Коль больше не полюбить, то приказано уничтожить.
Всё должно было случиться именно так. Годы, десятилетия, века, как бы не пытались, даже им это было не под силу. По начертанному року, сменять друг друга, пока не настанет конец времён.Доведя всех до слёз бедами, Боги слепы, а на небе даже звёзд нет.
***
— Тэён? — девушка отодвигает ветвь колючего куста, недовольно сдувая с лица выбившуюся прядь волос. — Где тебя носит? Гувернантка Ким ищет нас, нужно возвращаться. — Вот вы где! — как маленький ураган, мимо девушки пробегает мальчик, размахивая длинной палкой, возомнив тот не иначе чем мечом. — Чону! — её громкий голос, призванный остановить брата, звучит устрашающе, но ни к чему не приводит. Этот ребёнок неугомонный.А Чону лишь со смехом проносится по опушке, рубя своей палкой длинную осоку. — Хэй, Донён, смотри, — мальчик впервые замирает, в любопытстве вытягивая шею. — У Тэён там что-то есть. Тэён оборачивается, одаривая обоих короткой улыбкой и призывно кивает головой. — Смотрите, — голос Ли звучит тихо, осторожно, словно над завесой сказочной тайны. Сокровенной. Прохладный ветер, скоро первый снег и Рождество. Земля промёрзла насквозь, Тэён казалось, что каждый раз с приходом зимы всё умирает, чтобы совсем скоро ожить вновь. Красивая метафора, холодящая кровь. Потому так странно было то, что она видела сейчас: тонкий, кажется, прозрачный стебель и ярко-красный, кровавый, бутон. Этот цветок был красив, ни разу летом в лугах она таких не собирала, не видела до этого момента ни в одной известной книге. Казалось, он светился изнутри, и невозможно было взгляда отвести. — Что это? — голос Донён рядом звучит изумленно. — Правда красивый? — Ли до сих пор говорит тихо, ведь казалось, повысь она голос хоть на йоту, волшебное растение исчезнет. — Я... я знаю, что это! — восклицает Чону, глаза мальчишки загораются, а на лице расцветает довольная улыбка. — Правда? — поправив подол платья и запахнув вязанную кофточку, ёжась от холода, Тэён смотрит на самого младшего в их компании. — Да это любой знает, — мальчик строит забавную гримасу, явно предпологая, что так выглядит любой умный человек, — Гувернантка Ким читала мне сказку про волшебный цветок, который вырастает, когда боги влюбляются. — Это сказки, Чону, — с шумом выдыхает холодный воздух Донён. — Может и сказки, — мальчик жмёт плечами, о чем-то задумываясь, — Но в той истории говорилось про Бога Смерти, и что прекрасный цветок, единственное, что он смог подарить своей возлюбленной. — Почему? — Тэён говорила всё так же тихо. — Потому что всё остальное погибало, он же Бог Смерти. Порывы ветра становились сильнее, и ветви деревьев над их головами шептались всё больше. Скоро их шёпот мог стать ужасным гулом. Погода нещадно портилась. — Нам пора домой, и думаю Тэён тоже, — Донён осматривается по сторонам, — Маме не понравится, если мы снова расстроим гувернантку Ким. — Да, точно, — Тэён роняет тихи смешок, — Простите, что вас задержала. Мне тоже пора, матушка будет ругаться, если я вовремя не закончу вышивку к приезду Джэхёна. — Джэхён?! — мальчишка даже подпрыгивает на месте, вновь улыбаясь широко, — Он ведь научит меня быть рыцарем? Да? Да? — Конечно, — Ли смеётся, ероша волосы на голове Чону, и бросает лишь один единственный взгляд за плечо, когда они уходят с опушки, словно за деревьями, рядом с цветком, может кто-то стоять.***
