Наследство

Первым воспоминанием Рейвен стал глухой детский смех за стеной темного и холодного храма, где она не было никого, кроме служителей и матери, единственной, чьё лицо и улыбку она видела за свои первые восемь лет жизни. Он раздавался где-то глубоко за стенкой, но был таким радостным и искренним среди этой почтительной тишины. Он долго звучал в её голове душераздирающим звоном, как будто это был смех, который девочка, как не пыталась, не могла издать. Все, что у неё получалось больше походило на истерику, нежели на смех в чистом виде, и она думала, что, может, просто не умеет. Она помнила мать. Помнила, как она приходила к ней каждую ночь, ложилась рядом, улыбалась и пела, завивая на своем пальце её короткую прядь волос, пока девочка не уснет в сладком усталом забвении. Это было самым радостным и позитивным моментом её тогдашней жизни. Больше матери не разрешали быть с Рэйвен, и как она не просила, чтобы мама пришла, стража около комнаты всегда отказывала. Хотя, каждый день рождения был чудесным праздником: они с мамой могли провести весь день вместе, на площади города, пусть и в плащах, чтобы не было видно лиц. Рейвен впервые так же искренне посмеялась, как дети за стеной храма, на свой девятый день рождения, пусть и не заметила этого. И только гораздо позже Рэйвен поняла, что это улыбка и была самой искренней и самой последней, что она подарила своей матери. Служители храма вечно ходили в капюшонах, зачем-то скрывали свои лица от Рэйвен. Они никогда не говорили с ней, только во время обучения, производя волну тихого презрения и смирения. Рэйвен не понимала, что они знают о ней такого, что нельзя другим и про себя называла их «безликими». Но, возможно, она уже тогда чувствовала их животный страх перед её магическими возможностями. Она точно помнила свою комнату в глубине храма: большую, полупустую и тихую. С плотными тяжелыми шторами, которые закрывали почти забитые окна во внешний мир, её широкую кровать, наполненную теплом матери ночью и холодом одиночества утром, стол, покрытый алой, как кровь, скатертью, где она совершала ежедневные однообразные трапезы, два стула с истертой фиолетовой набивкой, книжные полки, всегда заполненные до отказа и пушистый, серый от многократного использования, ковер, на котором любила лежать Рэйвен, читая очередной литературный шедевр — всё это делало её героиней готической своей повести жизни. И так каждый день, пока это не стало затягиваться тугой петлёй вокруг её горла, удушая от недостатка чего-то очень важного, чего у неё никогда не было. И это была не любовь, которую юная леди прокляла после прочтения трагедии «Ромео и Джульетта». У неё не было очень важного человека в её жизни — отца. Он был у всех. У героев книг были эти загадочные «папы», у таких же, как она, детей на улице. Даже у безликих служителей храма существовали отцы. Но у Рэйвен не знала даже кто такой её родитель. И, однажды, она спросила об этом мать: — Знаешь, это не самый хороший человек, — Рэйвен кивнула: ей было всё равно. Она жаждала этого, как никогда прежде. И тогда, мама сказала, — Тригон. Он твой папа. Сказать, что девочка удивилась, значит ничего не сказать. Её отец — межпространственный демон, разрушающий всё на своем пути. Маленькая Рэйвен завалила себя тонной литературы. Все свои свободные часы от обучения, она стала тратить на самообразование. Рэйвен искала любую информацию о том, кто стал причиной её рождения. Горы книг таяли, а девочка, очарованная мыслью о демоне, стала планировать самое страшное — встречу с ним, которую нельзя было предотвратить, ведь уже было совершено ужасное. По наследству перешло одно из качеств её матери — рассудительность. Силы юной героини готической новеллы росли и крепли, становясь с каждым днём всё сильней и сильней. И, скоро она стала остро ощущать страх людей вокруг, особенно безликих, а мать вообще перестала