Холод

Середина января, за окном безжалостно завывает вьюга. В чёрном ночном небе не видно ни одной звезды, даже фонари светят не так ярко. Музыченко лежал на односпальной кровати, отвернувшись к стене и тяжело вздыхал, гоняя в голове тоскливые мысли. Юра не мог уснуть вторые сутки, хотя чувствовал, что организм вымотан донельзя. В его квартире невероятно холодно, наверное так же, как и на улицах серого Питера. И если от физического холода он мог, если захотел бы, спастись ватным одеялом и горячем чаем, то с душевным холодом всё намного сложнее. В очередной раз судорожно выдохнув, он заметил пар изо рта. Едва поведя бровями, убеждаясь в очередной раз в своей никчёмности, он повернулся на спину, о чём тут же пожалел: простынь была слишком промёрзшей и холодом обожгла обнажённую спину. Смирившись с неприятно покалывающим ощущениям Юра закрыл глаза, вспоминая совсем недавно ушедшую осень. Так тепло, всё яркое и красивое, словно бы и вовсе не реальное. Никакой тоски, никаких депрессивных мыслей, лишь всегда лучезарная улыбка, постоянные репетиции, и запредельное счастье. А после сплошной мрак, что крепко засел в голове из-за одной нелепой мысли, пришедшей на не трезвую голову. « Да когда уже всё будет так, как надо? Сил не осталось терпеть». И теперь внутренний голос словно бы издеваясь, твердил, что все его старания тщетны, что для всех знакомых он делает только хуже, вынуждая Юру отдалиться от всех. Из-под тёмных, густых ресниц показались маленькие капли слёз. Осознание собственной жалости невозможно давило изнутри, превращаясь в огромную чёрную дыру, что занимала собой почти всю, некогда яркую душу. Солённые капли жгут кожу, скатываясь по щекам, на подбородок и на шею. Юра не может этого контролировать, ведь когда разрывает из самой глубины, сложно вообще что-либо контролировать. Сердце болезненно щемило, заставляя Музыченко прикусить губу до крови, чтобы в отчаянье не закричать. Для него всё было уже кончено. Он не видел смысла проявлять интерес к чему-то, браться за что-то, пробовать, ошибаться, вновь выходить на пьедестал победителем и снова падать. Нет. Этого и так было предостаточно. Было кинуто неимоверно много сил на то, чтобы собрать из себя личность ещё в совсем юном возрасте. И сейчас всё рассыпается, оставляя его одного томиться на обломах своей души. Боль и холод. Всё, что ему осталось. Рядом на кровати привычно завибрировал телефон, оповещая о новом смс. Приоткрыв красные глаза, Юра кратко взглянул на экран, на котором крупным шрифтом было написано следующее: Сообщение от: ПашМилаш Юра! Когда ты уже возьмёшь свой чёртов телефон в руки? Я тут блять вообще-то волнуюсь. Это было уже двадцать восьмое сообщение от Паши. Музыченко знал, что заставляет друга нервничать, но понимал, что если начнёт говорить о происходящем, то остановиться уже не сможет, причиняя ему несносную боль. Сообщение от: ПашМилаш Музыченок, я знаю где ты блять живёшь. Ты можешь послать всех, можешь послать меня нахуй, но это не значит, что я от тебя отстану. Спишь ты или просто ведёшь себя как сука, я звоню. И Паша звонил. Звонил много раз, настойчиво, но когда, как ему показалось, сотый звонок остался не отвеченным, решил написать ещё раз. В последний раз. Сообщение от: ПашМилаш Да иди ты нахер, Музыченко. Юра лишь повёл бровью и вновь закрыл глаза, пытаясь уснуть или хотя бы успокоиться. «Хорошо, Паш. Ты ведь знаешь, что так будет лучше». — едва шевеля губами сказал парень, тяжело и рвано вздыхая. Он даже не может толком вспомнить тот момент, когда ему стало настолько паршиво. Просто в один миг светлое и полностью распланированное будущее, мечты, которые стали целями, всё, что заставляло его просыпаться по утрам разбилось на мельчайшие части, которые вряд ли возможно собрать в первозданный вид. Юра протянул руку до стоявшего рядом стола, на ощупь достал сигарету и прикурил, тут же глубоко затягиваясь. Музыченко вертел в пальцах медленно тлеющую сигарету, аккуратно поднося к синим от холода губам. « Уныние и жалость…дожили блять. Даже если бы я прямо сейчас здесь насмерть замёрз, ничего бы толком не изменилось. Поплакали и успокоились. Нахуй так жить». Спустя пару затяжек парень сильно закашлялся, нарушая громким и сиплым кашлем гробовую тишину своей промёрзшей квартиры. Докурив, Юра свесил руку с кровати, затушил окурок и оставил его в пепельнице, где таким же образом были оставлены около двадцати сигарет. Со стороны входной двери послышался звук открывающегося замка, а после деревянная дверь с громким треском открылась, ударившись о подъездную стену. Юра испуганно вздрогнул, широко открыв глаза. Увереные шаги послышались в сторону спальни. — Ёбанный в рот, Музыченко, какого хера так холодно? Парень услышал