«Я ходить научился, чтоб к тебе приходить.
Говорить научился, чтоб с тобой говорить.
Я цветы полюбил, чтоб тебе их дарить,
Я тебя полюбил, чтобы жизнь полюбить»
*
Флешбэк*
Неужели своенравная госпожа соизволила поднять трубку?! — угадываю, кто звонит с незнакомого номера. Уверена, что если бы знала, от кого исходит вызов, не совершила бы ошибку, приложив палец к зеленой кнопке «принять вызов». — Ввиду того, что ты избегаешь личных встреч уже месяц, предполагаю, что наши разговоры теперь будут проходить только в таком формате, — звонок из Стамбула испортил мой день, даже не начавшись.
— Черт возьми, Джемре Йылмаз, не вздумай совершить очередную глупость, умоляю тебя, — раздраженный голос отца раздается на другом конце провода, взывая к моему рассудку. Я не отзываюсь и продолжаю слушать, чем с самого начала разговора вывожу отца из состояния равновесия.
— Почему я, твой родной отец, узнаю последним, что ты улетела в Исландию? И не просто улетела, а взяла недельный отпуск, наплевав на свои рабочие обязанности, — прикрываю глаза и перевожу дыхание, уговаривая себя не парировать отцу, отношения с которым и без этого были далеко не безоблачными.
— Хорошо, представим, что я закрою глаза и на это, но… Джемре, вдобавок ко всему ты прихватила с собой этого негод… — занавес падает и меня уже не остановить. Уговариваю себя не принимать эти упреки близко к сердцу, но тема моих отношений с Дженком всегда входила в круг запретных.
— Отец… — выдыхаю, — я всего лишь взяла отпуск, которого у меня не было почти полтора года, — перебиваю его, прикладывая трубку телефона к другому уху, — надеюсь, хотя бы на это я имею право? — не сдерживаюсь и на этот раз намерена высказать все, что накопилось в запутанных мыслях.
— И да, я здесь со своим любимым человеком, хочешь ты этого или нет. Ничего не изменится, — ставлю жирную точку, произнося эти слова, — смирись, папа. Мне жаль, что приходится сообщать тебе это таким образом, но ты должен принять мои отношения. Это моя жизнь, мое решение и мой выбор, — твердо и без запинки, как никогда, произношу заготовленную речь.
— Значит, так, госпожа?
— Да, отец, теперь будет так, — отвечаю уверенным и спокойным тоном голоса, словно заранее заготовленный ответ. — Моя жизнь принадлежит мне, и я больше не буду рушить ее в угоду твои желаниям, — почему-то мне кажется, что отец не воспринимает мою речь всерьез.
— Ты даже не представляешь, — нервный смех, — о чем говоришь, Джемре, — все тот же холодный тон голоса. Я давно привыкла к подобным разговорам с отцом, в котором мы выступали незнакомыми друг другу людьми, — этот человек прилюдно бросил свою беременную невесту в день их помолвки, устроив показательные выступления перед уважаемыми персонами Турции.
— Все заголовки газет гудели об этом! Да что уж там, целый Стамбул до сих пор перешептывается об этом, показывая на тебя пальцем, Джемре! Твое имя фигурирует в одном контексте с именем этого подонка! — впервые слышу, как отец постепенно переходит на крик, не стесняясь в выражениях. — Ты позоришь честь своей семьи, перечеркиваешь репутацию своего отца ради какого-то избалованного женским вниманием мальчишки, который, долго не раздумывая, бросит тебя ради очередной размалеванной старлетки! — мне кажется, что половина его фраз пролетают мимо моих ушей, не задерживаясь в сознании. Но это совсем не говори о том, что грубые слова отца не задевают мое самолюбие, ударяя по больному — моим таившимся в сердце чувствам в Дженку Карачаю. А вдруг отец прав? Вдруг я для него — лишь временное развлечение, манящий квест, пройдя который, он получит обещаемый приз — еще одно завоеванное и строптивое сердце.
— Извини, ты действительно решил рассказать мне о позоре? — присаживаюсь на кресло, смотря в окно и начинаю перекладывать лежащую на журнальном столике прессу, машинально бросая каждое бумажное издание на пол.
— Не могу поверить, правда, я не могу поверить! — смех вырывается из груди бесконтрольно, и я поднимаюсь с места, пересекая комнату по диагонали быстрыми шагами. — Где была твоя озабоченность репутацией нашей семьи, когда та падшая женщина посмела повявиться у порога нашего дома с младенцем на руках и с толпой репортеров, сопровождающих ее? Или тебе напомнить об этом?
— Джемре, не переходи границы! Ты разговариваешь с отцом, — Кемаль Йылмаз всегда знал, как перевести спор в выгодное ему русло, надавив на мою совесть. — Разговор сейчас не обо мне, — я ждала от него именно этих слов. Напрасно было думать, что сегодня получится прийти к общему знаменателю и закрыть неприятную для обоих тему.
