***
— Что ж, мистер Джеффри Хэмиш, можете ли вы с ходу сказать, какие эмоции я испытываю в данный момент времени? — спросил доктор Хемсворт, усмехнувшись невесело. — Вы нервничаете, — выпалил я. — Что ж, а я надеялся, что я достаточно хорошо это скрыл, но, видимо, у вас зоркий глаз, мистер Хэмиш. Вы нам подходите. Он подался вперед, глядя неотрывно мне прямо в глаза, словно хищник, выслеживающий жертву. Воцарилась тишина, нарушаемая только громким и размеренным тиканьем часов. Доктор Хемсворт снова выпустил изо рта клубы дыма. — Всего один вопрос, мистер Хэмиш. Вы уверены? — Уверен в чём? — Что ж, наверное, я должен был задать этот вопрос в самом конце, за что извиняюсь, но, как вы верно подметили, я действительно слишком нервничаю. Наша команда проводила любопытнейшее исследование. Только знаете ли, вы не должны разглашать ровным счётом ничего из того, что услышите здесь. Не важно, кому — родителям, другу, коту. Поняли? — Да, — ответил я, нервно взглотнув. — Человечество уже научилось с пятидесятипроцентной вероятностью выводить пациентов из переходного состояния между жизнью и смертью. Знаете ли вы, что это за явление, мистер Хэмиш? — Ну… э-э… клиническая смерть? — Браво, мистер Хэмиш! Что ж, как вы, наверное, знаете, вопросы воскрешения на протяжении всей истории волновали человечество. Отсюда идут легенды о ведьмах, богах, некромантах. Вспомнить хотя бы Иисуса Христа, который, пожалуй, является самой известной воскресшей… кхм… личностью. Сейчас на дворе аж двадцать первый век, все люди как на подбор атеисты и агностики и мало верят в эту чепуху. А вы верите, мистер Хэмиш? — На данный момент нет, но, судя по тому, куда идёт наш разговор, вскоре мне придётся уверовать. — И вы совершенно правы, — сказал доктор Хемсворт, довольно улыбнувшись, так, как будто я был его сыном, получившим несколько «пятерок» в школе, — И цель нашего проекта заключалась в следующем — найти то, что поможет нам воскресить мёртвых. Нет, нет, конечно, не так восторженно. Мы хотим воскрешать недавно умерших. Конечно, поставить такую амбициозную цель весьма легко, но идти к ней?.. Прошло около пяти лет, что срок довольно маленький. Мы экспериментировали, эксперементировали и ещё раз экспериментировали. Наконец, мы пришли к выводу, что если тело (мыши, в нашем случае) заморозить при определённой температуре, ввести некую сыворотку, которая содержит гормоны и ещё некоторые вещества в определённых количествах и запустить сердце прибором, отдалённо по схеме действие напоминающим дефибриллятор, то они воскреснут из мышиного царства мёртвых. А почему дефибриллятор нельзя использовать? — Он сжигает сердце, если использовать после его остановки? — Абсолютно верно, мистер Хэмиш! Опять повисло тяжёлое молчание. Я принялся оглядываться, чтобы не видеть странного, помешанного лица Томаса Хемсворта. Почему-то всё в этой комнате мне казалось нереальным, придуманным. Как будто всё — и это собеседование, и этот НИИ, и взволнованного Томаса Хемсворта — я видел во сне. Волна смешанных чувств захлестнула меня. Я понял, что я должен был сделать, почему это конфидециально, и почему меня наняли через тётю. Я должен буду следить за трупами. Ожившими трупами. И составлять отчёты. Весело, конечно, но что мне ещё оставалось делать, если меня больше никуда не брали? А работа в таком передовом и прогрессивном проекте точно украсит мою трудовую книжку. Я нервно потёр виски. Нет, это предложение звучит определённо чертовски заманчиво! — Вы в порядке, мистер Хэмиш? Воды? — прервал ход моих мыслей доктор Хемсворт. — Да, в порядке, спасибо. А что с экспериментами над мышами? Были ли они успешными? — Определенно. Мы благополучно воскресили 37% всех подопытных, умерщвленных