Взгляд падает на лежащую на трюмо вышивку. Тяжёлый выдох, веки словно свинцом наливаются, но девушка даже не притрагивается к той. Сняв дневной туалет, переодевшись в простое, домашнее платье, Тэён выходит из комнаты, по винтовой лестнице спускаясь во внутренний сад, который когда-то построил её отец. В руках книга — очередной роман, Тэён они не особо нравились, ей по душе были научные книги, но романы любил... он. — Юта? — солнце ещё не ушло за горизонт, но порывистый ветер развивал длинные, тёмные локоны. Там, в глубине сада, под деревом, сидел он. Тэён до сих пор не понимала, кто он такой, но знала его, кажется, вечность. Однажды, когда они ещё были детьми, она собирала в саду яблоки и встретила мальчишку, который эти самые яблоки пытался украсть. Наверное, Юта был простым крестьянином с окраины города, как он и говорил, но было в нём что-то, что притягивало Тэён, привязывало, что-то таинственное. Юта как загадка, которою она так и не могла разгадать, сколько не пыталась. И дело было вовсе не в маске, скрывающей половину лица, нет. Хотя, это было странно, всё это, разумеется: простая белая рубашка, потрёпанные грязно-серые брюки и совсем изношенная обувь, но не смотря на этот, казалось бы, отвратительный внешний вид, он всегда был чист, Тэён удивлялась, какого необычного цвета были его волосы — тёмно-серые, как пепел или сажа, убранные в аккуратный хвост; он никогда ничем не пах, совершенно, ни потом, ни духами, ни каким-либо собственным запахом; но самой странной была маска, скрывающая половину лица точно до носа, совершенно чёрная, и Ли никогда не могла понять, что это за материал, ей ни разу не удалось узнать у Юты мастера, который бы мог проделать столь искусную работу. Абсолютно чёрная, как пропасть, но в ней мог отразиться целый мир. Юта так же никогда не говорил и о том, что с ним случилось, когда они встретились, он уже был в этой маске. Тэён лишь предполагала, что в детстве, с ним случилось что-то ужасное: пожар, травма, а может какой-то господин приложил к этому свою тяжёлую руку. — Ты сегодня долго, — его губы расплываются в улыбке, и Тэён не может не улыбнуться в ответ, опускаясь рядом на холодную траву. — Задержались в лесу, — она кладёт книгу рядом, чувствуя, как приятное волнение овладевает ей всей. Рядом с Ютой так было всегда, и никогда подобного она не чувствовала, находясь с Джэхёном. Корила себя, заставляла, но не могла. Это было ужасно, Тэён знала, потому что Чону она предназначена. — Представляешь, мы видели цветок. Очень красивый, он словно светился, хотя, наверное, мне показалось, но, я никогда подобного не видела раньше. — Цветок? — голос Юты мягкий, он всегда успокаивал. Парень осторожно берёт тонкое запястье в свои ладони, непринуждённо поглаживая. — Зимой? — Я тоже удивилась, но Чону рассказал про это странную историю. — она заправляет прядь волос за ухо, — Легенда, что цветок расцветает тогда, когда Бог Смерти влюбляется. Красивая история... — О том, что это единственный подарок, который он смог преподнести своей возлюбленной, — заканчивает за неё Юта, улыбаясь. Наверное, так падали тени, но Тэён казалось, что на чужом лице залегла тоска. — Точно, ты тоже знаешь эту историю? Юта лишь кивает в ответ, не говоря ничего. По коже мурашки, прикосновения парня всегда были холодными, мягкими и нежными, но холодными, почему-то особенно это ощущалось именно сейчас. Тэён никогда не знала, кто такой Юта, и порой, вовсе казалось, что он не человек, в такие моменты как сейчас. Единственное, о чём она знала наверняка, это то, что Юта к её ногам готов был положить целый мир, и то, что она сама была готова сделать тоже самое. Прохладный ветер в долине первые снежинки кружит, но несмотря на холод, они сидели под большим старым деревом. Юта прижимал к своей груди уснувшую девушку, перебирая в пальцах тонкие пряди. Тэён была самым прекрасным существом, прекраснее любого цветка, прекраснее неба и солнца. Сердце раздирала неумолимая тоска и переполняющая любовь. Юта смотрел в ночное небо, грустно улыбаясь тому, что на том не было ни единой звезды.***