— Вот именно, разговор обо мне, а ты впутываешь сюда свою непримиримую враждебность к семье Карачай! — хочу спросить то, что давно не давало мне покоя и будило по ночам, застывая ярким вопросительным знаком в мыслях.
— Да что они тебе сделали? В чем их вина? В чем вина Дженка? — слова непроизвольно вылетают из моих уст прежде чем я успеваю остановиться.
— Ты не знаешь всей правды, отец, — зажмуриваю глаза, потирая лоб, а держать себя в руках становится все сложнее, — с каких пор все, что сочиняют эти люди, стало истиной, а? Ты веришь бульварной прессе и дешевым изданиям, но не веришь своей родной дочери, господин Кемаль Йылмаз? — он не вставляет ни слова, выслушивая меня. Возможно, альтернативное разрешение беседы замаячило на горизонте.
— Ты снова управляешь моей жизнью, указывая, с кем мне общаться, а с кем нет, кого
мне любить, а кого нет! Хватит, достаточно! Я устала! Я не ребенок и не способ удовлетворить твои амбиции! Я не твоя игрушка, отец!
— подхожу к двери, заглядывая в глазок, удостоверяясь, что мою эмоциональную речь не услышал случайный гость отеля или, что еще хуже, Дженк.
— Да ты никогда не хотел принять мою позицию. Ты совсем не допускаешь возможности, что твоя разумная и бесчувственная дочь могла… — обдумываю свои следующие слова, зная, что сейчас самое время произнести то, что грызло меня изнутри. Сейчас или никогда. Доверив эту правду родному отцу, я найду в себе смелость признаться и Дженку.
— Твоя дочь могла влюбиться, — наконец, слова срываются с губ, уничтожив все надежды отца на мое расставание с Карачаем и реализовав его кошмары, — А ведь ты даже не понял, что я влюбилась, отец, — разочарованно, но уже более бесстрашно озвучиваю свое облегчающее душу признание, ведь для отца эта стало ошеломляющей неожиданностью. В следующую секунду понимаю, что многотонный груз слетел с моих хрупких плеч, а сладкая дрожь волнения разливалась по всему телу при мысли о том, что любовь впервые за мою жизнь пробралась в сердце, захватывая его и подчиняя себе.
— Я люблю, папа. Разве это преступление? — хватаю короткими вдохами воздух, пока мое влюбленное сердце пробуждается, стоит лишь образу любимого всплыть в моей голове. — Я очень люблю этого мужчину. Я уже отдала ему свое сердце, отец, и ты не сможешь препятствовать этому. Никто больше не сможет, пути назад нет…
В тот момент Дженк, притаившись, уже спрятался за деревянной дверью нашего номера, ненамеренно услышав обрывки разговора и мое незапланированное признание в любви, впервые высказанное человеку, последней мечтой которого была как снег на голову свалившаяся влюбленность его дочери в сына главного врага.
В сына бывшего лучшего друга.В сына друга детства.
Но, как выяснилось месяцами позже, ранее известная только троим людям правда была еще более безжалостной и нестерпимой: Дженк не был сыном человека, чей секрет мой отец, властный и самовлюбленный Кемаль Йылмаз, бережно хранил все годы от любопытных глаз и ушей знакомых, которые могли бы заработать немалые деньги, отдав сенсационную информацию в руки мастеров пера или пронырливых работников желтой прессы.
Агях и Дженк были связаны узами отцовской любви к детям, но никогда не кровным родством.
Его настоящим родителем являлся человек, которого моя семья знала как сводного брата моего отца, Кемаля Йылмаза. Которого я знала как своего дядю — Демира Йылмаза, пропавшего без вести почти пятнадцать лет назад.
— Прекрати, дочка, ты его не любишь, он запудрил тебе мозги! Твоя чересчур романтичная натура выдумала эту проклятую любовь!
— Скажи, чем так провинился перед тобой Дженк Карачай, а? — прерываю отца, отчаянно желая узнать болезненную правду. — В который раз я задаю тебе один и тот же вопрос? Но ты непреклонен. Скажи и, возможно, я попытаюсь понять тебя, — как бы я не хотела затаить обиду на отца, клялась забыть о его существовании, рвала все связи, слыша произнесенные в порыве гнева слова, я любила его, как ребенок любит тех, кто подарил ему жизнь.
— Не произноси имя этого невоспитанного при мне! Он такой же, как его отец! — меня будто окатили ледяной водой, настолько неправдоподобно звучали эти фразы. Я знала Агяха Карачая как процветающего бизнесмена и любящего отца дружного семейства.
— Что… что это значит, папа? — в ответ молчание. — Ты так близко знаком с Агяхом Карачаем? Вы же не были знакомы?
— Это значит, что предательство попадает в организм отпрысков старшего Карачая с молоком матери, больше ты от меня ничего не услышишь! Не вынуждай меня говорить о том, что давно покрыто толстым слоем пыли! — понимаю, что отец был не только знаком со старшим Карачаем, но и, вероятно, общался с ним со студенческих времен. — Тема закрыта! — рявкнул отец. — Достаточно одного моего слова, чтобы ты больше не приближалась к этому мужчине! Слово твоего отца-закон!