не более чем за 4 часа до операции. Сейчас они живы и здоровы. Не желаете ли взглянуть? — Хотелось бы. Не то чтобы я разбирался в мышах, но мне определенно хотелось увидеть это чудо науки, посмотреть в его глазки-бусинки, наверное, что-то подобное испытывают паломники, целуя мощи. Как и предполагалось, мыши были совершенно обыкновенными. Во всяком случае, на первый взгляд. Они с любопытством смотрели на меня, двигая челюстями, кто-то, свернувшись, спал в домике, демонстрируя лоснящийся белый бок, кто-то одиноко грыз игрушку в уголке. Милые существа, я всегда любил грызунов. — Очаровательные создания, не правда ли, мистер Хэмиш? — спросил доктор Хемсворт с улыбкой глядя на своих «детей». — Да. А где мы раздобудем свежие трупы? — Ох, мистер Хэмиш, вы столь педантичны и любознательны. Не волнуйтесь. Закон и свежие трупы — последнее, с чем у нас могут возникнуть проблемы. — И моя работа будет заключаться в реабилитации воскрешенных? — Не только. Не беспокойтесь, вы будете не единственным специалистом в этой области. Мы к вам приставим Оуэна Морроу, одного из лучших студентов. Но всего одного. Пока мы не уверены в успехе нашего эксперимента, мы не будем набирать слишком большой штаб по понятным причинам. — Что значит «не только»? — уже начиная нервничать спросил я. — Видите ли, мистер Хэмиш, во время смерти часть клеток мозга испытуемых отомрёт. И если в поведении мышей, которые руководствуются в первую очередь инстинктами, мы не видим существенной разницы, то какие отклонения могут быть у людей, мы совершенно не можем предвидеть. Вполне вероятно, они не смогут больше вести нормальную жизнь. Вам всё понятно? Томас Хемсворт на каблуках повернулся ко мне и пристально посмотрел мне в глаза. Он испытывал меня. Я, твёрдо для себя решивший, что мне необходима эта работа, попытался подавить своё смятение и принялся сверлить взглядом испещрённое ранними морщинами лицо доктора Хемсворта. Мой лоб покрылся испариной. Снова воцарилась тишина. Возня воскресших мышей казалась мне нестерпимо громкой. — Вы уверены, что готовы, мистер Хэмиш? — тихо, но вкрадчиво спросил доктор Хемсворт. — Да. Абсолютно точно, — ответил я твёрдо. — Если вы всё же сомневаетесь — сейчас последняя возможность отказаться. — Нет. Я всё решил. — Что ж, отлично, мистер Джеффри Хэмиш. Вы сделали свой выбор. Пройдёмте обратно в мой кабинет, оформим необходимые бумаги.***
Я не буду рассказывать о том, как я подписывал трудовой договор, а также о том, как мне устроили краткую экскурсию по помещению НИИ, отведённому под проект, и даже о том, как и когда я должен составлять отчёты. Наверное, это не всем интересно. Зато я расскажу о том, как на следующий день прошла моя встреча с новоиспечённым ассистентом. Как и предполагалось, имя ему было Оуэн Морроу, а его ярко-рыжие волосы торчали во все стороны удивительно длинными вихрами. Моему ассистенту должно было быть около двадцати двух лет, но нескладная мальчишеская фигура и худая курносая физиономия сильно молодили его. Когда Оуэн Морроу увидел меня, его тонкие веснушчатые губы расплылись в улыбке. — Доброе утро, мистер Хэмиш. Доктор Хемсворт уже успел рассказать о вас, — сказал он, уверенно, даже нагло протянув конопатую руку. — Доброе утро, мистер Морроу. Вас уже ввели в курс дела? — Более чем. Однако сейчас нам, психиатрам, особенно делать нечего. Отлов трупов начинается только завтра. Чай? Кофе? — Чай. Кстати, я забыл задать вопрос: почему взяли именно меня, а не кого-то из учёных? — А я откуда знаю? — сказал Морроу, пожав плечами, — Возможно, потому, что у Хемсворта со всеми плохие отношения и доверия нет ни к кому. — Тогда почему у него доверие ко мне? — Вас рекомендовали, а еще он лично проводил собеседование с