ходить к ней ночью и Рэйвен уже одна согревала прохладу постельного белья. Когда ведьма последний раз видела свою маму, они обнимались перед долгим походом старшей и служащих храма. Именно тогда Рэйвен впервые увидела прошлое другого человека. Это был маленький дом на окраине города, у любящих родителей, где ее мать росла и совершала ошибки, её друзей и возлюбленных. Рэйвен тогда позавидовала ей — это была та жизни которую ей не за что не пережить, потому что она здесь в холодном храме, в окружении её единственных друзей — книг и стен. А потом она увидела темную сторону жизни: секта, человек из дыма, сношение матери с ужасным демоном, а потом бесконечные бега, пока женщина не попала на Азарат… Но страх не затупил рассудительность Рэйвен. Именно это и стало роковым для целого измерения. На свой десятый день рождения, мать Рэйвен отменила встречу с дочерью по непонятным причинам. Тогда, сочтя это знаком, она решила узнать об отце как можно больше, но уже от него самого. Она наконец-то познает себя и, может, найдет смысл своей жизни, кроме тех предсказаний, что сулили ей вечное страдание. Мел сильно крошился, самоуничтожаясь, призывая прекратить Рэйвен, но она не внимала этой немой просьбе. Свечи тухли, не желая становиться причиной бедствий. Но… Вот, Рэйвен, садится в центр фигуры и начинает шагать к своей судьбе семимильными шагами. Кто же знал, что пророчества имеют свойство сбываться. Огромное страшное краснокожее чудовище, точно Сатана из древних писаний, явился перед ней во всем своем величии. Несколько глаз задержались на ней, лишь на мгновение, а потом образовалось скопление мощной магии вокруг него. Рэйвен точно помнила мать внизу. Поднявшийся ветер откинул капюшон с её головы, люди бежали, но она оставалась на месте, развернувшись к ним, потому как знала — побег сейчас бессмысленен. Темные волосы заплясали прощальный танец на потоке воздуха, из глаз текли соленые слезы, с губ тихо слетело последнее: — Рэйвен... Вот и всё. Из глаз Рэйвен текли слезы, когда тело её матери растворилась в красном магическом огне Тригона. И не только оно: весь город, весь Азарат, вся планета, всё измерение лишилось жизни, потому что одна жалкая душа захотела тепла и быть любимой, но не только лишилась того малого, что у неё было – лишилась всего. Всё сгорело во пламени, всё, что было дорого ей здесь. Через несколько мгновений люди стали пылью, а дома развалинами. Она одна стояла рядом с королем хаоса и убийцей собственной мамы. — Пошли со мной. Ты получишь всё, что захочешь, — он протянул свою руку, приглашая её сделаться его пешкой, которой она всегда и была. Рэйвен сглотнула, шагая в его большую ладонь, словно Дюймовочка. Плащ окрасился в фиолетовый и она в непонимании подняла глаза, полные страха и слёз после произошедшего, — тебе так лучше. — Д-да, — прошептала она, опять обнаружив в своих воспоминаниях улыбающуюся мать. Открылся портал, и он протянул руку. — Я не причиню тебе вреда, — его голос звучал спокойно, хотя Рэйвен почувствовала обратный эффект слов, как будто её сейчас убьют, — лети, ты должна это уметь, — девочка поднялась в воздух и медленно влетела внутрь. Жар обжег её лицо, бесконечные горящие коридоры открылись перед ней, впуская в разум навязчивые темные мысли, — у меня дела… — раздалось позади и проход закрылся. Рэйвен осенило: измерение не было ещё уничтожено, может, она могла что-то сделать? Наверное, сейчас он уничтожит всё. Девочка задрожала, подобно листу на слабым осеннем ветру, плавно опустилась на горячий пол. Слезы с новой силой стали катиться из её глаз. Она вспоминала мать, думала о каждой минуте проведённой с той прекрасной женщиной, чью любовь Рэйвен недооценила, отчего в сердце щемило ещё сильней. Уже не помня себя, она окунулась в бездну обморока, где она опять видела её прелестное лицо и, кажется, губы матери ей шептали: — Ты вся в меня, Рэйвен.