— Хорошо, назови хотя бы одну причину попытаться понять тебя? — тотальное непонимание, бессильная злость, безвыходное отчаяние сковывают меня. — Перестань говорить загадками, один раз скажи прямо, что ты имеешь ввиду! Откуда такая вражда между тобой и отцом Дженка? — я не знала, хотела ли я узнать то, что скрывал отец, но нахождении в полном неведении становилось невыносимым. — Он был твоим другом, отец, а после совершил то, что ты не смог простить? — тогда я еще не знала, что мои смутные догадки будут верными.
— Брось, что общего может быть у меня и этого сукиного сына Агяха? А если нас что-то и связывало, я успел не единожды пожалеть об этом! — отец, очевидно, не подбирает выражения, стук моего сердца отдается в ушах, кровь закипает в венах. — Твой дядя знал этого мерзавца намного ближе, чем я, — саркастически заявляет Кемаль Йылмаз, запутывая меня еще больше.
— Что ты имеешь ввиду?
— Это не важно, достаточно того, что в этом замешан твой дядя, Джемре!
— Хорошо, отец, но какое отношение все это имеет ко мне? Я не твой бизнес-план! Я уже давно выросла и смогу постоять за себя, — распахиваю створку окна, чувствуя, что мне не хватает воздуха, и жадно глотаю его, успокаивая расшатанные нервы.
— Я люблю этого мужчину! Не пытайся стоять на нашем пути, иначе… — вздрагиваю, но не от уличной прохлады, проникающей в теплое помещение, а от осознания того, в чем призналась будто всеми миру пятью минутами ранее. — Иначе потеряешь свою дочь…
Молчание Кемаля Йылмаза после моей эмоциональной исповеди могло значить только одно — он не предполагал, что все зашло настолько далеко. Он считал мои довольно продолжительные отношения с Дженком Карачаем мимолетным увлечением молодой девушки, физическим притяжением между двумя взрослыми людьми, банальной симпатией, даже детскими попытками досадить ему за разбившую нашу семью измену моей матери, пойти против его воли, ослушаться, не повиноваться. Отплатить ему за разрушенное детство.
Но не любовью. Только не этим чувством, в которое отец не верил сам и прививал это с детства и мне.
— Моя доверчивая дочь. Я возлагал все свои надежды на тебя, Джемре. Наивно полагал, что ты не такая… — он запинается на полуслове и замолкает на пару секунд, а я мысленно молю о том, чтобы мне хватило терпения не оборвать этот разговор, как раньше, — не такая, как эта… легкомысленная девушка… Как твоя младшая сестра!
— Джерен — моя сестра и твоя родная дочь, как ты можешь говорить подобные вещи о собственном ребенке? — он меня не слышит и не хочет слышать. Джерен всегда была любимым ребенком моей матери, отец же относился к ней с показным равнодушием.
— Я всего лишь не хотел, чтобы ты превратилась в горькое разочарование, как твоя сестра, Джемре. Я уберегал тебя от этого как мог. Я думал, что твой разум всегда будет стоять во главе твоих чувств, но… ты оказалась копией своей матери! Напрасно надеялся, что именно ты пойдешь по моим стопам… — горькие слова отца болью отзываются в моем сердце, но пути назад уже нет. Никогда ранее он не был настолько откровенным со мной. Откровенность, которую я бы променяла на что угодно, лишь бы не слышать этих несправедливых слов, сжигающих мою плоть.
— Скажи, этот человек хоть раз говорил тебе о своей любви, Джемре? — я ожидала любого ответа или привычного осуждающего выдоха, но не подобной прямолинейности. Не нахожу ответа, бесшумно шевеля губами.
— Его интерес к тебе временный. Ты видела, что случилось с Джерен, не правда ли? Ты помнишь, что нам пришлось сделать, чтобы вернуть ее к жизни? Мне не удалось уберечь ее от ошибки, но ты не такая, Джемре!
— Нам? — почти перехожу на крик, — нам удалось? Ты… — от кипящего возмущения нужные слова вылетают из моей головы, — тебя не было с нами! Ты отрекся от дочери, ты бросил нас, ты предпочел ту женщину нашей семье! — кричу что есть сил до боли в висках, указываю на непризнанные ошибки отца, а сердце выпрыгивает из грудной клетки от понимания, что он все равно не услышит меня.
— Одумайся, дочка, и возвращайся в Стамбул. Оставь эти дурацкие легенды о вечной любви, в которые ты веришь!
— Я…
— Чем закончились крики твоей сестры «люблю и никогда не брошу», а? — меня трясет от его слов, когда я мысленно переношусь в день рождения моей племянницы. В день, который должен был стать самым счастливым в жизни сестры, но превратился в ночной кошмар.
