И в пролёт не брошусь, и не выпью яда, и курок не смогу над виском нажать. Надо мною, кроме твоего взгляда, не властно лезвие ни одного ножа. В. Маяковский «Лиличка! (вместо письма)»
Энн знает, что любовь — это больно. Больно видеть украдкой его улыбки. Его кудри. Его нахмуренные брови. Больно. Потому что он не ее. И никогда не будет. От этого осознания она готова еще тысячу раз войти в горящий дом и в тысячу первый наконец не выйти из него. Потому что легче сгореть заживо, чем проходить каждый раз мимо парты Гилберта и делать вид, что она его не замечает, не обращает внимания на платок с инициалами, лежащий на краю стола. Не с ее инициалами. Там гордо красуется «У. Р.» — Уиннифред Роуз. Счастливица. Их перепалки, словесные баталии, глупое соревнование, затеянное с целью доказать свой ум, свою значимость, свою неординарность. Лишь бы он только заметил, лишь бы продолжал смотреть и улыбаться. Когда их взгляды у доски пересекались было плевать даже на подруг. Будь, что будет. Лишь бы только смотреть. Гилберт уехал, и каждый вечер перед сном Энн молилась о том, чтобы он вернулся в Эйвонли, разумеется про себя, произнести такое вслух она не имела права с тех самых пор, как разрушила начинающуюся дружбу ударом грифельной доски. Глупая. Хотелось кричать от тоски, от невозможности снова соприкоснуться взглядом с его, от страха больше не услышать его голос. Но он вернулся. В самый ужасный момент, но вернулся. Она даже забыла о своих волосах, а точнее о том позоре, который от них остался. Его взгляд. Глаза в глаза. А затем он посмотрел выше. Утром Энн переживала о походе в школу, но теперь ее прежние чувства казались цветочками. Сейчас был всепоглощающий стыд. Если бы земля разверзлась у нее под ногами, и она провалилась бы в ад, то не заметила бы этого. Жарко было и здесь. Возможно внизу было бы даже прохладнее, Энн не уверена. — Здесь нет золота, — говорит она, чтобы отвлечь его от уродливого вида — красное веснушчатое лицо, даже не обрамленное волосами. Ее голос дрожит от волнения, радости, неожиданности и стыда, это слышно всем, но люди настолько глухи, что улавливают только последнюю эмоцию. Билли ухмыляется, и в его голове звучит: «Плохая собака». — Я знаю. Слышал, — его голос завораживает. Энн на долю секунды выпадает из реальности, но, слава Богу, этого никто не заметил. — Я здесь не ради него.А ради чего?
Вопрос висит в воздухе. Между ними. Хлопок. Учитель вошел в класс и переключил все внимание на себя. Энн радуется, что это произошло, иначе ситуация могла выйти из-под контроля, хотя, какой тут контроль, если собственное сердце бьется так, словно она пробежала от школы до Зеленых Крыш без остановки. Ее радость длится ровно до тех пор, пока учитель не начинает вести себя как козел. Тогда Энн просто сжимает зубы и пытается стать еще меньше. Перспектива провалится в ад видится уже заманчивой. — Что она сделала с волосами? — Вы видели Энн? — Что произошло? Громкий шепот продолжался весь урок. Краска не сходила с лица Энн, казалось она даже забыла каково это, когда руки касаются холодных щек. Не только учитель вел себя как козел, ученики в этом даже превосходили его. Позже Энн думала о том, что мистеру Филлипсу ничего не стоило одернуть класс, призвать его к порядку, но он, очевидно, наслаждался унижениями других. Чертов мистер Филлипс. — Вы видели, что эта псина сделала с волосами? Небось потому что у нее вши были! — громкий выкрик Билли услышали все. Даже те, кто отошел обедать к реке. — Конечно, дорогой Билли, а ты не знал? У всех приютских они есть. Диана, я настоятельно рекомендую проверить тебе свои волосы, а то ты сидела рядом. Мало ли что… — противный приторный голос Джози Пай резал по сердцу. Энн увидела, что обернулся Гилберт. Он все слышал. Диана рядом задышала как паровоз. Было ясно, сейчас начнется ее речь, полная праведного гнева. Удивительно, как в таком маленьком, нежном и ласковом существе, может полыхать такая ярость. Она уже было открыла рот, но тут Билли с наглой ухмылкой на противном прыщавом лице подошел к ним и, отодвинув Диану, навис над Энн. — А это правда, что вы в приюте даже с мылом не были знакомы? — Он демонстративно повел носом, принюхиваясь, отчего стал похож на мерзкого борова. — Судя по этой вонище, то абсолютная. Время обеденного перерыва означало время пыток для Энн. Как бы ей хотелось быть похожей на книжных героинь, которые величественно и спокойно ставили задир на место. Но вот крик, оскорбление, а у нее уже дрожат губы и трясутся руки. Приходят воспоминания. Темнота. Девочки из приюта. Насмешки. Побои. Что происходило дальше она не помнит. Развернуться. Убежать. Эти мысли колотятся в сознании. Скрыться, спрятаться. Она уже не слышит неожиданно оборвавшегося смеха Билли, возгласов и криков ребят, голоса