В новой жизни

Прошло, наверное, не так много времени. Может быть, час, может быть — вечность. Это было не так важно, как обнадёживающие новости. Но Холмс не торопился их сообщать: он внимательно разглядывал человека, сидевшего напротив. Их разделял стол, убеждения, выбранная сторона, а объединяло мало что: треснувшее стекло лупы и песок, попавший в барабан револьвера. Мориарти выглядел спокойным, собранным, застёгнутым на все пуговицы. Ну, из тех, что у него ещё оставались. На скуле у него алела свежая царапина, под глазами пролегли тени. Тюремщик, с которым Холмс переговорил до свидания, сказал, что он плохо переносит жёлтое освещение и дурно спит, поскольку в его спальне всегда горел багровый свет. Холмс барабанил пальцами по столу и ждал. Всегда было интересно, кто заговорит первым. Сегодня это был Мориарти. — Странно, что вы снова пришли так скоро. Сногсшибательное европейское турне закончилось до срока? Значит, газеты он читает. Это хорошо. Первое время в заключении он ничем не интересовался и словно ждал гибели Вселенной, но постепенно жизнь вернулась к нему. Во многом благодаря их беседам, он сам это признавал, пусть и косвенно. — Я только что с корабля из Нового света. Там всё спокойно, с ног никого не сшибают. — Неужели навели порядок? — тонко улыбнулся Мориарти, перекладывая скованные руки со стола на колени. — Дубина народной войны, как это показалось мне по тому, что попадает в газеты, смела всё на своём пути. Включая все основные достижения цивилизации. — Со временем всё будет восстановлено. Сломанные машины проще восстановить, чем сломанные жизни. — Но будет ли время? У вас — да. У меня — уже нет, — голос его дрогнул. Должно быть, ему нелегко давалось держать на лице маску безразличия к собственной жизни. И это тоже было хорошо. Если он не хочет умирать, то шанс его спасти существует. — Казнь состоится на рассвете. Вы придёте посмотреть? Холмс покачал головой. — Если бы мне было позволено выбирать, я бы предпочёл один удар топором. Но люди любят зрелища. Я буду болтаться в петле, пока не… — Вы сделали всё, чтобы вас казнили, — перебил Холмс. — Вы про статью в «Новом Стрэнде»? Меня попросили изложить своё мнение, я изложил в письменной форме. Помимо того, что я… преступник, я ещё и учёный. С чем вы не согласны? С тем, что людям нужны чудовища? С тем, что чудовища нужны людям, чтобы править ими или с тем, что, если чудовищ не будет, люди придумают их из ничего? Посмотрите на меня — что я, собственно, сделал этим людям? Ничего. Но они хотят видеть меня на виселице. Только потому, что моими профессиональными услугами пользовались и люди, и те, кого теперь модно называть «Тварями из Бездны». Пока он говорил, Холмс смотрел, как он часто моргает, и подумал, что у него необычайно длинные ресницы. Как же он раньше не замечал? Он улыбнулся этой мысли. — Я не согласен с тем, что следует разжигать вражду между людьми. Они и без того разозлены и жаждут крови. Или, как вы изволили выразиться, зрелищ с виселицей. Но будет об этом. Всё равно сейчас этот разговор потеряет смысл. — Этот разговор был бессмысленным с самого начала, — согласился Мориарти. В его тоне Холмсу почудилась нотка горечи. — Не думал, что вы так равнодушно воспримете новость о том, что завтра я умру и мы с вами больше не встретимся вот так и не поделимся взглядами на жизнь. Холмс выдохнул. Самое время сообщить новость. — Вы сделали всё, чтобы вас казнили, тогда как я делал всё, чтобы этого избежать Я не приду завтра, потому что пришёл сегодня. Я выбил для вас помилование. В воспитательных целях следовало бы предъявить его во время казни, но я не сторонник жёстких методов. Вот бумага. Прочтите, пожалуйста. Мориарти в недоумении перечитал бумагу трижды. Холмс смотрел на его ресницы. — Помилование? На каких условиях? Может быть, я предпочту виселицу? Я должен опровергнуть все мои суждения? Или что? Холмс знал, что это будет сложно, но не подозревал, что так. — Если предпочитаете виселицу жизни в моём доме под моим контролем, то пожалуйста. Можете прямо сейчас порвать эту бумагу, её ещё никто не видел. Мориарти вскинул на него взгляд — острый, как удар рапиры. Но ничего рвать не стал. — Вы получите свободу, но она будет ограничена. Возможно, позже я сумею снять ограничения, если вы не будете делать всё, чтобы условия ужесточились. — Я должен поблагодарить вас за заботу, — мрачно проговорил Мориарти, возвращая бумагу Холмсу. — Но не понимаю, в чём именно будет заключаться ваш контроль… — Я вам потом объясню. А сейчас я должен соблюсти все необходимые процедуры для вашего освобождения. — Свидание окончено, — объявил вошедший тюремщик. Холмс легонько коснулся руки Мориарти и вышел во мрак коридора. — Пройдет вечность, прежде чем он меня поблагодарит, — пробормотал он. Но этой вечности стоило ждать.

***

Процедура освобождения затянулась до самого вечера. Мориарти лежал на холодном матрасе, служившем ему постелью в течение года, и думал, что делать с револьвером. На днях его навестил один из его бывших студентов и передал немного еды. Есть Мориарти не хотел, но сама коробка показалась ему странной, и он проверил свои догадки ночью, под одеялом. Так оно и было: в корзине был револьвер, отмычка и никакой записки. Мориарти не знал, кто его доброжелатель, и не был уверен, что это не провокация, но всё же собирался испытать судьбу. Но теперь, когда новое человеческое правительство решило оставить ему жизнь официально, эти вещи превратились из возможности в проблему. Ключ в замке повернулся, в камеру вошёл Холмс. — Готовы к новой жизни? — Да. Холмс поманил его и вышел первым. Прежде чем покинуть помещение, Мориарти выудил из-под матраса револьвер и сунул в карман. Как бы Холмс к нему ни относился, на свободе ему не помешает оружие. Он очень наделся, что ему не придётся никогда им воспользоваться в новой жизни рядом с Холмсом.