— Твоя сестра осталась одна с грудным ребенком на руках, Джемре. А где в это время был ее ненаглядный? Где в это время был тот, из-за кого она плакала каждую ночь? Где была ее вторая половинка, а? — вопросы крупным градом ударяют в меня, нагоняя приступ неконтролируемой паники вперемешку с обидой за родную сестру. Инстинкт защищать младшую сестру любой ценой сейчас возрастал в геометрической прогрессии.
— Или ты хочешь пережить то же самое? Воспитывать ребенка без отца? — молчу и, кажется, даже не дышу.
— Ты считаешь, ты достойна такой участи, Джемре? Ты не Джерен, запомни это! И пока я жив, ты не станешь такой, чего бы мне это ни стоило! — снова не могу возразить ему, несмотря на то, что слова скопились в моей голове и ждали момента каак торнадо снести все на своем пути.
— Я воспитывал тебя целеустремленной и независимой, сильной девушкой! Ты не будешь драгоценным украшением в грязных руках самовлюбленного мужчины!
Поэтому избавься поскорее от своей слабости к этому бессовестному, она тебя погубит, дочка!
Кемаль Йылмаз был прав в одном: вопрос о наших чувствах к друг другу ни разу не всплывал. Вернее, он невидимой стеной разграничивал пространство между нами, скапливался в воздухе, окружающем нас, останавливал от необдуманных шагов. Но было достаточно красноречивых взглядов, слова теряли силу и значение, стоило нам прикоснуться друг к другу — два человека становились единым целым, чувствую друг друга кончиками пальцев.
Я отчаянно избегала этой щекотливой темы, а Дженк, в свою очередь, уважая мой выбор, выжидал подходящего момента, боясь спугнуть. Каждый раз казалось, что он уже готов распахнуть стеклянные окна своего сердца, подарив мне взаимные чувства. Но перед самым главным моментом всегда отступал, убеждая себя повременить с признанием.
Я полагала, что это потревожит наш мир похожий на карточный домик. Я боялась своей влюбленности. Но еще больше боялась его чувств ко мне, которые крепли и врастали в сердце с каждым пролетающим днем.
Меня пугало, что признавшись в любви, я неизбежно потеряю его, как теряла все, что становилось для меня самым дорогим.
Моя любовь наращивала мощь с каждым днем.
Иногда мне казалось, что эти чувства-мое наказание. Я перестала понимать, где кончалась я и начинался он — мы были неделимы, неразрывны, несокрушимы.
Я кропотливо хранила хрусталики любви внутри себя, как хранят самое ценное, сдувая пылинки и пряча от всех, хотя должна была отважно приоткрыть ему слетевшую с петель дверцу в свое сердце и душу.
— Так я и думал, — чувствую, как отец радуется своей первой и последней победе. Радуется, что в этот раз оказался прав. — Он пользуется твоей привязанностью к нему в своих целях. Он управляет тобой, а ты этого даже не видишь.
А что, если он правда ничего не испытывает ко мне?
— А ты разбрасываешься словами о любви, предпочитая отпрыска этого мерзавца Карачая своему родному отцу!
Кладу трубку, давя на стекло смартфона до боли в пальце.Не желаю дослушивать его фантасмагорическую речь, которую он готовился продолжить. Которая заставила меня задуматься.
Слышу жалкий обрывок фразы, после чего встаю и подняв с комода графин с водой комнатной температуры, иду к дальнему окну, где в светлых пластмассовых, словно игрушечных горшках, давали ростки белые тюльпаны.
*
Настоящее время*
Вылетая из эпицентра воспоминаний, совершаю жесткую посадку.
Сижу на знакомой двуспальной кровати, застыв в неудобной позе на самом краю. На улице пасмурно и уныло.
Мне кажется, что небо собирается разразиться снегопадом: тучи сгруппировались в одно гигантское облако, похожее на воздушный шар, а падающие с небес мелкие кристаллы льда завешивали обзор на океан снеговым тюлем.
На подоконнике вальяжно пылала небольшая ароматизированная свеча, зажженная мной, чтобы окончательно не продрогнуть в прохладном помещении. Объемные полоски огненного воска стекали на небольшую подставку: некоторые закрашивали ее бежевым цветом, некоторые застывали, застывая на боковой поверхности свечи.
Что я пыталась найти здесь? Почему посетила это место, не планируя?
Ответ неизвестен.
Возможно, я хотела в последний раз позволить себе окунуться с головой в парные воды прошлого, а после отпустить безжизненные, как льдины, воспоминания.
Я не знаю, что приносило мне пребывание в этом номере — острую боль или светлую грусть, смешанную в равных пропорциях с эйфорией сбывшихся желаний.
Проведя рукой по тонкому и полупрозрачному, словно крылья стрекозы под солнечными лучами, тюлю, я прислонилась головой к косяку, задумавшись. В стекле окна на фоне панорамы океанского побережья проявилось моё размытое отражение, освещенное тусклыми языками пламени свечи.