вами. Возможно, для его взбалмошной и деспотичной натуры это достаточно. — А он о вас хорошо отзывался, мистер Морроу, — попытался сыграть на его совести я. — А я лгу убедительно, — равнодушно ответил Оуэн, не глядя на меня. Тема была исчерпана. Оуэн налил мне чай в кружку, вздохнул и внимательно осмотрелся. Мы находились в красивом просторном кабинете с пустыми шкафами из темного дерева, паркетным полом, вертикальными жалюзи, огромным письменным столом с закрытым ноутбуком, скромным кожаным диванчиком, удобными компьютерными креслами и одиноким фикусом на подоконнике. Больше здесь не было ничего, даже календаря или органайзера. — Симпатичненько, — отозвался Оуэн, — Но здесь ошутимо не хватает фото котят и плаката с Элвисом Пресли. — Что это за место хоть? — спросил я. — Ваш кабинет, мистер Хэмиш. И я сейчас пью ваш кофе, — с наслаждением ответил Морроу и отхлебнул из своей кружки. — Как вам не стыдно! — полуиронично ответил я. — Стыд — последнее по нужности качество в психиатрии. Спорить с Морроу я не стал. На самом деле, Оуэн мне сильно понравился своей детской непосредственностью и уверенностью. И своим полушутливым тоном разговора тоже. Он сильно походил на полукомичную фигуру Билла Сканлэна из моей любимой книги Конан Дойла «Маракотова Бездна», который разряжал своей колкой иронией всю напряженную атмосферу романа. И Оуэн был каким-то более понятным, чем, скажем, доктор Хемсворт. Морроу не пытался повесить на всё завесу тайны, но не брезговал показаться чрезмерно пафосным. По сути, он был всего лишь мальчишкой. Впрочем, таковым был и я. «Да, на Оуэна определённо можно положиться», — подумал я, разглядывая его сверкающие на ярком солнце вихры. — Вас уведомят по почте по поводу предстоящего эксперимента, вероятно, завтрашнего, — сказал Морроу, — И меня тоже. Если он окажется успешным, то нас вызовут. А пока у нас есть время для отдыха, стоит сделать ваш кабинет поуютнее. — Фотографиями котят и плакатом с Элвисом Пресли? — Схватываете на лету, — ухмыльнулся Оуэн. Остаток дня мы провели обустраивая кабинет по нашему вкусу, естественно, обклеив стены фотографиями котят и повесив непонятно откуда добытый плакат с Элвисом Пресли, благо, мой кабинет ни в коей мере не являлся публичным местом, и нужен был только мне и Оуэну. В конце концов, после многочисленных походов по магазинам и споров, это место выглядело весьма обжитым и уютным, а главное, нравилось нам обоим. Впрочем, не о кабинете речь. Но его обустройство сильно сблизило меня и моего ассистента.***
Следующие два дня не поступало никаких новостей по поводу операций. Я за этот промежуток времени успел полностью осмыслить своё положение, свою предстоящую работу, а главное, уже не мнил воскрешение людей чем-то мистическим, жутким и запретным. Я был твёрдо уверен, что наш эксперимент не столкнётся с подводными камнями и худшее, что появится у наших пациентов — шок или некоторое подобие экзистенциального кризиса. А потом мы войдём в историю, и я напишу мемуары. Впрочем, это будет потом, а я не хотел заглядывать в будущее шибко далеко, однако с уверенностью смотрел в завтрашний день. Через три дня после моего знакомства с Морроу, поступила новость об операции, правда, оказавшейся неуспешной — пациента не удалось вернуть к жизни. На следующий день была ещё одна попытка, которая тоже увенчалась провалом. Далее последовал где-то месяц неудачных операций, о которых меня уведомляли очень кратко, опуская все подробности. Может, из-за конспирации и боязни разглашения? Впрочем, такое положение вещей меня ничуть не огорчало, пока мне платили зарплату.***
Но в какой-то момент ситуация круто изменилась. Я получил сообщение:«Операция прошла успешно. Приезжайте завтра утром».
