Франкенштейн
Когда мы впервые встретились, моё имя так необычно прозвучало из его уст. И сам он был таким, необычным. Или вернее сказать: непохожим на других благородных? "Элегантный". Малыш Регис правильно выразился. Кадис Этрама ди Рейзел был воплощением элегантности. Даже я, человек, который равнодушен к красоте, был очарован им.
Слишком очарован. Этот силуэт, стоящий в окне, навек отпечатался в моей памяти. Мирно покачивающиеся белые занавески, темные волосы Рейзела, которые контрастируют с белой рубашкой, ветер, нежно ласкающий его пряди, и он, веками смотрящий вдаль.
Признаться честно, я иногда начинал ревновать его к окну. "Мастер, я ведь теперь здесь". Мне хотелось, чтобы он больше смотрел на меня. Я сам не заметил, когда успел так увлечься, когда по его глазах начал определять его настроение и угадывать безмолвные желания. Удивительно, ещё недавно я пришел в Лукедонию с ненавистью ко всем благородным, а сейчас рад тому, что могу служить одному из них. Для меня стало великой честью находиться рядом с чем-то таким совершенным. И я... никогда не жалел об этом.
Но спустя время, мне начало мешать кое-что. И это кое-что с каждым днём становилось все более навязчивым. Это чувство стало напоминать мне Тёмное копье, оно только ожидало, когда я оступлюсь, чтобы поглотить меня.
Мастер. Рейзел-ним. Рей. Я никогда не смел называть сокращенно, это казалось кощунством. Но в мыслях я иногда разрешал себе подобную погрешность. Это было чем-то таким интимным и сокровенным, что даже по телу проходила легкая дрожь. Тогда я и понял, что мои чувства к Мастеру не просто уважение и преданность.
Он любил чай, и я стал обожать заваривать чай. Бывали ночи, когда я не спал, скрещивая разные сорта, чтобы добиться идеального вкуса. Мне безумно хотелось сделать Мастеру приятно. Благородный был скуп на эмоции, но я заметил, что постепенно, он начал показывать их со мной чуть больше. И я жадно ловил эти крошки улыбок, удивления и радости. Мы вместе проводили почти все время.
– Мастер, — мне нравилось это повторять, даже если не было причины.
Иногда я просто окликал его, чтобы он взглянул в мою сторону. Это было немного по-детски, но Ноблесс всегда плавно оборачивался и смотрел мне в глаза своими алыми. Такого спокойного оттенка красного мне не доводилось ранее встречать. Первое время он вопросительно смотрел, ожидая продолжения, а потом уже привык к такой моей прихоти и тоже отвечал мне тихим:
– Франкенштейн.
Это всегда выглядело довольно забавно. Будто мы пытались убедиться, что это не сон. Наша мирная жизнь так была на него похожа, и от такого сна я не хотел просыпаться.
Он доверял мне и, возможно, даже испытывал привязанность. В какой-то момент, мне захотелось испытать, как близко Мастер меня подпустит. Не каждый мог заметить, но Ноблесс очень уважал свои личные границы. Да, собственно, это было некому замечать, так как сложно было найти того смельчака, который бы попытался дотронуться до чего-то столь совершенного. Непостижимый идеал — пугал. И это стало негласным правилом: К телу Мастера нельзя было притрагиваться. Я мог помочь ему одеться, но не смел прикасаться к коже Ноблесс. Не знаю, был ли Мастер против или же ему самому хотелось ощутить чьё-то прикосновения? В любом случае, он никогда бы не заговорил об этом, а я — никогда бы не спросил. Но будучи человеком, мне свойственно было нарушать правила. Даже если это касалось Мастера.
В тот день Рейзел-ним решил сменить одежду. Он собирался куда-то, и в свои планы меня не посвятил, а мне не хватило решимости спросить. Я помогал ему в этом нетрудном деле. Сейчас, когда я об этом думаю, даже интересно: почему Мастер разрешал мне помогать ему одеваться? Ведь Ноблесс мог создать любой наряд на себе в мгновение ока.