Вспомнив, что я, скорее всего, опаздывала в аэропорт, резко отошла от окна, чуть не споткнувшись, запутываясь в длинных портьерах.
Под ногой что-то тихо зашелестело, привлекая моё внимание. Склонившись и отодвигая рукой ткань штор, на глаза мне попался одинокий лист бумаги.
Достав его, я поспешила развернуть находку. По словам госпожи Ягмур, в этом номере никто не проживал и не заходил довольно продолжительное время, разве что пару раз сама чистоплотная хозяйка наведывалась, чтобы сменить постельное белье и стереть слой накопившейся пыли со шкафов и полок.
Внутренняя дрожь накатывала с большей силой, и листок выпал из рук после моих безуспешных и суматошных попыток рассмотреть его.
Я разгладила помятый лист и, пребывая в состоянии, которое не могло бы описать ни одно самое эмоционально окрашенное слово, застыла там, где стояла.
Я держала тот самый лист бумаги, переданный во владение острова несколько лет назад под присмотром любимого мужчины. Вопросы всплывали в моей голове, мысли перескакивали с одной на другую, но я по-прежнему оставалась обездвиженной. Послание острову не могло оказаться здесь никаким другим способом, кроме одного.
Но даже предположить подобное было сродни вере в существование фантастических существ из сказок.
Нет, допустить, что Дженк заглянул в этот отель до меня было невозможным, необъяснимым, безумным. Но отрицать происходящее на моих глазах было равноценно этому.
Почувствовав, как грудь распирает от недостатка кислорода, а сердце колет в груди, скомкала в руках клочок бумаги, трясущимися руками поместив его в карман джинс и, не помня саму себя, помчалась к выходу.
Стуча подошвой ботинок по деревянной лестнице, попрощавшись с моей давней знакомой — владелицей отеля, я вручила ей ключи от номера. Не проронив ни слова об обнаруженном в комнате, я бежала под выполняющими сложные сольные партии снежными хлопьями в сторону ожидающей меня машины.
***
— Ягмур, что за милая девушка заходила к тебе? — дверь старенького авто громко захлопнулась, — или это первые знаки приближения туристического сезона? — подсмеиваясь, бодро произнес седоволосый мужчина.
— Ах, дорогой мой, это же госпожа Джемре, — мужчина прищурился, очевидно, не помня, о ком идет речь.
— Госпожа Джемре? — переспросил он, удивленно приподнимая брови. Спустя минуту его взгляд прояснился, указывая на то, что мужчина, конечно, вспомнил эту молодую девушку.
— В последнее время зрение меня очень подводит, Ягмур, как и память, — обозначил он, доставая из небольшого портфеля очки в серой оправе. — Как я мог не узнать госпожу Джемре! Ведь и господин Дженк приезжал сюда не так давно, уж это я не забуду! — он улыбнулся.
— Столько прожито и увидено, но за всю свою долгую жизнь я не припоминаю настолько красивой и влюбленной пары, как они, — без тени сомнения продолжал мужчина.
— Что же могло случиться? Как верить в любовь, если и такие пары расходятся, — размышлял он вслух, развешивая ключи от номеров на стену позади себя, попутно снимая верхнюю одежду.
— Что ты имеешь ввиду, Арда? — вопрос прозвучал из уст женщины, предваряя последующую шокирующую новость. — Господин Дженк… он же… — обдумывая, что сказать дальше, она оставила попытки перефразировать это, -… погиб, — дрожащим голосом вымолвила она, слезно смотря на мужа.
— Ягмур, ты неправильно меня поняла, — стараясь замять произнесенное, мужчина отвлекал жену, которая явно не собиралась отступать.
— Я хотел… — было слишком поздно, женщина подошла вплотную к мужу, пытливо вглядываясь в его карие глаза.
— Что ты скрывал от своей жены все это время, господин Арда? — словно прочитав его мысли, задала прямой вопрос. — Что знаешь ты, но не знаю я? — грозный тон голоса заставлял мужчину умоляющим взглядом поглядывать в сторону жены. Она видела его насквозь, поэтому у него не было даже малейшего шанса солгать или недоговорить.
— Ягмур, я… я не знаю, как начать. Я очень виноват… — он не был способен лгать жене, отводил взгляд, тем самым сдавая самого себя.
— Говори! Откуда ты можешь знать, что они разошлись? Мы не видели Дженка и Джемре пару лет! — ожидание правды было не таким мучительным как то, с чем она столкнулась позже.
— Господин Дженк приезжал сюда. Он был здесь месяцами ранее. Тогда ты простыла и осталась дома, помнишь…? — он решился взглянуть исподлобья на испуганную госпожу Ягмур, — я заверил тебя, что это не он, и ты, вероятно, спутала его с кем-то другим, но… — он, как провинившийся ребенок, склонил голову, на глазах стали выступать слезы сожаления. — Я солгал, мне пришлось сказать то, что я сказал, прошу прощения.
