Ивовые игры

Бета — Rin-ne Тишину комнаты нарушало лишь мерное потрескивание масла в светильниках да шелест медленно ползущей ивовой лозы. Чу Ваньнин, сцепив зубы и прикрыв глаза, стоял на коленях посреди небольшого коврика. Он не издавал ни звука, как бы порой ни хотел. Ни тогда, когда лоза проходилась листьями по чувствительным соскам, по внутренней стороне бедер, ни тогда, когда задевала мошонку и бесстыже вставший от прикосновений член…. «Кем надо быть, чтобы испытывать вожделение в подобной ситуации? От подобного деяния? Сколь низко я пал?» — корил себя Чу Ваньнин, ощущая, как от трения его естество наливается и твердеет. Спасения от этого не было: руки его были крепко стянуты, горло, грудь и бедра обвивала лоза, а кончик ее упирался в «то самое» место, беспрестанно поглаживая. Из одежды на Чу Ваньнине оставался лишь легкий халат, небрежно накинутый на плечи. Хотелось провалиться под землю. От унижений, от стыда, но, говоря по правде, больше — от собственной аморальности, ведь… ему нра…. Чу Ваньнин решительно мотнул головой. Нет, ложь! Он низок, ничтожен, он ублюдок, не достойный ни поблажек, ни сочувствия, но признаться в своем падении? Нет, на такое он не пойдет. — О, Чу Ваньнин, ну наконец-то ты дернулся, — раздался в комнате ленивый, чуть насмешливый голос того, кто поставил его на колени, связал и теперь пытает столь изощренным способом. — Этот достопочтенный уже опасался, что перепутал тебя с нефритовой статуей. Чу Ваньнин открыл глаза и покосился в сторону. Неподалеку от него, вольготно развалившись в кресле, с ехидной ухмылочкой на губах сидел Мо Жань. Одной рукой он поглаживал себя, другой — поигрывал с рукоятью Цзяньгуя, духовной силой изменяя длину лозы и интенсивность ее движений. Зрелище сие было для Чу Ваньнина столь бесстыдным, что он тотчас же отвернулся. В этот миг лоза с силой провела по нежной коже. Чу Ваньнин прокусил губу, но все равно не смог сдержать стона. «Тебе нравится подобное отношение, признай это. Нравится быть плененным и истязаемым собственным учеником. Кто еще столь жалок и бесполезен на стезе учителя, а, Чу Ваньнин? Не обучил его почтению, позволил ступить на неверный путь. Позволяешь творить бесстыдства, порочащие честь и достоинство. Тебя самого не отвращает гниль, поселившаяся в твоей душе?». Скрипнуло кресло, вновь раздался голос Мо Жаня. В нем было столько негодования, что Чу Ваньнин ощутил его почти физически. — Ну вот. Стоило этому достопочтенному отвлечься, как ты снова погрузился в свои думы. И если бы они были о достопочтенном! Но нет, твой разум всегда, всегда занимают другие. Это весьма огорчает. Послышались шаги, и через пару ударов сердца Чу Ваньнин ощутил, как пальцы Мо Жаня впились ему в скулы, вынуждая повернуть голову. В щеку ткнулось что-то влажное, пахнуло терпким, пряным мускусом. Чу Ваньнин непроизвольно сглотнул. Нет, не может быть. Это не… — А ведь этот достопочтенный так старался. Готовил подарок, достойный своего учителя. И что он видит? Полное пренебрежение к своим усилиям, нежелание даже слово сказать. И, хуже того, игнорирование, хотя сей достопочтенный стоит подле тебя. Какой же ты жестокий, Чу Ваньнин. «Это все лишь его уловки. Не смей поддаваться на них! Не смей», — мысленно отвесил себе пощечину Чу Ваньнин, но снова не смог удержаться от запретного искушения взглянуть на того, кого любил. Чуть разомкнув веки, он посмотрел перед собою. Рядом с его лицом был член Мо Жаня. Крупный, перевитый венами, с рубиново-алой головкой, сочащейся терпкой, пахучей смазкой. Столь бесстыдно стоящий, столь пышущий жаром. Чу Ваньнин выдохнул через нос. Это… Это для него слишком. Есть ли границы у сего распутства? Неужели недостаточно того, что от ласк лозы его бесстыдно восставшее достоинство может увидеть каждый? Так Мо Жань еще и свое из одежд извлек! И это его ученик?! Лоза игриво погладила листьями «хризантему», скользнула внутрь. Нахлынувшие ощущения заставили Чу Ваньнина выгнуться, позабыв обо всем. Какой позор. Он пал. — А теперь, учитель, — Мо Жань, от которого не укрылся ни взгляд Чу Ваньнина, ни его реакция, едко ухмыльнулся, — будь послушным, открой рот. Мой подарок уже заждался того мига, когда ты его получишь. Услышав эти слова, Чу Ваньнин сжал зубы как можно сильнее. Он пал, это верно. Но он пал не настолько, чтобы… чтобы добровольно взять в рот этот огромный… — Я могу вручить его по-плохому, зажав тебе нос, учитель, — не прекращая усмехаться, произнес Мо Жань, водя членом по губам Чу Ваньнина. — Но так дорогие подарки не дарят. А я так ждал нашей встречи, считал мгновения, думал, что же тебе вручить, когда вновь открою глаза. Я даже позволил Цзяньгую, этому пакостнику, помочь скоротать тебе минуты, пока подарок должным образом оформляется. Не будь столь жесток к моим усилиям, учитель. От запаха его возбуждения Чу Ваньнину кружило голову, но позволить этому попасть внутрь, ощутить языком вкус, выпуклости, изгибы вен…. Он