Мы стояли в гардеробной, напротив полок с одинаковой одеждой. В одежде Рейзел-ниму не хватало одного штриха — запонок. Я и сам не заметил, как положил свою руку на его запястье, когда их одевал. Как обвил его своими пальцами и погладил тыльную сторону подушечками. "Такая гладкая кожа. На ощупь, будто фарфор. Какое же у него тонкое, хрупкое запястье". Я не сводил взгляда с его руки. Это мгновение казалось, длилось вечность. Так приятно было прикасаться к самому важному в моей жизни существу.
– Мне пора, — он выскользнул своей рукой из моей, легко и быстро, будто действительно очень спешил.
Волшебство пропало, прекрасная сцена была жестоко прервана. И этот тон. Обыденно безразлично-мягкий голос Мастера — пропал. Вместо него на меня, словно посыпались капли холодного дождя. Я опешил. Моё тело застыло, будто не поспевало за мыслями. Как я...посмел? Пребывая в замешательстве от своих же действий, я хотел найти нужные слова для извинений, но смог выдавить только жалкое:
– П...простите.
Он не смотрел на меня. Даже его взора я оказался недостоин, и это было хуже всего. Мастер сразу же покинул комнату, словно ему было противно находиться со мной в одном помещении. Он ушел, а я все еще стоял остолбенелый, не в силах смириться с произошедшим. Моя рука сжималась в кулак так сильно, что побелели костяшки. Я жалею, что не попытался тогда пойти за Мастером.
Ведь, ночью он не вернулся. На второй день тоже, и на третий, и даже спустя месяц, и год. Прошло несколько сотен лет, а я все еще ожидал его появления. Никто из благородных, да, даже сам Лорд, не знали куда исчез Ноблесс. Особняк был таким большим и пустым, и одновременно — маленьким. Мне казалось, я задохнусь в четырёх стенах. Но я не мог заставить себя покинуть комнату, где любил находиться Он. Я не смел занимать место Мастера, поэтому расположился на софе. Читая здесь книги и делая мелкие исследования, я время от времени поглядывал в сторону окна, словно вот-вот и Рейзел-ним будет стоять там, как прежде. И он возвращался, но только в моих снах. Там его губы трогала легкая улыбка и он говорил:
— Прости, что томил тебя ожиданием, Франкенштейн.
Сны стали моим спасением от реальности на какое-то время. Но так не могло больше продолжаться. Я покинул особняк, предупредив лишь Геджутеля, но даже ему я не мог всецело доверять. Я был почти уверен, что в пропаже Мастера могли быть замешаны главы кланов. Если Рейзел-нима не было в Лукедонии, оставалось только искать его в землях людей.
Здесь все, кого я когда-то знал, уже давно умерли, но в моей старой жизни было не так уж и много привязанностей. Бесчисленные поиски, попытки снова начать жизнь среди людей, работа, исследования. Я старался делать все, чтобы не оставаться наедине с собой, ведь ждал меня только пустой дом, где не было Его.
Хоть, и в моем новом жилище не было вещей, которые вызывали бы воспоминания, все равно я думал о Рейзел-ниме. Иногда, я просто лежал и смотрел в потолок, мне было так плохо, что каждый вздох отдавался болью в груди. В такие моменты в голову приходили самые мрачные мысли, о кончине Мастера и....о моей.
Прошло много лет. Я основал школу. У меня была немного наивная мечта, которая никак не желала меня покидать: я хотел, чтобы после возвращения, Рейзел-ним учился в этом учебном заведении. Я знал, насколько тяжело бремя Ноблесс и хотел облегчить эту ношу. Хотя бы на время, дать ему почувствовать вкус обычной жизни. Я все ещё верил в то, что он вернётся
В один прекрасный день, он появился так же, как и исчез: внезапно вошёл в мой кабинет, будто всегда так делал. Шинву представил его, как нового ученика. Сперва показалось, что это призрак или человек, похожий на Рейзела-нима. Хотелось прикоснуться к нему, чтобы понять наверняка. Но наученный горьким опытом, я не стал этого делать. Волосы цвета вороньего крыла, глаза багряные, форма моей школы надета на хрупкое тело, которое хочется любить. Одергиваю себя от мыслей в этом ключе. Рейзел-ним замечает моё некое замешательство.
Франкенштейн
Лёгкое и чарующее.