И он ждал как приступа, начитавшись, что однажды в любви побеждает искренность, и что над сердцем даже смерть не властна. — Я не могу... Практически все силы он положил на то, чтобы взрастить этот цветок. Цветок, который заставил Тэён улыбаться. Цветок, который знаменовал его скорую гибель. Как бы он не хотел и как не пытался, в этот раз всё случилось точно так же, как бы он не пытался всё исправить, всё привело в один миг. Но самое страшное ждёт в конце. — Почему? Ты... ты боишься, что я увижу твоё изувеченное лицо? Юта, — голос девушки срывается, она крепко сжимает кулаки, — Неужели ты не понимаешь, он... он скоро вернётся, и тогда всё кончено, я должна буду выйти за него. Почему ты не хочешь? Давай сбежим, давай что-то придумаем, мне не важно, что у тебя на лице, плевать, давай убежим, я готова оставшуюся жизнь пробыть крестьянкой, всё, всё, что угодно, только пожалуйста... откройся мне. — Я не могу, — это больно. Больно видеть слёзы на самом любимом лице. Столько лет он принимал разные обличия, столько лет сочинял прекрасную ложь о том, что проникает в богатый дом по специальному ходу. Но всё это ничто, потому что он был всегда рядом с Тэён, даже когда та не видела. Она не осознавала, а он ловил каждый её вдох. — Ты умрёшь. — Что ты такое несёшь? Почему... но даже если и так, я готова умереть, Юта, понимаешь? Я готова... пожалуйста, доверься мне, в последний раз. Её голос звучит тише, а шаги ближе. Прикосновения мягкие и тёплые. Для него просто горячие, но каждый раз неимоверно приятно. И что делать полюбившему Богу смертного? Он был уверен в том, что порой Тэён догадывалась, что он нечто больше, чем человек, особенно сейчас, когда стояла рядом, обхватив лицо руками и смотрела точно в глаза, прямо в тьму, которая пожирает всё на своём пути. — Пути назад не будет, — голос тихий, как ветер, пронзающий, замогильный шепот. Один шаг назад, и Бог Смерти снимает свою маску, смотря в глаза возлюбленной. — Ты... — девушка делает шаг на встречу, не в силах отвести глаз от увиденного. В груди что-то сжимается с невероятной силой, но оторваться невозможно. — … ты прекрасен. Безупречное лицо, кожа будто фарфоровая и тёмные, как две ночные звезды глаза. Казалось, не было никого и ничего прекраснее его. Ещё один шаг, пока руки слабеют, а изнутри разрывает скорбящая боль. Ещё один шаг, и их губы встречаются в поцелуе. Руки Юты крепкие, сжимают с каждым вдохом слабеющее тело. Это их последний поцелуй. — Зато я буду знать, что моя смерть, была самой прекрасной, — по щекам Тэён катятся слёзы — всепоглощающая тоска и грусть, которую секундой позже сменят ужас и страх. Девушка оттолкнётся от него и закричит, пронзительно громко, падая на пол, затыкая уши руками. Она познала ужас самой смерти, тоску и боль, её тут же сожрёт ими, и сожмёт тисками, увядая, опадает, засохшими лепестками. А Юта так и будет стоять, оцепеневший, замерший в моменте последнего мгновения Бог, смотря на то, как жизнь покидает любимого человека, и он сам ничего не может, лишь дожидаясь момента, когда последний лепесток опадёт с выросшего в холодной земле цветка.***