— Что? Просишь прощения? Ты просто не понимаешь, что совершил! — она всплеснула руками, опираясь о стену. — Бедная девушка умирает от горя, она думает, что господина Дженка давно нет в живых, Арда! Ты слышишь меня? — схватив мужа за воротник рубашки, кричала пожилая женщина. — Она думает, что он умер!
— Что? — обе смотрели друг на друга озадаченными взглядами, но в то же время понимали, что стали причастны к пережитому темноволосой девушкой.
— Как я прощу это себе? — толкая мужа, госпожа Ягмур развернулась к нему спиной, осушая слезы. — Как ты простишь это себе? — направляю указательный палец в его сторону, задала вопрос.
— Ягмур, стой, ты не знаешь всей правды! Я был вынужден! — держа трясущуюся женщину за плечи, господин Арда пытался заставить ее выслушать его.
— Не ищи оправдание своей гнусной лжи, его нет! — отвернувшись от мужа, госпожа Ягмур просовывала руки в рукава пальто, высказывая намерение сиюминутно завершить разговор.
— Он приехал не один, моя Ягмур! Не один! — фраза заставила женщину остановиться, вызаный шарф выпал из ее рук.
— С ним была молодая девушка и… ребенок. Кудрявый голубоглазый мальчик. Я не задавал лишних вопросов, да и это меня не касается, — по напряженным мышцам его лица было заметно, как тяжело дались высказанные слова. — Я ведь не знал, что госпожа Джемре и он… что она считает его погибшим! — он развел руки в стороны и виновато опустил голову.
— Ты должен был рассказать мне! Правда не причинила бы столько боли! — не успокаивалась женщина. — Лучше знать, что любимый человек жив и счастлив без тебя, чем думать, что ты больше никогда не увидишь и не услышишь его, Арда!
— Господин Дженк попросил меня не сообщать никому о его приезде. Он пробыл здесь около часа, поднялся в номер и после сразу уехал, — мужчина пожал плечами.
— Что же произошло? — она нервно переставляла предметы декора, расположенные под круглым зеркалом на длинной полке.
— Разве я смогу утаить от девушки, что Дженк жив, она ведь совсем потеряла надежду! — схватившись за сердце, хозяйка отеля оступилась и присела на подлокотник потертого дивана.
— Я не осмелюсь сообщить девушке, носящей под сердцем ребенка, что у ее мужа другая семья! Сегодня она улетает в Стамбул! — звенящее молчание повисло в воздухе. — Нет, я не смогу ранить эту несчастную девушку еще больше, — непомерный груз правды упал на плечи женщины, но сбросить его с себя не представлялось возможным. Первая страница покрытых мраком событий прошлого была перевернута, заодно всколыхнув сознание двух похолодевших людей, оказавшихся в эпицентре стихийных бедствий жизни когда-то счастливой пары.
***
Ревущий двигатель автомобиля затих, правое переднее колесо заехало на выкрашенный в белый цвет бордюр широкой дорожной полосы. За окном уже виднелись воздушные ворота промозглой Исландии — международный аэропорт Кефлавик. Я порывалась выйти из машины и собственноручно достать свой багаж, но мой водитель Ахмет отстегнул ремень безопасности и молчаливо выбежал из авто, открывая багажник и выгружая мои два кожаных чемодана. Затем, нажав на ручку, распахнул дверь автомобиля, придерживая ее одной рукой, а другую протянул мне. Я потянулась за чемоданом, когда водитель растерянно посмотрел на меня, и мгновенно вспомнила, что носить тяжести мне категорически запрещалось, поэтому самостоятельность отошла на второй план. Я опустила застывшую в воздухе руку и медленно поплелась вслед за Ахметом, который кинул ключи от средства передвижения подоспевшему охраннику, подошедшему, чтобы перепарковать наше авто.
Зайдя в здание современного аэропорта и расстегнув миниатюрную сумку, чтобы достать покоившийся внутри смартфон, я обернулась и обвела взглядом оставшиеся позади просторы Исландии.
Сожалела ли я, что через пару часов покину эту страну? Нет. Я была уверена в своем решении продолжить поиски любимого, но уже в Стамбуле. Чувство окончания чего-то важного не покидало меня все время путешествия до аэропорта. Эта страна никогда не была для меня домом, и я не собиралась обосновываться здесь, но чувство мимолетной тоски теснилось в области сердца, оживляя свежие воспоминания, одно из которых прочно засело в голове.
«Мне рассказывали о том, что нас посетил очень интеллигентный и щедрый мужчина, который мало того, что выбрал наш отель, так еще и заплатил в три раза больше, чем было необходимо.
И как ни странно, я сразу подумала, что этот интеллигентный и щедрый посетитель — господин Дженк. Никто, кроме него, никогда не оставлял нам столь крупные суммы…»
Я не могла быть уверена в том, что незнакомец — Дженк. Если бы я решила заехать к госпоже Ягмур месяцами раньше, то, вероятно, столкнулась бы с этим человеком сама. Мысли никак не хотели выстроиться в ровный ряд, заглушали друг друга, перекликались, вызывая чувство тревоги. Набрав побольше кислорода в легкие, я сделала глубокий вдох, а затем выдох, распахнув пальто, почувствовав, что мне становится душно.