Как всегда, одно лишь слово, но в нем всё эмоции Ноблесс: радость, извинение и толика грусти. Мне и не доводилось испытывать нужды в большем. Я склоняюсь на одно колено. Ожидание закончилось. Моя смерть отсрочена.
Рейзел-ним пьёт чай. И я не в силах отвести взгляд. Клянусь, если Мастер не прикажет мне перестать смотреть на него – я не смогу остановиться. Я откидываю мысли о том, как 820 лет назад, меня отвергли, которые продолжают всплывать, и запираю их на замок. Это было давно, но я помню каждую секунду.
– Мастер, — шепчу я, на глаза невольно наворачиваются слёзы, – я ждал вас.
– Я знаю, — он делает глоток из чашки. – Не было дня, когда я сомневался в тебе, Франкенштейн.
"Не было дня, когда я не думал о вас, Мастер", – хочется добавить мне. Но подобная фраза абсолютно излишняя. Больше я не перейду этой опасной границы.
И начинается наша обычная жизнь. Мастер в роли ученика, и в я роли директора. Это кажется, таким забавным. Рейзел-ним в кругу одноклассников становится Реем. У него появляются друзья — человеческие дети. Он ходит с ними в компьютерный клуб и есть рамен. Довольно необычное амплуа для Ноблесс, который живет несколько тысяч лет. Я смотрю на него, сидящего в кругу детишек, и улыбаюсь. Главное, что Рейзел-ним счастлив, пока это так — я тоже счастлив.
Я продолжал и дальше так считать. Было ли это моим заблуждением? Могло ли наше счастья быть одинаковым? Когда его счастье — обычная жизнь, а моё — он.
***
Организация разрушила наше спокойствие. И тени прошлого нависли над, такой важной для Рейзел-нима, повседневностью. Мастер хватался за нее, держал куски этого хрустального счастья изо всех сил, делал все, чтобы оно не разбилось окончательно. Жертвовал собой для этого. Своим, и без того неважным, здоровьем после боя с Музакой. А я...я был с ним и ничего не мог сделать. Моих знаний было недостаточно, чтобы помочь ему.
Моё сердце еще никогда так не болело.
– Прости, Франкенштейн, не хотелось, чтобы ты видел меня в подобном состоянии.
Я не могу смотреть на него. Не могу видеть его ужасные раны. И я отворачиваюсь. Сейчас его глаза такого цвета, как его кровь.
Хотел бы я забрать всю его боль себе, но в моих силах — только отомстить обидчикам Мастера. Бой завлекает меня, чувство мести придает сил — и я кажусь себе менее бесполезным. Боль, которая наполняет мое тело, неожиданно, пьянит. Находясь на границе жизни и смерти, с Чёрным Копьем, которое стремится меня поглотить, я забываю о других проблемах. Я просто буйствую и схожу с ума.
Последняя битва. Остался только Кромвель и с организацией покончено. Я взял доктора на себя, пытаясь отгородить Мастера от очередной траты сил. Но не вышло. Этот хитрый ублюдок настойчиво пытался уничтожить человечество.
И вот — его защитник. Бесконечное самопожертвование Мастера всегда сводило меня с ума. Мой Мастер. Мой Рейзел-ним. Мой.
Я победил Кромвеля, в руках буйствует Копье. Скоро я отзову его. Замираю. У меня в голове проносятся слова. Телепатия? Я слышу голос Рейзел-нима, но обращается он не ко мне.
– И передай Франкенштейну...что мне очень жаль.
Я не понимаю происходящего. "Жаль", Мастер? За что вам жаль? И почему я это слышу? Я хочу поговорить с ним. Отчаянно пытаюсь связаться, но он не отвечает. И я хватаюсь за голову, сжимая между пальцами свои локоны. Неужели...? Безумно хочется смеяться. До смерти.
Где же я ошибся?
Странное ощущение расползается по телу. Пустота. Бесконечная пустота. Во мне что-то обрывается. Грубо и внезапно, будто меня толкнули в обрыв. Так темно. Я перестаю видеть окружающий мир.
Франкенштейн
Я слабо чувствую голос Мастера в голове. Грустный, бесконечно печальный, тихий и слабый...прощальный. Лёгкий шепот, будто дуновение ветра. Моё имя звучит так необычно из его уст. Как всегда.
Я сделал недостаточно?