Дианы, зовущей вернуться. Бежать. Как можно дальше. Туда где никто не найдет. Ноги несут сами. Ветки хлещут по лицу. Плевать. Уродливее она уже не станет. Некуда. Знакомая развилка. Налево. Затем еще налево. Показалась покосившаяся крыша. Быстрее. Цветастые занавески приветливо машут, не замечая издалека, что это не их знакомая Энн, жизнерадостная и улыбающаяся, похожая на солнышко, а другое безмерно страдающее существо. Подстреленная лиса в предсмертной агонии. Еще рывок. Ткань скользит по лицу. Знакомый пень. Сейчас бы упасть на него и выплакать, нет, даже не выплакать, выреветь всю боль и отчаяние, которых больше, намного больше, чем было вчера, но пень занят. На нем сидит странная долговязая фигура, склонившаяся над альбомом. Услышав звук, фигура оборачивается. Коул. Колени подгибаются. Рыдания вырываются из груди. Энн падает, упирается лицом в колени юноши и не плачет, воет. Он откладывает альбом и понимающе гладит по коротко остриженной голове. Молча. Слова тут излишни. Темнеет. Лес начинает жить своей ночной жизнью. Слышится стрекот сверчков, зажигаются светлячки, где-то в глубине поквакивают лягушки, мудрая сова ухает, оглашая, что она вышла на охоту. Коул берет Энн за подбородок. Заплаканные глаза смотрят на него с вопросом. Он, не произнося ни слова, указывает на начинающие загораться на востоке звезды. Энн понимает его. Они встают и уходят из домика. Молчание. Развилка, и вот уже Зеленые Крыши. Она смотрит на Коула. Он — на фоне звездного неба, можно было бы написать полотно, но Энн, к сожалению, не художник. Внезапно юноша обнимает ее, нежно, слово хрупкую вазу. Она обнимает его в ответ. — Истинная красота — это сила духа, — тихий шепот на ухо. Коул отпускает ее, улыбается, разворачивается и уходит, а Энн долго смотрит на его удаляющуюся спину. Сила духа… Кто знает об этом больше, чем ее неправильный и прекрасный друг? Она разворачивается к входной двери. Только не успевает дойти, та открывается раньше. — Энн, где ты была? — Взволнованная Марилла выбегает из дома и облегченно вздыхает, видя ее живую и невредимую. Энн понимает, что уже действительно поздно, только когда вечно строгая и суровая мисс Катберт со слезами на глазах порывисто обнимает ее и говорит. — Диана нам рассказала, что произошло в школе, это так ужасно! Мы с Рейчел ходили к Паям и Эндрюсам и высказали все, что о них думаем. Но если ты хочешь, то можешь остаться завтра дома, я не против. — Нет, Марилла, я пойду, — тихо, спокойно и отстранено. Они вместе заходят в кухню, Мэттью, увидев Энн, нечаянно смахивает кружку, когда встает из-за стола, та бьется, но на это никто не обращает внимания. Он смотрит на девочку, в его глазах так много чувств, но, как обычно, мужчина молчит. — Ты уверена? — Марилла действительно выглядит удивленной. Такое поведение нехарактерно для их яркой и огненной девочки. — Да. Ведь самое красивое — это сила духа, — впервые за день Энн улыбается, не так счастливо как обычно, а немного грустно, но улыбается. Катберты переглядываются между собой. Сегодня их ждет очередной долгий разговор у камина, темой которого, как и всегда, будет Энн. Девочка обнимает их, желает спокойной ночи и идет спать. Удивительно, но ей снится что-то уютное и теплое, как вязаный шарф, поэтому утро следующего дня Энн встречает с радостью от солнечных лучей, красиво подсвечивающих заиндевелые ветви Снежной Королевы. Она больше не пугает Катбертов своей отстраненностью. Кажется, будто бы и не было вчерашнего дня, полного позора и переживаний. О нем напоминает только отсутствие кружки в сервизе и, конечно же, короткие волосы Энн. Замечтавшись о феях и принцессах, населяющих волшебную страну, где каждое утро дриады и нимфы резвятся на полянах, а могучие волшебницы создают для них мелодию шелеста листвы, журчания ручейка и пенья птиц, она потеряла счет времени и поняла, что опаздывает, когда Марилла постучала ей в дверь. Тогда Энн быстро собралась, не смотря на себя в зеркало, чтобы не потерять боевой настрой, торопливо спустилась по ступенькам и, перехватив кусок хлеба, убежала в школу. Удивительно, но ее появление не произвело никакого впечатления, в отличии от вчерашнего дня. Все устаканилось. Девочку больше не дразнили из-за прически, никто, даже Билли. Возможно, это из-за его синяка под глазом и разбитого носа. Энн заметила их с большим трудом, когда проходила мимо. Билли даже не повернулся в ее сторону, будто бы кто-то запретил ему на нее смотреть. Единственная странность сегодня — Гилбрет. Он смотрит на нее. Странно и непонятно. Хочется одновременно спрятаться и ответить ему таким же взглядом. Энн не прячется. От него невозможно спрятаться. Слова Коула всплывают в подсознании. Она твердо принимает вызов. Каре-зеленые и голубые. Дуэль.Сдавайся. Нет, я первый начал.