Регистрация, паспортный контроль и я должна была оказаться внутри воздушного судна, возвращающего меня в родные края впервые за полгода.
Я заранее позаботилась о своем комфорте, предпочитая обычным рейсам частный. Нахождение среди большого количества незнакомых людей вызывало у меня тревогу, которая могла навредить здоровью драгоценной крохи. Приняв все меры предосторожности, я терпеливо ждала, когда на электронном табло высветится номер моего рейса «Рейкъявик-Стамбул».
— Госпожа Джемре… — голос охранника раздался вблизи меня, я совсем забыла о его присутствии, — мне же не стоит беспокоиться? Если вы захотите, я могу полететь с вами в целях безопасности!
— Нет, спасибо, все в порядке! — отвечаю, пододвинув к себе чемодан, — я взрослый дееспособный человек, а не ребенок, нуждающийся в круглосуточном присмотре, — понимаю, что все предыдущие месяцы выглядела именно так, иногда не выходя из своей комнаты днями, — я справлюсь, — жму руку совсем не верящего моим словам охранника.
Конечно, справлюсь, — мысленно повторяла я. Или убеждала себя?
Ускоренно пройдя регистрацию на рейс и процедуры паспортного контроля, я, избавившись от огромного кожаного чемодана, медлительно побрела к гейту. До посадки оставалась всего четверть часа, когда я, сладко задремав, что в третьем триместре беременности случалось со мной слишком часто, вздрогнула и подскочила на жестком кресле, услышав знакомый голос за своей спиной. Но человек, чей голос я узнала бы среди тысячи других, находился сейчас в тысячах километров от Исландского побережья. Человек, которого я не видела столько же, сколько Дженка не было в живых. Отбросив в сторону мысли, которые непрошено пытались засесть в моей сонной голове, я, положив голову на спинку кресла, почувствовала, как холодный металл вонзился в тонкую шею, и, слегка согнув ее, приняла более удобную позу. Спустя пять минут раздражающий слух женских голос, говорящий на исландском и английском языках, объявил начало посадки. Вылетающих из Исландии было не так много — две подруги, уткнувшиеся в свои смартфоны и пожилая женщина, с интересом рассматривающая окружающих, после устало зевая. И я. Девушка, оказавшаяся здесь по воле судьбы и с нетерпением ожидающая приземления в родном Стамбуле.
Самолет, готовый к вылету, уже гостеприимно раскрыл свои двери для пассажиров. Поднявшись по короткому трапу, держа на сгибе локтя верхнюю одежду, я нырнула внутрь заказного авиалайнера. Нельзя было не обратить внимание на вычурное убранство салона самолета — отделанные деревом стены и потолок, прямоугольные аккуратные столики из такого же материала, покрытые глянцевым лаком, фруктовые и сырные тарелки, расставленные специально для проголодавшихся пассажиров, цветные экраны двух плазменных тв, рекламирующие Исландские авиалинии. Приглушенный неоново-фиолетовый свет над местами для пассажиров больше годился для создания комфортной атмосферы, чем для освещения салона.
Я засмотрелась в окно иллюминатора, предварительно приподняв плотную шторку: работники аэропорта лениво сгребали в сугробы снежные наносы, два-три самолета, прибывшие в островное государство, погасили свои аэронавигационные огни, и, словно политые снежной глазурью, покоились на своих местах. Я невольно предалась мыслям о любимом мужчине, кого потеряла.
«Сейчас я совсем одна, как и ты, любимый, где бы ты не был.
Даже когда ты был на другом конце планеты, звездное стамбульское небо казалось мне таким близким.
Я знала, что в другой части света твое сердце бьется в унисон с моим, знала, что ты так же обращаешь свой взор к ясным ночным небесам и сквозь пространство касаешься меня.
Знаешь, я так давно не видела звездное небо — здесь оно всегда скрыто под грузными облаками, не пропускающими даже таинственный лунный свет.
Это небо самым жестоким образом отобрало тебя у меня.
Надеюсь, что там, где ты находишься сейчас, нет страданий и горя.
Надеюсь, что ты улыбаешься при мысли о пережитом нами.
Надеюсь, что ты знаешь, что я никогда не переставала любить тебя» — думала я, проводя указательным пальцем по нижней часто иллюминатора и откинувшись на спинку сиденья.
— Пожалуйста, госпожа Карачай, проходите, удачного Вам полета! — раздался издалека голос стюардессы, выталкивая меня из лабиринта мыслей.
— Спасибо! Иначе и не бывает, когда мы путешествуем с вами, — более молодой звонкий голос не медлил с ответом, неестественно даря любезности, заставляя меня встрепенуться.
— Благодарю, — вновь до боли знакомый голос эхом раздался в моей голове, обостряя все чувства. Я была права.