Как сон, спадающая с глаз пелена, казалось, как будто бы замер мир, но осматривается по сторонам, ловя собственное отражение в ничего не видящих уже глазах, застывших, с полным осознания ужаса. Тэён мертва. Он убил её. Осознание того, что он совершил, как лавина, накатывает. Он не может дышать, но внутри всё разрывает и сжимает. Он — воплощение ужаса, он — воплощение страха, он — смерть, но от собственной тьмы никуда не деться. Юта падает на колени, как когда-то сжимая тонкое запястье, поглаживая, роняет горькие слёзы, совершенно забыв, что может плакать. Он не верит и не может поверить в то, что поддался, в то, что собственными руками убил её. Нет, этого просто не может быть. Безумие. Он не мог убить того, к ногам кого готов был положить весь мир. В ужасе отползая от бездыханного тела, будто не он сама смерть и видит её впервые. Юта вскакивает, подбегая к зеркалу у трюмо. Тьма. Всё, что он видит, это поедающая и сжирающая изнутри тьма, кошмар, крах и ужас. Пустота и ничего больше. Пронзающий, будто исходящий из недр самой земли крик, полный боли, отчаяния и безумия. Разбитое зеркало. Нельзя. Люди не должны видеть лицо Богов, а Боги не должны влюбляться в людей. Потому что в конце люди умирают, а Боги сходят с ума. Обезумевший Бог, вновь надевающий свою маску с желанием поглотить весь мир, в попытках оправдать себя за смерть одного единственного человека.***
Наступали первые морозы. В камине у противоположной стены потрескивали брёвна, а на лице цвела улыбка. Осознание того, что скоро он вернётся домой. — Господин! — в комнату врывается его слуга. Взгляд бегающий и спертое дыхание. В чужих руках Джэхён видит конверт. — Срочная грамота из города, там... Сердце сжималось против воли, Джэхён не был провидцем, но хорошие новости так никогда не сообщали. — Печальные известия, наш город... Сильные природные ненастья разрушили почти всё, и ваша невеста, госпожа Ли Тэён... она мертва. Дышать словно стало нечем, весь воздух куда-то исчез, а в горле стрял тяжёлый ком. Неимоверная слабость в коленях. Всё это не могло быть правдой, Тэён не могла умереть. — Ваш отец распорядился, что выдвигаемся ранним утром и... — Коня. — Что простите? — Приведите мне коня! — голос Чона срывается на крик. Он не может сидеть здесь и ждать. Не может.***
Когда Джэхён приехал в город, он его не узнал. Казалось, сама смерть прошлась по улицам, уничтожая всё на своём пути: разрушенные крыши домов и затопленные каналы, кругом грязь и смерд. Уныние. Словно солнце навсегда над ними погасло. Его никто не встречал улыбками или словами, лишь короткие кивки. Не просто солнце, сама жизнь от них отвернулась, и только холодный шлейф тянулся за его конём следом. Первый день Джэхён провёл в кабаке, напиваясь до беспамятства, пытаясь утопить своё горе в крепком напитке. Ужасные вопли и слёзы, люди слышали его, им было страшно. Джэхён был разбит своим горем, утратой самого дорого человека. Второй и третий дни проходили там же, казалось с новым глотком станет легче и понятнее, но не становилось. Кто-то говорил, что Тэён погибла в пожаре, кто-то говорил, что хрупкую девушку сгубило ненастье: ужаснейший ураган, обрушившийся на их город. — Ты выглядишь жалко, — Донён пришла к утру четвёртого дня. Она выглядела ужасно помято и устало, измождёно, будто вся её красота вмиг испарилась. — Сидишь здесь и пьёшь, этим ты её не вернёшь. Её ничто не вернёт. — Я так хотел увидеть её улыбку хотя бы ещё раз, я ведь, — пальцы крепко сжимают деревянную кружку, до побелевших костяшек. — Я ведь знал... она не любила меня, но... всегда была так добра... так не должно было быть, не должно, — к концу этой крохотной его голос срывается на сип. — Она знала, что такое долг, — тихая усмешка, и девушка осторожно сжимает чужое плечо, — Ты был для неё хорошим другом. — на устах Ким расцветает грустная улыбка, — Знаешь, в тот день нам всем досталось, и я не знаю, что я видела, в последнее время было слишком много