Отвести взгляд равносильно поражению. Сердце начинает тяжелее колотиться. Энн кажется, что она больна. Неизлечимо. Смертельно. Учитель привлекает к себе внимание. Поразительно, но сегодня он не такой козел, как обычно. Видимо, миссис Линд добралась вчера до него без ведома Мариллы. Урок. Кажется, сегодня он рассказывает о признаках равенства треугольников, Энн не слышит. Она смотрит в пространство стеклянным взглядом и пытается успокоить собственное сердце. Последний момент. Не прощание. Обещание.Мы еще не закончили.
Начинает падать снег. Эти хлопья кружатся словно маленькие холодные звездочки, они танцуют собственный танец, который не понять детям, только что вышедшим на морозный воздух. Возможно, только одна из них способна понять тайный смысл этого представления. Она останавливается, наблюдая за снежинками, и приходит в себя от того, что кто-то прикоснулся к ее руке. Девочка оборачивается и видит улыбающуюся Диану. Белые хлопья красиво ложатся на ее темные волосы. Кажется, Энн готова снова выпасть из реальности от такого завораживающего зрелища. Как жаль, что она не художник! Но подруга начинает что-то говорить и момент тихого идеально белого мира разрушен. — А? Что? — Пойдем домой, Энн, — Диана тянет ее в сторону тропинки, и она поддается. Сначала было молчание, уютное и ни к чему не обязывающее. Другое. Не такое, как с Коулом. Если бы Энн не была так поражена красотой мира вокруг, она бы заметила, что подруга хочет что-то сказать. Диана мучительно подбирает слова и, отчаявшись, решает спросить напрямую: — Что происходит между тобой и Гилбертом Блайтом? — громкий выдох. Прыжок в воду сделан, осталось лишь понять выплывет ли она, позволит ли Энн ей выплыть, не разрушила ли она что-нибудь своим бестактным вопросом. — О чем ты? — Рыжая выныривает из своих грез, обнаруживая себя в другой, совсем незнакомой реке. — Что происходит? — Просто… — Диана теряется, смотрит на недоуменную Энн и понимает, что они вдвоем смогут выбраться из этого потока, но только чего это будет стоить? Не потонет ли что-то маленькое и неокрепшее, но такое жизненно важное для Энн? Она не уверена, поэтому решает отступить. От любопытства кошки умирают, но она не кошка, она Барри. Выживет. — Нет, ничего, мне просто показалось. Неважно, забудь. Энн удивленно поднимает брови, но ничего не говорит. Они продолжают идти, превращая бушующую горную реку в спокойную водную гладь. Рыжеволосая еще думает над вопросом Дианы, но вспоминает, какую историю она придумала утром, и начинает рассказывать ее подруге, решив отложить все странные мысли на потом. Дома ее ждет Марилла. Она хлопочет на кухне, ругаясь на Мэттью, что тот не почистил столовое серебро. Такая суета в тихом доме непривычна. Обычно она предвещает гостей, вопрос только, насколько приятных. — Энн, не стой столбом! Пообедай и начинай украшать елку. И побыстрее. К нам сегодня придет Гилберт со своим другом, а у нас ничего не готово! — Марилла ненадолго отвлеклась от теста, которое она замешивала, и указала девочке на тарелку супа, а затем на дерево в гостиной. Энн чувствует себя выбитой из жизни. На мгновение она перестает все слышать. В голове только: «Гилберт… с другом…» Эта фраза обрушивается на нее, как снежный ком, которым пять минут назад в нее попал Джерри. Остатки снежка стекают на пол с ее пальто, но она этого не замечает, пока ее не окрикивает Марилла. Энн вздрагивает, ее мысли мечутся: «Зачем? Почему сегодня? Кто этот друг?» В этот момент рыжая от всей души проклинает свои волосы и себя, так не вовремя решившую их покрасить. Глупая девчонка! Не дано быть красивой, не стоило и пытаться. Она взбегает по лестнице, забыв о еде, от потока воздуха слезы, выступившие на глазах, высыхают. Прислонившись к стене девочка