и что с того? Я подхожу к тебе и обнимаю тебя, мы ведь друзья, мы ведь всегда ими были и всегда ими останемся. Мне плевать, что тебя это не устраивает. Ты скривил свое красивое лицо в полуулыбке. Не хмурься, тебе это не идет. Ты меня приобнимаешь, я чувствую, как твои руки легли мне чуть ниже талии, я сразу отстраняюсь и вручаю тебе в объятия подвернувшегося под руку потерявшего над собой контроль Уруху. Шепчу тебе на ухо:       – Не забывай про него, потому что он не забудет про тебя.       Вот и все. Мы пьем и веселимся, это наша жизнь, завтра утром все проснутся с головной болью, в чьей-то постели и с дикой жаждой и желанием покурить. Но, как обычно, никто не найдет хотя бы и капли алкоголя и, как обычно, именно мне придется бежать за сигаретами в ближайший магазин. Да хрен со всем этим. Мы веселились всю ночь. Мы это заслужили. И плевать на головную боль, нам было хорошо. Ведь так, Аой? И так почти всегда.       Иногда, правда, бывают и скандалы, и порою причиной их является то слишком пьяный Руки, то твое обычное недовольство всем вокруг, а точнее мной. Но в итоге вечно получаю я, а ты усмехаешься и зачем-то везешь меня в больницу, на пол пути я всегда выхожу из твоего такси и добираюсь домой сам.       Пойми, ты мне не нужен. Я уже давно это для себя уяснил и выцарапал ногтями на своем сердце.       Звонок мобильного, красивый голос Руки сообщает мне, что все должны собраться в студии. Странно, но что поделать. Я собираюсь и приезжаю.       Хмурое и злое утро. Тучи слишком низко висят на городом, задевают верхушки деревьев в парке, зацепляются за ветки, путаются в листве, как в паутине неосторожные мухи. Свинцовые тяжелые тучи остаются покоиться в кронах до тех самых пор, пока солнце на растворит их своим светом. Но вот когда оно появится? Такое утро, обычно, предвещает что-то плохое: или очередной депрессняк Рейты по поводу того, что его никто не замечает, или очередную истерику Уру из-за того, что его все имеют.       Но я никак не ожидал такого именно от тебя. Я даже был удивлен. Ты заставил меня волноваться. Ты не появился. Мы именно поэтому и собрались. Что же ты такого надумал, что теперь не можешь прийти и посмотреть со своей вечной усмешкой и презрением на меня? Что же ты сделал?       Я нервно закурил, когда услышал, что ты уже пятый день не объявлялся. Уруха сначала тихо, а потом громко и во весь голос начал истерить, Рейта паниковал, Руки расхаживал по конференц-залу, пытаясь строить из себя лидера и собрать все по кусочкам. Руки, оставь, прекрати свои попытки, это все было разбито очень давно и все кусочки я уже выбросил.       Ничего не говоря, ничего не объясняя, я выхожу и еду к тебе. Нет, не к тебе домой. Я знаю, где ты. Я знаю, где ты так любишь бывать наедине со своей злобой и одиночеством, наедине со своей ненавистью ко мне.       Бордель. Аой, как это неоригинально. Мне интересно, тебя там не затрахали ли до смерти за эти пять дней? Я прихожу и вижу тебя в стельку пьяного и в совершено ужасном состоянии. Обычно, ты так хорош собой, а сейчас ты просто жалок. Мне сейчас тебя только жалко. Но даже такой - ты красив. Но этим своим мыслям я воли не даю.       Я беру тебя за руку. В твоих глазах я читаю надежду, с твоих губ срывается мое имя. Не произноси его, мне этого не нужно. Я веду тебя домой. Я веду тебя к себе домой. Сначала ты был рад увидеть мое лицо, ты был рад, что именно я приехал за тобой, что именно моя рука касается тебя. Сначала даже какое-то счастье я видел в твоих глазах, в твоих затуманенных от алкоголя глазах. Нет, Аой, тебе этого не понять. Тебе нужен не я. Я вообще тебе не нужен.       Мое бесстрастное лицо тебя просто выводит. Ты тут же резко высвобождаешься, пошатываясь, встаешь, неуверенной походкой идешь навстречу мне, как будто угрожая, а я стою, не двигаясь. Ну и что, что ты мне сделаешь, Аой?       Ты, как обычно, начинаешь свою пространную речь по поводу всех этих чувств и масок. Уволь, я устал. Не в первый раз я слышу ее из твоих пьяных уст. Не в первый раз. Я тебя уже не слушаю, но, как обычно в такие моменты, грусть оставляет своей отпечаток на моем лице, мне просто тяжело смотреть на тебя в таком состоянии, и я, ничего не говоря, беру тебя за руку, крепко сжимаю, и, если же ты не успокаиваешься, то даю тебе хорошенькую пощечину.       – Успокойся.       