Сказать, что я был взволнован — значит ничего не сказать. Мне предстояло увидеться с человеком, первым человеком на Земле, который, как феникс, воскрес из собственного пепла. Его умершее сердце чудо науки заставило стучать вновь. Интересно, как он себя чувствует, этот пациент? Осознаёт ли он, каким колоссальным прорывом он является? Склонен ли он к мистическому объяснению? Шокирован ли он? Полностью ли он готов к возобновлению своей жизни? Впрочем, похоже, на меня чрезмерно накатили сентименты. Моё волнение было мне не под силу успокоить. Я вскакивал среди ночи, ходил кругами по комнате, включал смартфон, чтобы слепо и бесцельно листать новостную ленту, пробовал читать, но строчки как будто уползали со страниц в моём сознании, мешаясь в кучу и только сбивая с толку. Даже пробовал записать все свои чувства от происходящего, но рассказ получался серым и невыразительным, как дождь, который уныло стучал по окнам всю ночь, заглушая шум автомобилей и чьи-то долгие разговоры у подъезда. Утро было все таким же серым, темным и унылым. Тяжелые мутные капли стекали по стеклам автобуса, размывая неоновый свет вывесок и фонарей. Я пытался сосредоточиться на происходящем, следить за сменяющими друг друга зданиями, пляшущими огнями и белесыми облаками большого города, странно отсвечивавшими на ночном небе. Но мысли мои вновь и вновь возвращались к предстоящей встрече. Какой он, этот пациент? Здоров ли? Нормален? Счастлив ли, что его воскресили? Все эти и еще целая куча других вопросов всплывали попеременно у меня в голове. Что-то непременно будет, и моё чутьё подсказывало, что это что-то будет крайне нехорошим.***
Однако вид Морроу, который весьма успешно справлялся с волнением, прикрывая его своей привычной насмешливой наглостью, меня взбодрил. — Видел Хемсворта? — спросил он, вскользь взглянув на меня и подав руку. — А он нам нужен? Ты получил инструкции? — Получим скоро. Но с ним как-то спокойнее. — Со взбалмошной и деспотичной натурой? — Да … ! — выругался Оуэн. В целом, наша задача не казалась такой уж сложной при детальном ознакомлении. Всего лишь какие-то тесты какого-то человека. Однако от волнения прошибал пот. Сколько я бы ни пытался до этого убедить себя, что все происходящее объяснимо наукой, во мне все равно просыпался мистический ужас, напоминавший клубы чёрного дыма, заполнявшего меня изнутри. Оуэн, видимо, окончательно взял себя в руки, но его глаза неотрывно смотрели в одну точку, что выдавало в нём скрытое волнение. На долю секунды мне показалось, что то была не тревогая, а с трудом сдерживаемое возбуждение. Скрипнула дверь, нарушив громкую, напряженную тишину кабинета. Я вздрогнул и обернулся. На пороге стоял доктор Хемсворт бледный, как смерть. — Мистер Хэмиш, мистер Морроу, простите мою внезапность, — тяжело дыша ответил он, — Хотел вас проинструктировать. Пациентку зовут Сандра Рид, ей 19 лет. Умерла, упав и разбившись об острые скалы на горнолыжном курорте неподалеку. Была несильно повреждена, мы смогли зашить её раны. Сейчас, видимо, прибывает в состоянии шока, но это уже решать не мне, а вам. Проведёте обычную диагностику. Вас проводит миссис Блэк. Все ясно? — Да, — безликими голосами ответили мы хором.***