дышит так будто бы неслась так, словно зависела ее жизнь. Спокойно! Это всего лишь Гилберт Блайт — обычный мальчишка, назвавший ее как-то морковкой. Они вполне нормально поговорили перед тем, как он уехал, она даже отправила ему письмо однажды. Что может быть страшного? Не умрет же она на месте от его вида. Вчера же не умерла. Все будет хорошо. Выдохнув, Энн сообразила, что Марилла наверняка прокомментирует её побег. Ей нужно придумать причину этому поступку, как-то оправдаться. На глаза попадается стоящая у лестницы коробка. Наверняка ее вытащил Мэттью, перед тем как уйти в сарай. Девочка заглядывает в нее и радуется своей удаче — там лежат елочные игрушки. Точно! Мисс Катберт же просила украсить рождественское дерево. Взяв эту картонную коробку, Энн спускается вниз, внимательно глядя под ноги. Не хватало еще с ее удачей упасть и разбить все игрушки. В гостиной она натыкается на вопросительный взгляд Мариллы, но та ничего не спрашивает. Девочка облегченно вздыхает от того, что не пришлось лгать. Украшение елки поглотило Энн. Она придумала столько историй о рыцарях и принцессах, пока рассматривала игрушки. Благородные юноши спасали юных дам из заточения, которые в свою очередь оказывались не просто изнеженными барышнями, а смелыми воительницами, умеющими хорошо обращаться с оружием. Они помогали своим кавалерам побеждать разбойников на пути. Но в каждой истории рыцарь или принцесса нечаянно ловили пулю или попадали под удар вражеского кинжала и умирали на руках у второй половинки. Энн нравились эти истории, они казались такими романтичными. Девочка закончила наряжать елку за час до прибытия гостей. Волнение нарастало. Руки дрожали. С колотящимся сердцем она поднялась наверх, чтобы надеть свое лучшее платье. Рождество же. Прекрасные буфы, которые так радовали ее в прошлом году, сейчас остались без внимания. Вообще все оставалось без внимания. Энн напоминала себе рыбу в толще воды, такую же равнодушную к окружающему миру. На удивление, застегивание бесконечных крючочков и пуговичек стало успокаивать ее. На дне шкафа она заметила книгу. Подарок Гилберту. Еще летом она собрала красивые цветы и засушила их, потом вклеила в альбом и придумала к каждому растению историю, надеясь, что юноша вернется. Но теперь Энн не чувствовала, что может отдать ему это. Какой глупый подарок! Вряд ли его волнуют ее сентиментальные истории. Да и что если Гилберт ей ничего не приготовил? Всем будет очень неловко в такой ситуации. Поэтому девочка уверенно закрыла дверцы шкафа оставляя там лежать плод ее ночных трудов, когда она разрешала себе помечтать о том, что произойдет, если он вернется. В этих фантазиях он всегда смотрел на нее, но не как сегодня, а немного по-другому, более мягко, нежно, потом их лица приближались друг к другу, а дальше… А дальше Энн запрещала себе мечтать. Подойдя к зеркалу, чтобы поправить складки на платье, девочка поняла, что лучше бы этого не делала. На нее смотрела оборванка в наряде леди. Остриженные волосы, исцарапанные руки и лицо, дурацкие веснушки. Слезы подступили к глазам. Паника нахлынула с новой силой. Она никогда не могла произвести первое нормальное впечатление. Что подумает о ней друг Гилберта? А сам Гилберт? Стук в дверь. Сердце снова колотится. Как хорошо, что Марилла и Мэттью открыли, у нее есть время успокоиться и не поддаваться панике. Вдох. Выдох. Из комнаты по лестнице вниз, затем направо, ни в коем случае не смотреть в зеркала, да и во все отражающие поверхности. Перед дверью в гостиную еще раз глубокий вдох. Энн заходит. Первый, кого она видит, это Гилберт. Он встает и будто бы не знает, что дальше делать. Она тоже замерла. Пересечение взглядов, но недолгое. Все остальные тоже встают. Энн замечает незнакомца. На время