голос Паши и тихо выдохнув, переворачиваясь на бок, не желая, чтобы Личадеев видел его лицо. Паша, войдя в спальню, испуганно посмотрел на Юру, прокручивая в голове самые худшие варианты развития событий, ведь кожа у того была чуть ли не синяя. Личадеев подошёл к кровати, упав на колени и положив всё ещё тёплые от перчаток ладони на предплечье, аккуратно поглаживая. — Юра… твою мать, Юра… — тихо выдохнул Паша, оставляя невесомый поцелуй на плече Поднявшись на ноги, Личадеев обошёл всю квартиру, закрывая все окна, включил чайник, заварив любимый Юрин чай, вытащил из огромного шкафа лёгкий клетчатый плед, ибо ничего теплее найти не смог. Взяв всё это в руки, Паша вернулся в спальню, накрывая Юру, который съёжился от колющего тепла, что упало на его плечи. Сам Личадеев сел на край кровати, уронив голову на руки. Он был зол на себе, ведь не смог раньше заметить, что Юре чересчур паршиво, за то, что после первого Юриного заявления о том, что ему надоело жить, просто ухмыльнулся, приняв это за шутку. Ненависть внутри разгоралась с каждой секундой, но Паша, как мог, пытался задавить её, понимая, что сейчас именно он должен быть сильным, должен помочь Юре. — Юр, поговори со мной. Ты же знаешь, что я хочу тебе помочь. — прошептал он, повернув голову на Музыченко, поправляя плед, натягивая его выше. Не услышав никакого ответа, кроме тяжёлого сопения, Паша встал с кровати, собираясь выйти из комнаты. Юра сильнее зажмурив глаза, накрывая сверху голову рукой. Он не хотел, чтобы Личадеев уходил, но если он так решил — пусть уходит. Музыченко едва нашёл силы в себе сипло и едва слышно прошептать — Паш…останься. — и слёзы хлынули из глаз с новой силой, заставляя сжиматься всем нутром. Личадеев тут же развернулся, удивлённо глядя на Юру. Он не собирался никуда уходить, хотел налить себе чая или кофе, ведь даже в тёплом свитере и утеплённых штанах в квартире было чертовски холодно. — Юра… я никуда не уйду. — Паша решил, что чай может и подождать, вернувшись к кровати. Он немного постоял около неё и начал снимать с себя свитер и штаны, оставшись только в боксерах. Личадеев перелез через Юру, ложась с ним под один плед. — Юр, когда ты в последний раз спал? — Паша начал аккуратно перебирать мягкий волос, изредка поглаживая колючую щёку, вытирая влажные дорожки. — Зачем ты снял одежду? Замёрзнешь ведь… — вместо ответа прошептал Юра, ластясь к ладони, словно брошенный уличный кот. Паша лишь подвинулся ближе к Музыченко, вдыхая запах его кожи, опуская руку на шею, поглаживая большим пальцем. — Прости меня, Паша. Прости… — голос звучал ещё тише, чем до этого, а в горле давил свинцовый ком. Горячие слезинки стекали по щекам, оставаясь на подушке. — Господи, Юра. Юр, успокойся. Я с тобой, слышишь меня? Я никуда не уйду. Я тебя прощаю. Прощаю за всё, о чём ты думаешь. Открой глаза, Юр. Пожалуйста. Посмотри на меня. Музыченко жалостливо посмотрел на Пашу, как тот и просил, но едва ли сразу, уткнулся лицом в подушку. Личадеев тяжело выдохнул, прижимаясь к Юре вплотную, крепко обнимая его, в попытке согреть. Пашина спина неумолимо замерзала, потому что на неё не хватило пледа, ибо парень отдал большую часть Юре. Он мелко подрагивал, всё сильнее прижимаясь и перебирая шелковистый волос, редко касаясь губами виска и открытой части лба. — Заметай в снега. Скрой, зима, всё, что осталось от меня- слишком тихо. Настолько, что почти невозможно было разобрать слова. Юра напевал слова, аккуратно разворачиваясь обратно к Паше, едва успокоив слёзы. — Боже…- выдохнул Паша, подхватывая заученный наизусть текст новой песни. — Инеем покрой сейчас. Оставлю силы на одну лишь льдинку из глаз. — Паша медленно гладил щёку, спускаясь к шеи своими, уже холодными ладонями, не смея залезть под плед и коснуться почти согревшихся плеч или груди. Юре безумно нравилось чувствовать рядом с собой Пашу, его тонкие пальцы на своём теле, его глубокий и бархатный голос у самого уха. Юре безумно нравился Паша, и знал, что это взаимно. Шёпотом они допели песню, и под конец Личадеев оставил мягкий поцелуй на Юрином лбу, обхватив лицо ладонями. — Юр, — прикрыв глаза, начал парень. — Извини, что меня не было рядом. Я больше никогда не оставлю тебя одного. Слышишь? Я всегда буду с тобой. Обещаю. Всегда рядом.- Паша аккуратно спускался невесомыми поцелуями до уголков рта, после мягко целуя Юру в губы. — Всё у тебя будет. Я тебе обещаю. Веришь мне? — в самые губы прошептал парень, гладя тонкий, но густой волос, перебирая пряди. — Верю. Они лежали ещё около часа, почти не разговаривая, переплетя пальцы и прижавшись лбами. Юре стало в тысячу раз спокойней. Он до колющего чувства в сердце боялся остаться один. Но ведь Паша обещал. А если обещал — значит так и будет.