почувствовал, как от таких размышлений щеки окрасились стыдливым румянцем. Нет, однозначно нет… Чу Ваньнин приоткрыл рот и слизнул с губ каплю смазки. Лишь для того, чтобы убедиться, насколько это грязно и омерзительно, не более! Но Мо Жань тотчас протолкнул член ему в рот. Потом схватил за волосы, удерживая в одном положении, чтобы Чу Ваньнин не смог отвернуться (отстраниться он не мог и так: лоза крепко удерживала на месте). В голове мелькнула было мысль прикусить его, но Чу Ваньнин отмел ее в сторону. Слишком крупный, член заполнял рот полностью, и укусить так, чтобы проучить Мо Жаня, при этом не навредив его естеству, у Чу Ваньнина бы не вышло. Когда Мо Жань стал толкаться, Чу Ваньнину ничего не оставалось, кроме как расслабить горло и изредка водить языком по стволу, стимулируя скорейшее семяизвержение. С уголков рта сочилась слюна. Связанный, Чу Ваньнин не мог вытереться, и слюна капала вниз, на грудь. От запаха и вкуса вело, приходилось впиваться ногтями в ладони, чтобы хоть немного развеять дурман постыдного желания. Ближе, глубже, дольше… Кончив, Мо Жань не позволил Чу Ваньнину отстраниться, не позволил выплюнуть горьковато-сладкую, вязкую жидкость. Держал крепко, смотрел с усмешкой, пока Чу Ваньнин, покорившись, не сглотнул. Как только это произошло, член Мо Жаня, все столь же твердый и возбужденный, словно ничего не было, освободил его рот, а рука перестала держать затылок. И Чу Ваньнин тут же согнулся пополам, заходясь в кашле и выплевывая остатки. Нет, повторения он бы не хотел. Вернее, не такого повторения. — Вот видишь, как приятно получать подарки, — по тону было слышно: Мо Жань доволен. — И дарителю, и одариваемому. Но ты ведь и сам понимаешь, что это лишь первая часть подарка? И, навалившись на Чу Ваньнина, он придавил того спиной к ковру. Цзяньгуй, послушный воле хозяина, полностью оплел Чу Ваньнину руки, освободив остальное тело. — Ты… — беспомощно выдохнул Чу Ваньнин, когда Мо Жань победно улыбнулся, подхватил его за ноги и закинули себе на плечи. — Люблю тебя одного и хочу одарить самым лучшим, что имею, — произнес Мо Жань в ответ, уперев член ко входу в «хризантему» Чу Ваньнина. Возражения от такого заявления мигом иссякли, и Чу Ваньнин отпустил себя. Дальнейшее запомнилось смутно. Поначалу, как всегда, была боль. Потом к ней примешалось наслаждение, разрядами прошивающее каждый цунь тела, и Чу Ваньнин потерялся во всем этом. Более он не сдерживался: подавался навстречу, выгибался, подмахивая каждому толчку, стонал в голос… В себя он пришел уже в их кровати. И сразу же попытался зарыться в одеяла. От стыда. Он… небо, как же развратно он себя вел! Теперь Мо Жань точно поймет, как он омерзителен и порочен. Поймет и… — Тебе понравилось? — спрятаться в одеялах ему не позволили руки любимого, притянувшие и прижавшие его к мощной груди. Чу Ваньнин дернулся, пытаясь вывернуться, но затих, осознав бесплодность своих усилий. — Мне — очень, — его нежно поцеловали в ухо. — Идея учителя использовать Цзяньгуй не только для связывания рук, но и для предварительных ласк… Мммм, я и не ожидал, что ты столь развратен, Чу Ваньнин. — Прекрати! Прекрати говорить такие вещи, — вскинулся Чу Ваньнин. — Это грязно, низко и омерзительно! Я омер…. — Но этот достопочтенный пришел в неистовый восторг от сей идеи, — перебил Мо Жань, потираясь носом о его щеку. — От вида этого учителя, от смущения, покрывавшего его заплаканное лицо. Этот достопочтенный наслаждался твоими стонами, тем жаром, с которым ты принимал каждое проникновение. Звуки, издаваемые нашими телами при соитии, были лучшей музыкой для ушей этого достопочтенного. Чу Ваньнин ощутил, как полыхают его уши от столь смущающих сердце слов. — Поэтому не смей говорить, что ты омерзителен! Ты — самое прекрасное, светлое и настоящее, что было в жизни. И не только у того мальчишки, который через пару часов откроет глаза, но и в жизни этого достопочтенного, пусть ему и пришлось умереть, чтобы это понять. — Мо Жань, я не смог спасти тебя тог… — начал было Чу Ваньнин, но его вновь оборвали, заткнув рот поцелуем. — Ты спас меня в этот раз, — нежно произнес Мо Жань, когда они разорвали поцелуй. — Позволил быть подле тебя не только тогда, когда главенствует он. Волнуешься за двоих, рад двоим, любишь каждого из нас, не деля. Ты — свет, способный разогнать тьму даже в столь черном и жестоком сердце, как у этого достопочтенного. Поэтому… Чу Ваньнин ощутил, как становиться липко и тесно меж бедер от протиснувшегося туда члена. —Мо Жань, это… — Чу Ваньнин потупился. — Твое наказание за самобичевание, учитель. Не волнуйся, у нас еще есть время на то, чтобы я вытрахал из твоей головы эти мысли, — и в подтверждение своих слов Мо Жань укусил его у основания шеи…. Позже, засыпая в объятиях любимого, Чу Ваньнин подумал о том, что в следующую их «встречу» надо предложить использовать для связывания Тянъвэнь. Но на этот раз — для связывания самого Мо Жаня.