даже присутствие Гилберта отходит на второй план. — Вы Себастьян, — она вспоминает, что Марилла говорила имя гостя. Голос девочки дрожит от восхищения. Она протягивает Башу руку. — Как волнительно! Я столько читала о древних королевствах Африки и маврах Испании, но никогда до сих пор не встречала цветных людей. Ваша кожа совершенно необыкновенна! Знакомство с вами — редкая радость. На протяжении своего монолога она не замечала, как смущены все вокруг ее словами. Это было абсолютно нетактично. Но, к счастью, Баш оказался таким же простым человеком. — Я тоже рад знакомству, Энн из Зеленых Крыш, — он улыбнулся и пожал протянутую руку Энн. Напряжение спало. — Кто хочет сесть за стол? — Марилла решила перейти к ужину, пока ее воспитанница ничего нечаянно не испортила. — Вы пробовали сладкие пироги? — Нет, но нос подсказывает, что мне понравится, — Баш был приятно удивлен приемом, который оказывали ему Катберты, и немного поражен рыжеволосой бестией. Не зря друг ему о ней рассказывал. Она чудо. — Энн, потуши свечи на елке, пожалуста, — женщина улыбнулась гостю и бастро засобиралась в столовую. Все взрослые последовали за ней. Остались только Гилберт и Энн. Хотя девочка думала, что она одна и, получив небольшую передышку, спокойно задувала свечи. Туман в голове, дрожащие руки и бешено колотящиеся сердце — вот что Энн ощущала, находясь в одном помещении с юношей. Поэтому сейчас абсолютно уверенная в своем одиночестве она расслабилась. Зря. — Энн, — его голос. Глубокий и бархатистый. Девочка вздрагивает немного, но не сильно. Он ничего не заметил. Она поворачивается к нему и сцепляет перед собой руки, чтобы не была так заметна дрожь. — С Рождеством, — Гилберт протягивает ей небольшой сверток, улыбаясь. Энн смущается и забирает у него из рук подарок. Их пальцы почти сокрипокснулись. Почти. Но нет. Она с сожалением вспоминает об альбоме, лежащем в шкафу. Но вариант сбегать в комнату и принести его выгляди глупым, да и ее сентиментальные истории вряд ли ему понравятся. Так что девочка следует своему плану: — Извини, но у меня для тебя ничего нет. — Ничего, — улыбка. Она уже и забыла, как он умеет улыбаться. Особенно. Не как другие. Молчание затягивается. Их взгляды встречаются. Энн быстро наклоняется и кладет сверток под елку. Она не выдержит сейчас еще одного поединка. Слишком неловко. Девочка начинает делать то, о чем просила Марилла, — тушить свечи на елке. Краем глаза Энн видит, что Гилберт помогает ей. Но она отвлекается от него. Нельзя долго смотреть. Опасно. Последняя свеча. Задуть по инерции. Поднять глаза. И встретиться взглядом с каре-зелеными. Бум. Столкновение. Дуэль. В его глазах тоже, что и утром, — вызов. Но сейчас там что-то еще. Она не может разобрать что. Он близко. Безумно близко. Видно каждую крапинку в его глазах. Практически также, как в ее летних фантазиях. Энн остолбенела. Сердце колотится. Ладони потеют. Он наклоняется. Еще чуть-чуть. Но Гилберт немного отстраняется. Она чувствует себя дурой. Он неловко улыбается. Энн пытается ему ответить тем же. Она разочарована. Сейчас ей плевать на то, что могли зайти Марилла или Мэттью и увидеть их. Если бы он наклонился к ней, они бы поцеловались. Девочка почти мечтала о том, чтобы он наклонился. Хотя… Энн понимает, что не почти. Она мечтала об этом, желала этого так ярко, как ничего другого в этой жизни. Гилберт, еще раз улыбаясь, уже чуть менее неловко, разворачивается и уходит в столовую. А Энн пытается собрать себя. Она осознала. И пути назад нет. Она любит. Любит чертового Гилберта Блайта. С его дурацкими каре-зелеными глазами, которые смотрят в самую душу и заставляют все внутри переворачиваться. Она никогда не выйдет победителем из их дуэли. Она уже проиграла. Любовь — это больно.