Стоило мне быть эгоистичнее, стоило его остановить, стоило упасть ему в ноги, стоило кричать, чтобы весь мир пропал, чтобы каждый из человеческого рода умер, но он остался жить. Стоило?
Мне сносит крышу.
— Вам жаль, Мастер? Рейзел-ним вам жаль? Жаль? Жаль?! — я разразился диким истеричным смехом.
И обратил свой взор в небеса. Мастер меня больше никогда не услышит, никогда не произнесет моё имя снова, никогда не улыбнётся глазами, так как только он умеет. Я никогда больше не заварю ему чай. Никогда не увижу его нежное красивое лицо. Никогда не скажу, что люблю его. Никогда.
Я удивляюсь, как меня еще держат ноги. Из-под рёбер вырывается крик.
— Боюсь, это слово не подходит, — моё лицо перекосило. — Вы низвергнули меня в ад, Мастер. Вы убили меня.
Я уже не могу определить свое положение в пространстве. Безумие граничит с реальностью. От непонимания происходящего хочется смеяться. Или плакать? Я разрываюсь.
Мои колени, кажется, в крови, а тело на земле. Я начал кричать. Мне что-то передавило лёгкие. Из моих глаз без конца лились слёзы. Я любил его, как никого в жизни и кричал, как никогда. Сначала имя Мастера, потом просто. От боли. Я царапал землю, то падал головой вниз, то снова вставал на колени. Меня даже, кажется, пытались поднять, но я был абсолютно невменяем.
За это вам жаль, Мастер?
Копье все еще находилось рядом. "Я сожру тебя, Франкенштейн", – прорычало оно. И я подумал: "Отличная идея".
***
Таким должен быть конец? Абсолютным?
Франкенштейн не думает о том, что будет дальше. Для него уже нет этого "дальше". Оно умерло. Вместе с Мастером. Умерли все надежды, все мечты, все радости. В руках лишь Копье. Проклятое оружие сейчас выглядит спасением. Оно жадно поглощает плоть человека. Он не сопротивляется, наоборот — желает мучительной смерти. Сейчас — это пустяк, по сравнению с жизнью без Мастера. Ему даже не больно. Вся его боль исключительно душевная. Она затмевает все другие чувства.
Троица успевает оттащить Франкенштейна от Темного Копья. Они долго борются с оружием, ведь оно никак не желает отпускать столь долгожданную добычу. Но когда им это наконец-то удаётся — Франкенштейн уже не дышит. Его лицо безмятежное и спокойное.
***
Мир, потрясенный катастрофой, залечивает свои раны. Прошло не так много времени. Тао, Такео и М-21 стоят на крыше. Каждый думает о своём. И у каждого на душе осадок от произошедшего. Все они смотрят за горизонт, будто в новую жизнь. Франкенштейн не бросил их на произвол судьбы, оставив приличные суммы каждому. Сейра и Регис вернулись в Лукедонию. Там сейчас неспокойно после смерти Лорда. Детишки забыли о Франкенштейне и Рейзеле. С ними всё хорошо. Школа продолжает работать, только с другим директором. А модифицированные еще не решили, чем будут заниматься.
– Почему он так поступил? – нарушил тишину своим вопросом Тао.
Эта тема ранее не поднималась. Все тихо скорбели и будто боялись заговорить об этом.
– Франкенштейн жил, пока жил его Мастер. С его смертью – исчез и смысл его существования, – ответил М-21.
Снова воцарилась тишина, но Тао не угомонился:
– Вы ведь тоже это заметили...?
– Что? – поинтересовался мрачно Такео.
Ему просто хотелось насладиться видом, выкинув все грустные мысли из головы.
– Франкенштейн ведь любил Рейзел-нима, – грустно сказал хакер.
– А разве это не было очевидно? — М-21 взглянул на заходящее солнце.
Золотые лучи ласкали его лицо, перед тем, как уйти. Дома, местами разрушенные, готовы были вскоре вновь возвыситься над землей. Жизнь шла своим чередом.
"Надеюсь, они встретятся на той стороне и дальше будут вместе. Навсегда", — подумал оборотень.
.
.
.
А где-то там, Франкенштейн заваривал чай и, как всегда, любовался своим Мастером, который теперь смотрел не в окно, а на него.
