Если останемся

Эта война со многими страхами сталкивает лицом к лицу. Будто за волосы взяли и макнули башкой в корыто с помоями, и хоть ты тресни — тут уж либо барахтаться из последних сил, либо лапки сложить и послушно, как хорошая девочка, захлебнуться. Сэра-то, конечно, ещё потрепыхается, ещё не одну задницу надерёт: и магам этим придурочным, и красным храмовникам, монстрам, на людей уже не похожим, до того уродливым, и демонам, будь они трижды неладны. К чёрту их всех! Муть лезет в глаза и рот, забивает уши, булькает где-то в горле и душит по ночам кошмарами, от которых по телу испарина и наутро дрожит рука, натягивающая верную тетиву — Сэра и впрямь боится, до усрачки боится того, что происходит с миром вокруг, но от того становится только злее. Леди Инквизитор, конечно, лапочка, да только и она не всесильна, как бы ни старалась везде и всюду успеть. А Корифей этот, говорят, древний бог. Говорят, его и убить нельзя. Пытались уже — а Корифей и не почесался. Мерзкий ублюдок, трижды его за ногу! Из окна своей клетушки в таверне Сэра часами может наблюдать за тренировками Кассандры, которая с мечом будто и не расстаётся — то новобранцев лупит, то Бычка, то злосчастное чучело. Новобранцев самую малость жаль, за спаррингами с Быком наблюдать забавно, а чучело приходится менять десять раз на дню, хоть оно и сплошь увешано амулетами от физического урона — Сэра как-то пробовала стрелять в него, и защиту пробила только двенадцатая по счёту стрела, подумать только. А вот Кассандре с её мечом и ослиным упрямством плевать на амулеты. И на доспехи плевать, и на магическую броню: она просто видит цель и просто бьёт напролом. Не самый умный подход, но Сэра не может не уважать его — за честность и сокрушительную смелость. Кассандра ведь только притворяется зазнобой, правильной до мозга костей. Сэра знает — огонька в ней столько, что хватило бы растопить вековые снежные залежи на мили от Скайхолда. Она захотела — и послала к чёрту Церковь, захотела — собрала Инквизицию, выступила против собственного ордена, свергла его ополоумевшие остатки, взялась восстанавливать с нуля. Захотела — возвела в Инквизиторы кунарийку, рога у которой едва пролезают в дверные проёмы, а манеры такие кошмарные, что после приёма в Зимнем дворце малышка Жози извела себе на лечение весь запас успокоительных трав. Кассандра захотела и уже начала строить планы по реформированию Церкви, чтобы встряхнуть это болото как следует, чтобы мир после победы не развалился на части. А в победе она очевидно не сомневается — ещё бы, раз строит такие планы. Её уверенность наверняка заразная, потому что Сэра чувствует, как легчает на сердце всякий раз, когда Кассандра сносит соломенную башку очередному чучелу. Это за утро уже седьмое. Нет, Сэра вовсе не ведёт счёт — ей просто до ужаса нравится представлять на месте чучела Корифея, который, конечно, тоже то ещё чучело, только вот сделан не из соломы. Из лириума — красного, будто кровь, живого и поющего. Медленно врастающего в кости и мясо… Впрочем, об этом лучше не думать. Просто смотреть на Кассандру ей нравится куда больше. Ей вообще нравится Кассандра. В доспехах — когда кидается вперёд остального отряда, яростная и сильная, сметает первые ряды врагов, мечом разит даже тех, чью броню не пробьют ни магия Инквизитора, ни стрелы, метко выпущенные Сэрой. Кассандра в доспехах — это кровь, пот и дорожная пыль, и короткие волосы встрёпаны, и глаза блестят важно, и вся она — будто огонь, у которого хочется греться целую ночь. Каждую ночь. Господи боже. Без доспехов — так вообще полный отвал башки, потому что тонкая ткань рубашки совсем не скрывает ладную фигуру, если знать, как и куда смотреть. А Сэра знает. Кассандра — прирождённый воин, а вовсе не хрупкая барышня, и сложена она крепче многих мужчин, но Сэра не может вообразить тело красивее и желаннее, чем у неё. Пресс у Пентагаст наверняка будто из стали отлитый. Бёдра просто божественные, руки сильные, мускулистые, а эти восхитительные пальцы (что в перчатках, что без них, честное слово) Сэра так бы и облизала. Губами бы по ладони, где кожа грубая и шершавая, к запястью, к рваному шраму на нём, к сильному плечу, к ключицам, к груди, высокой, упругой, так удобно помещающейся в ладони... Сэра, конечно, облапала бы её всю, но сначала подразнилась бы и намеренно не использовала руки — только губы и умелый язык, которым, если уж на то пошло, способна на большее, чем все эти надутые от самодовольства герои-любовники из книжек, что