Я не помню, как и когда мы оказались в палате, но это и не важно. Сейчас попробую описать то, что мы увидели. Чёрт, при одном воспоминании об этих… этих… меня берёт за горло леденящий страх. Так, спокойно. Перед нами лежала хорошенькая девушка с темными каштановыми волосами, широкими скулами и массивным подбородком. Она смотрела в потолок почти не мигая, а её взгляд не отражал ровным счётом никаких мыслей. — Доброе утро! — как можно бодрее сказал я. — Доброе утро, — ответила она так, как будто не до конца понимала, что происходит. — Мисс Сандра Рид, верно? — Сандра… Рид? — Вас зовут Сандра Рид? — спросил я, не до конца понимая, чего пытаюсь добиться. — Да… А вас? — сказала она как будто машинально. — Я Джеффри Хэмиш, а это — мой помощник Оуэн Морроу. Можете звать меня Джефф. — А меня лучше не зовите вообще, — отозвался Оуэн. Я со злостью толкнул его локтем в бок. Морроу ойкнул, но Сандра не обратила на нас ровно никакого внимания и продолжала бесцельно и неотрывно смотреть в потолок. — Что ж, мисс Рид, как ваше самочувствие? — прокашлявшись, возобновил наш диалог я, — Вы, я полагаю, шокированы тем фактом, что вас воскресили, ведь вы, можно сказать, первый че… — Да, — механическим голосом перебила меня Сандра. — Что да? — Да. — П… — прошептал Морроу, за что снова получил локтём в бок. — Гм… ладно. Мисс Рид, как ваше самочувствие? — спросил я, пытаясь возобновить диалог. — Больно. Голова кружится, — ответила она. — А морально? — Больно. — То есть? — Бок болит… — Неужели вы не взволнованы тем, что вы — первый воскрешенный рукотворно человек в истории? — «Взволнованы» — это так плохо. Я не люблю волнение. Я волновалась, когда Джош предложил мне покататься на снегоходе по горам. А когда я падала на шипы, я подумала, что я уже всё… — пробормотала она и крупно вздрогнула, как будто неудачно изображая тревогу. — Вы рады, что воскресли? — спросил я, переборов дрожь. — А вы? — Я… я не умирал. — Это Они хотят, чтобы вы так думали. — Кто они? — спросил я, с трудом выговаривая слова. — Они, — сказала Сандра и замолчала. Больше она не отвечала, пока я не сменил тему и не начал проводить тесты.***
Поздно вечером мы с Оуэном сидели в кабинете и молча пили кофе. Мне казалось, что в воздухе висел какой-то вопрос, некая неразрешимая загадка, о сути которой нам только предстояло узнать. Что-то подобное я чувствовал в детстве, когда ночью приходил на пляж, садился на влажный песок и смотрел на море. Мне всегда казалось, что оно может мне что-то сказать, может, но не хочет. Я сутулился все сильнее и сильнее под странным, ни с чем не сравнимым взглядом Морроу. С превеликим трудом я понимал, что ось этой тайны — Сандра Рид, юная студентка, разбившаяся в горах. Мне всё казалось, что проблема не в этой несчастной девушке, нет, проблема лежит многим глубже. Живые карие глаза Сандры выглядели потухшими, уголки губ были безжизненно опущены, а тупой и бессмысленный взгляд навевал тоску и животный ужас не потому, что она сумасшедшая, а потому, что что-то заставило её стать такой. Неужели вся глубина этого тяжело повисшего надо мной вопроса — отмершие клетки мозга? — Что ты думаешь обо всем этом? — спросил Оуэн непривычно задумчиво. — Я не знаю. Она странная. Я бы сказал, что её расстройство абсолютно не поддаётся никакой классификации. Это похоже на олигофрению и на расстройство аутистического спектра одновременно, но эти заболевания