Спокойно, абсолютно спокойно говорю я тебе. И от этого холода в моем голосе ты сразу затихаешь. Почему, почему ты так безволен перед этим безразличием и холодом, Аой? Почему?       Я забираю тебя, мы едем ко мне. Всю дорогу в такси ты странно молчалив, раньше ты пытался ко мне еще приставать. А сегодня ты странно молчалив. Что именно ты хочешь мне этим доказать? Мы приезжаем, я помогаю тебе вылезти, беру под руки и веду к себе домой.       Пустая квартира, на полу чья-то одежда, не моя, в воздухе чей-то чужой запах. Это я так пытался тебя забыть и прогнать твои образы из своей головы, мыслей и сердца. Получилось или нет, ты об этом не узнаешь.       А помнишь? Да, ты все прекрасно помнишь. Поэтому ты вперед меня проходишь на диван, ложишься и закрываешь глаза. Твои губы шевелятся, но я не могу понять, что говоришь, я не слышу, но я знаю, догадываюсь.       Не хочу.       Я приношу тебе стакан с аспирином, сажусь рядом, не слишком близко, но совсем рядом. Так, чтобы я просто был с тобой, чувствовал твой перегар, именно то расстояние, на котором я еще мог себя сдержать, чтобы не поцеловать тебя. Аккуратно приподнимаю твою голову, и буквально заливаю в тебя лекарство. Ты никогда не любил пить аспирин, ну что же поделать, коли ты так нажираешься каждый раз. Допив, ты отстраняешься, снова закрываешь глаза. Тебе не хочется меня видеть. Поверь, Аой, это взаимно. Ты должен скоро заснуть. А я буду, как обычно, сидеть рядом и смотреть на тебя. Буду, не дотрагиваясь до тебя, проводить рукой по твоей щеке, по виску, легко, лишь бы тебя не потревожить, лишь бы ты не узнал, что я рядом. Буду призраком любить и желать тебя.       Но в этот раз ты не спал, ты тяжело дышал, а потом открыл глаза и посмотрел на меня. Ты спросил тихо-тихо:       - Почему?       А я и сам не знал почему. Я хотел верить, потому что я тебя ненавижу. Но с каждым днем, поверь, мне сложнее и сложнее тебя ненавидеть. Я пытался тебя забыть, не любить. Но как…? Я посмотрел на тебя. В моем взгляде смешался холод и малая толика слабости.       Аой, прекрати, не заставляй меня все вспоминать. Я встаю и прохожу мимо тебя, ты хватаешь меня за руку, ты тянешь к себе. Я повинуюсь, мысленно проклиная себя за все свои слабости. Если бы не ребята, я бы давно ушел, чтобы просто не видеть тебя, чтобы не тянуться к тебе, чтобы не терзать себя.       Ты притягиваешь меня к себе. Твой голос дрожит, ты не можешь это так спокойно говорить, видимо ты очень много думал об этом, но все никак не мог понять, поэтому сейчас ты и не выдержал. Где же тот надменный и жестокий Аой, который сказал однажды, что это просто жестокий трах? Где тот Аой, которого я ненавижу, на которого мне плевать?       Твое дыхание обжигает мне губы, я наклоняюсь ниже, ты шепчешь:       – Объясни! Зачем и почему? Откуда в тебе такой холод, почему ты так меня ненавидишь, почему не можешь простить?       На секунду я теряю контроль. Странное ощущение: я будто падаю куда-то вниз, будто исчезаю в твоих глазах, добровольно, не ища спасения. Да, тогда все было иначе, тогда на твоем месте был я. И я молил тебя о нежности, а ты дарил жестокость и насмешку. Но всего на секунду я забыл о равнодушии, всего на секунду, но ее хватило, чтобы ты воспользовался своим мгновением и поцеловал меня.       Я резко отстранился, почти даже отпрыгнул. Не надо. Не надо.       – Прекрати.       Я говорю тихо, зло, спокойно, холодно. Я сам поежился от своих же слов. Даже страшно подумать, что же тогда почувствовал ты. Я не буду просить прощения. Я еще какое-то время смотрю на тебя. Нет, во мне нет сожаления, во мне его никогда не будет, во мне будет жить только безразличие к тебе.       Прошло еще одно мгновение, и оно, наверное, стало моим спасением, мое сердце забилось сильнее, мне показалось, что я сейчас умру. Ты грустно, униженно, отвергнуто смотришь на меня и, чуть ли не со слезами на глазах, дрожащим голосом, ты молишь меня:       - Подари мне свою любовь.       Я качаю головой, мне уже не надо. Ты смотришь на меня. Больно? Невыносимо. Ты шепчешь, твой голос тебя предает, а я слышу как рвется твоя душа:       – Я люблю тебя.       Какое-то время я странно смотрю на тебя. Вот он, твой долгожданный двусмысленный взгляд, Аой, но смысла в нем куда больше, чем ты ожидал:       – Все равно.       Говорю холодно я и выхожу из квартиры. Я пойду в бар, пить я не буду, я не буду ничего забывать, мне это не надо.       Мне все равно.