странностей, сначала этот цветок, легенды о Богах Смерти, но когда дождь сам потушил поместье Ли, мне показалось, что я видела там человека, его глаза светились как два белых огня. Ты, наверное, подумаешь, что я спятила, но есть поверье, что расцветший, невероятной красоты цветок, знак любви Бога Смерти к человеку. Мне кажется, именно этот цветок нашла Тэён, — на деревянную столешницу Донён кладёт цветок: тонкий, будто прозрачный стебель и кроваво-красные лепестки, источающие совсем слабое свечение. И не сказав ничего больше уходит, оставляя Джэхёна наедине со всеми его мыслями. Пронзающий душу холод, порывистый ветер. Он долго думал, куда ему идти, но ответ оказался очевиден. Словно части мазайки, Джэхёну всё вдруг стало понятно, и давно забыв о прощении, не поняв мотивы Бога и плюнув на суть вещей, одержимый мщением, он избавился от страха и вообще от оставшихся ощущений. Джэхёна не страшило ничего, он потерял всё, и точно знал, кого увидит, когда ночью придёт на обломки дома, где погибло его сердце. — Ты, — впереди худая фигура, холодный ветер, несущий в себе тоску и боль, мешает дышать, но Джэхёну всё равно. — Наконец-то ты пришёл, Джэхён, — исходящий словно не от этого существа голос, заунывный, окутывающий холодом и сожалением со всех сторон. Бог отбрасывает с лица маску, но всё, что видит под ней Чон это пустоту и боль, точно такую же, как и у него. Шаг навстречу, ветер сильнее и идти становится сложнее, он видит, что это существо даже не сопротивляется, кажется, зная исход этой авентюры наперёд. В ночном свете, рядом с ногой что-то блестит — осколок зеркала. Не задумываясь, парень хватает его, одни точным рывком, повалив обессиленное и убитое горем Божество на деревянные обломки. — Ты знаешь моё имя, — цедит сквозь зубы Джэхён, но в бездонных, как тьма, глазах видит лишь утрату, видит разбитого себя и слёзы, будто кристальные, стекающие по щекам. — Скоро ты сам всё узнаешь. Наконец-то ты пришёл, я рад... Злость. Всё, что Джэхён может чувствовать сейчас. Сжимая в ладони с силой осколок зеркала, разрывающий собственную кожу, он с криком, полного отчаяния, вонзает оный в лицо божества. Ещё раз и ещё, пока понимает, что не убил самого Бога Смерти. И лицом к лицу не дрогнул, узрев в пустоту, он потому и выстаял там, лишивший Бога смерти жизни, и у смерти последнего в жизни смысла. Всё вокруг пелена. Тьма перед глазами, трясущиеся пальцы разжимаются, и осколок зеркала падает, разбиваясь теперь окончательно. Пожирающая пустота, Джэхён не понимает ничего, жаждет забыть себя и всю свою жизнь, словно в самом себе места мало для всех этих чувств. Смотря в разлетевшиеся осколки, надеясь свести себя ненавистную оболочку, он лишь вскрикивает, а от того, что увидел, зеркало трескается на кусочки. Взгляд цепляется за чёрную маску в руках погибшего Бога. Не поняв, как уместить в себе весь тот необъятный ужас, коли в простом человеке тесно, надев маску Бога смерти и займёт его место... Чтобы любить.***
Доведя всех до слёз бедами, Боги слепы, а на небе даже звёзд нет.
Невероятной красоты цветок: тонкий, будто прозрачный стебель и кроваво-красные лепестки, весь он словно светится изнутри. Джэхён приложил все последние силы, чтобы создать это растение. Ни одно столетие, положенное на то, чтобы увидеть чужую улыбку. Самую прекрасную в этой вселенной улыбку. — Юта! — молодого человека, засмотревшегося на цветок отвлекают, — Где тебя носит? Господин Кан нам головы оторвёт. — Иду, — парень встаёт с корточек, отряхиваясь, и напоследок оглядывается, словно за деревьями, рядом с цветком, может кто-то стоять.Нет печальнее в мире любившего Бога смерти.