врождённые! Врождённые, понимаешь! — почти истерично завопил я. — А родилась она когда? — тихо спросил Оуэн, жутко улыбаясь. Я так сильно сжал чашку, что она выскочила из моих рук, и кофе оказался на столе. Что-то с предельной ясностью всплыло в голове, но абсолютно внезапно исчезло в ту же секунду, какая-то мысль, может быть, истина… Оуэн всё так же жутко улыбался, в его лице не читалась тревога или беспокойство. Каким же я был глупцом, когда подумал, что Морроу интуитивно понятен, в отличие от Хемсворта. — Воскрешение было очевидной ошибкой, — неожиданно тихо и вкрадчиво заговорил Оуэн, — И если я понимаю амбициозность старого дурака Хемсворта, то от тебя я не ожидал такого энтузиазма и веры в однозначный успех. — Но… но почему? — А почему никто из животных, растений, да даже вирусов, не воскресает, Джефф? Почему мы не путешествуем во времени? Почему не бессмертны? Почему гибриды бесплодны? — Ты хочешь осудить большую часть современных отраслей науки? А почему мы тогда можем пользоваться интернетом? Этого же нет в природе? — Я ждал этот вопрос. Интернет создавался аж с 1969 и до 1991, а это долгих 22 года. Целая жизнь для кого-то. И концепт Мировой Сети не столь невероятен, как воскрешение мертвых. В рамках современной науки. Может, когда-нибудь, человечество и попрёт против законов природы, но когда это будет… Полоумному Хемсворту и его амбициозной секте энтузиастов точно такое не под силу, — закончил Морроу и отхлебнул чай, — Я бы на твоём месте протёр стол, пока вода не испарилась и кофе не присох. — Ты варвар, Морроу. — Знаю. — А зачем ты сам-то решил принять участие в этом проекте? — спросил я. — По той же причине, что и ты в начале этой всей кутерьмы. Я хотел денег и неплохого резюме, — при этих словах глаза Оуэна словно покрылись стеклянной оболочкой, сдерживая какую-то очень сильную эмоцию, как тогда, перед знакомством с Сандрой Рид, — Насколько я ошибся, сделав ставку на материальную выгоду, и насколько я ошибся вообще согласившись принять участие в этой тусовке — покажет время. «Скажи мне Джефф, кто в конечном итоге будет жертвой? Она? Или мы?»***
Я снова не спал всю ночь. Слабенькое снотворное, пылившееся на полке, не возымело эффекта. В моей голове вновь и вновь звучали слова Морроу: «Насколько я ошибся — покажет время» и перед глазами всплывала его улыбка. Нет, Оуэн был решительно типом странным и мутным. Вроде бы всё, что он сказал, было вполне логично и закономерно, а главное, Морроу ничего от меня не утаил, но этот диалог навсегда запал мне в душу. Или утаил? Взгляд, его странный взгляд, когда он говорил про деньги и карьеру... Это был не взгляд человека, желающего наживы, нет, вовсе нет. У Морроу есть свои причины участвовать в этом проекте, какие — мне предположить крайне сложно. Это не амбициозность и не вера в успех, не желание материальных выгод, и даже не заитересованность. Но что? Мне невольно вспоминалось то, что рвалось из него наружу, когда его взгляд стеклянел и замирал в одной точке. Морроу так похож на тёмную комнату. Дверь открыта, ты можешь заглянуть туда, можешь увидеть смутные очертания предметов, но тебе никогда, слышишь, никогда, не узреть самой тёмной, злой, мрачной сути, хранящейся там. Стой поодаль, в своём светлом коридоре, не суйся! Или хочешь поплатиться за своё любопытство?