Пентагаст стыдливо прячет под подушкой. Сэра сделала бы всё это, но глядит на Кассандру и ощущает не робость даже — слабость, которая противна ей и едва знакома. Кассандра в доспехах говорит легко, будто слова эти ничего не стоят: «Я могу защитить тебя», — и до слёз хохочет над самыми бесстыдными её шутками, и без лишних споров позволяет перевязывать свои раны — несерьёзные, к счастью, иначе Сэра с ума бы сошла, — и на шутки, которые совсем уж на грани, отвечает так, что, видит Создатель, будь на её месте любая другая, Сэра бы уже сотню раз затащила её в койку. Но Кассандра без доспехов кажется беззащитней и мягче. Она сбивает с толку — будто сама ищет под ногами опору и не знает, права ли, потянет ли. Такую Кассандру хочется защищать до последней капли крови, но у Сэры не обнаруживается в запасе ни подходящих под случай речей, ни подобающих жестов. Даже когда она утаскивает Пентагаст в свою комнату, приносит им по кружке крепкого эля и приказывает расслабиться, решимости ей не хватает — вообще ни на что. Любой намёк ощущается неуместным. Говорить тоже страшно — у неё всё ещё нет нужных слов, она совсем не красноречива, языком треплет, что помелом, да только здесь не смеет ляпнуть лишнего. Произносит только чуть погодя: — Этому миру чертовски повезло, что у него есть ты, — и наблюдает, не отрывая взгляда, как зардевшаяся до кончиков ушей Кассандра опустошает свою кружку до дна. Сэра думает: поцелую её, если останемся в живых. Думает — и сама в это не верит. Брешь всё растёт, скоро, гляди, само небо проглотит, и тогда уж им всем будет не до поцелуев. Корифей всё ближе и ближе к ним. Кассандра улыбается реже. Теперь каждая её улыбка, открытая, смущённая, какая угодно, не на вес золота даже, потому что Сэре всё золото на свете без надобности. И всё же эта улыбка ей ценнее любых сокровищ. Ценнее всего. Кассандра без доспехов засыпает на её постели, и Сэра бережно, лишь бы не разбудить, накрывает её одеялом и всю ночь сидит рядом, любуясь: смягчившимися чертами, расслабленной позой, длинными ресницами, шрамами, хмурым разлётом бровей. Кассандра в доспехах обещает защитить её от любого зла, но Сэра, рискуя, кидается из укрытия в открытую точку на возвышении, чтобы перебить всех и каждого, кто подобрался к её сердцу так близко. Сэра терпит, когда Кассандра кричит на неё за этот необдуманный риск, всю тактику сбивающий к чертям. Сэра отдаёт ей собственные запасы лечебных зелий (до лагеря ещё далеко, а Пентагаст только что здорово потрепали — смешно сказать, не сама драконица даже, а её многочисленные прожорливые детишки, накинувшиеся толпой), и Кассандра хмурится, собирается отказаться — а потом будто видит что-то в её глазах и смягчается. Отступает. Касается её пальцев своими, когда забирает полную склянку. Сэра делает шаг назад и неловко шутит, и на сей раз Кассандра в ответ не смеётся. А Дориан фыркает, не стесняясь, и тут же ойкает, потому что локоть Инквизитора непрозрачным намёком врезается ему под рёбра. Может быть, тогда Кассандра и понимает что-то — в любом случае Сэра предпочитает не знать. А потом они падают в самое сердце Тени. Вокруг всё страшно и зыбко, реальный мир тает, сон удушающий — он хуже самых жутких ночных кошмаров, потому что происходит взаправду. Сердце у Сэры вот-вот готово выпрыгнуть из груди, и дышать ей совсем нечем, и она впервые впадает в отчаяние — настоящее, ведь им ни за что не выжить, они сгинут здесь, среди демонов, призраков, мёртвых богов, в этой огромной куче дерьма… Кассандра незаметно для всех берёт её за руку, и от прикосновения её уверенной тёплой ладони дрожь, истеричная, потихоньку стихает. Сэра нервно кусает губы, чуть скашивает взгляд на неё — Кассандра замечает и ободряюще улыбается самым краешком рта. Дышать тут же становится легче. Сэра думает: поцелую её куда раньше. Как только выкарабкаемся из этой дыры, как только доберёмся до Скайхолда. Но Кассандра целует её первая — как только они кубарем вываливаются в Адамант из Тени. Прямо там, не поднимаясь на ноги, рывком притягивая за плечи. Сэра, не будь дурой, отстраниться не позволяет. Целует крепче, льнёт, бесстыже седлает сильные бёдра, хоть и слышит краем уха, как посмеивается Дориан, как одёргивает его Инквизитор. Сэре всё равно, что там творится вокруг: она тает, плавится, греется от огня, забывает о всех своих страхах. Забывает — и точно знает, что теперь-то и Кассандру сумеет защитить от них, когда та, устав, вновь скинет перед ней свои обагренные кровью доспехи.