Страшась обернуться и увидеть стоящую позади меня женщину, я инстинктивно прижала руки к животу, словно пытаясь уберечь или спрятать кроху, которой передалось мое внутреннее беспокойство, доставляя больший дискомфорт.
— Тшшш, все будет хорошо, дочка, — ласково прошептала я, гладя рукой живот и успокаивая больше себя, чем энергичную малышку.
Отрицательно качнув головой, я откинула пряди волос с лица, всем корпусом разворачиваясь к окну, насколько это было возможно в моем положении, и выдыхая на счет три.
— Ох, Зейнеп, эта страна просто до дрожи очаровательна! Не зря твой будущий муж так любил сюда приезжать! — радостный смех заполнил салон. — Было бы чудно приобрести здесь скромную недвижимость после вашей свадьбы, — положительный ответ молодой особы не заставил себя ждать. — Или же мне устроить вам медовый месяц здесь? — она накрыла своей рукой руку девушки и недвусмысленно подмигнула. — Новые ощущения, экстрим… Кому нужны эти Мальдивы, милая! Исландия — вот новая точка на карте!
— Заманчивое предложение, я должна подумать. Контраст пылающих чувств и промерзших земель? — шутила спутница рыжеволосой женщины.
— Именно, дорогая! — обе рассмеялись, обсуждая замужнюю жизнь девушки. — Наши мысли снова сходятся!
Самолет покачнулся и зашумел, оповещая пассажиров о готовности к взлету. Наконец, я, собрав всю волю в кулак, решилась развернуться в сторону сидящих поодаль от меня женщин, и подтвердить свои догадки. Хотя сейчас мне хотелось лишь одного — исчезнуть, сбежать или стать невидимой, но только не дышать одним воздухом с людьми, когда-то превратившими жизнь Дженка в щепки, которые я заново собирала, когда помогала ему проявить фото зверски отобранного настоящего.
Но не успев и сдвинуться с места, я услышала свое имя и алых уст той, которую я надеялась избегать весь полет.
— Джемре? — оказавшись пойманной, у меня не оставалось иного выхода, кроме как откликнуться и посмотреть ей в глаза спустя почти год. Внутри бурлили самые разнообразные чувства, обрывочные мысли перекликались, но одна звучала отчетливее всех — «кто же являлся будущим мужем девушки?».
Холодок пробегал по моему телу от картин, которые рисовало мое бурное воображение.
Если бы я попыталась прекратить это, подсознание подкинуло бы мне новые варианты ответов, среди которых
— Госпожа Шениз, — медленно поднимая глаза, я окинула ее пустым безразличным взглядом, после чего легко кивнула головой. — Последним местом, где я ожидала вас увидеть, являлся самолет Рейкъявик-Стамбул, — напуганная женщина не слышала мои слова, переведя округлившиеся глаза ниже моего лица.
Меня ждал еще один сюрприз — напротив Шениз Карачай находилась моя давняя знакомая — обладательница хитрых серых глаз — Зейнеп, бывшая девушка Дженка и по совместительству мать ребенка, отцовство которого она пыталась приписать ему.
В ту секунду, когда я собиралась поприветствовать свою вторую попутчицу, бокал, который она держала за хрупкую ножку, был опрокинут и разбит на рассыпанные по всему полу острые осколки. Нервозность и животный страх блондинки был виден невооруженным глазом, несмотря на то, что она, проконтролировав себя, примерила искусственную улыбку, опередив меня с теплым приветствием.
— Джемре, какое же приятное совпадение! Какими ветрами тебя занесло в Исландию? — притворно-слащавый тон ее голоса пробуждал чувство тошноты, ведь девушка была осведомлена о всех моих поездках в Исландию вместе с Дженком. — Неужели ты собралась переезжать?
Доброжелательная улыбка и словоохотливость блондинки моментально улетучились, стоило ей заметить то, что невозможно было скрыть, несмотря на мое неодолимое желание.
— Джемре… ты… — с застывшими слезами в карих глазах повторила рыжеволосая дама, попеременно смотря то на меня, то на мой округлившийся живот под тонким свитером. Казалось, что она сейчас же потеряет сознание от испытанного шока. Не отдавая отчет своим действиям, она схватила бокал, наполненный алкоголем, и залпом выпила его, со звоном поставив на стол. — Ты… нет, нет, нет… — сдержанная госпожа Шениз, умеющая управлять своими эмоциями в любой ситуации, дрожала и попыталась встать, придерживаясь за край стола.
— Беременна… ? — ее слова звучали не как утверждение, а как вопрос.
— Беременна… — вопросительная интонация сменилась утвердительной, а моя тайна — все, что осталось у меня от любимого, больше не принадлежала мне.
Железная птица оторвалась от взлетной полосы, расправляя мощные крылья, поднимаясь над свинцовыми водами Атлантики и наклоняясь, совершая поворот. Поворот, который внезапно случился и в жизнях двух пассажиров, еще пару минут назад беззаботно собиравшихся с пользой провести долгий полет домой…
